Ром
Шрифт:
В этой травле со стороны прессы особенное усердие проявляет газета «Лантерн». Ее нападки на Жана Гальмо, будто случайно, начинаются 11 июля 1919 года… Там будут напечатаны сотни статей, с сенсационными заголовками крупным шрифтом, на которые Жан Гальмо время от времени пытается отвечать письмами, публикуемыми «Лантерн» без комментариев.
Поначалу Жана Гальмо называют деловым человеком, талантами которого воспользовались другие. В то самое 11 июля он даже охарактеризован, без малейшей иронии, как «негоциант, притом самой порядочной репутации». На следующий день будет заявлено, что он оказался «орудием в руках тех, кто манипулировал им». 17 июля «Лантерн»
Но с 8 августа все меняется. Нападки резко усиливаются, и Жан Гальмо становится единственной их мишенью. 13 августа призывают отправить его на каторгу. Надо ли напоминать, что именно в этот день арестовали Анжельвена?
Травля продолжается, иногда временно затихая, и совсем яростной становится только к 1920 году, возрастая к последним его месяцам, — как раз когда обвинения, прозвучавшие на страницах «Лантерн» по поводу «ромового дела», возбудят общественное мнение и приведут к расследованию в палате депутатов.
А что же Жан Гальмо?
Он выступает. Он дает отпор. Работает без передышки. И, едва появляется хоть какое-то свободное время, торопится уехать на денек — другой в свой Перигор, в тот самый замок Монфор, который стал его собственностью и где, если верить сплетням, он жил жизнью сатрапа…
Жизнью сатрапа, с женой и сыном, мальчиком со странностями, у которого доктора нашли раннее слабоумие.
VI. «РОМОВОЕ ДЕЛО»
Заседание палаты депутатов в среду 16 февраля 1921 года.
Вот уже два года, как не ослабевает интерес к этому захватывающему «ромовому делу», которое начиналось еще в давно минувшие дни Перемирия. Все эти два года несколько газет, бывший заместитель министра, президенты комиссий яростно нападают на человека, который за это же время превратился в одного из тайных королей послевоенного Парижа, города, вместе с иллюзиями утратившего и спокойствие.
Это — Жан Гальмо.
Что знает о нем общественное мнение? Ему его представляют как бесстыжего спекулянта, вовсе лишенного совести. Оно хотело бы лучше понять хоть что-то в этом «ромовом деле»…
По запросу мсье Боре, главы Министерства снабжения, было возбуждено судебное следствие, в конторах «Предприятий Жана Гальмо» проведены обыски, в Гвиане и на Антильских островах прошли строжайшие инспекции.
И все это вдруг сорвалось.
Вердикт о закрытии дела за неимением состава преступления, четкий и ясный, в конце концов увенчал этот ряд хитросплетений.
Тем не менее тучи продолжают сгущаться. Несколько газет не прекратили нападок на депутата от Гвианы, вновь ожидая лишь удобного случая. Президент комиссии по делам рынков, мсье Симьян, и докладчик по «ромовому делу» мсье Станислас де Кастеллан, вот-вот, кажется, внесут в канцелярию палаты резолюцию, призывающую возобновить следствие и найти виновных в этой «ромовой афере»…
И что же? Теперь общественное мнение не понимает решительно ничего. Так утвердил судебный следователь приговор о закрытии дела или не утвердил? Ведь первый-то докладчик по этому вопросу, мсье Мерсье, заявлял, что господин Жан Гальмо был перекупщиком, мошенником, что он нечестным путем получил двадцать миллионов прибыли.
А сейчас что? А судебный следователь? А его решение?
И — нежданная развязка: Жан Гальмо бежал!
Через два дня приходится публиковать опровержение. Больной, выпотрошенный, Жан Гальмо уехал на несколько дней отдохнуть в Пельи, на ту итальянскую Ривьеру, которая напоминает ему годы молодости и которую он так любит. Спешно приехавший туда навестить его один из друзей застанет Гальмо отнюдь не за подготовкой своей защитительной речи, которую ему предстоит произнести в палате депутатов, — Жан Гальмо заканчивает книгу «Жил меж нас мертвец».
В назначенный день он явится в Бурбонский дворец.
Впервые в жизни он поднимается по ступеням на трибуну, чтобы представиться 560 парламентариям, жаждущим судить его.
«Длинный, тощий, с костлявым лицом, черной шевелюрой… Как он похож на неприкаянного бродягу, полупоэта, полуделягу, одного из тех, кто способен воскресить в памяти облик «береговых братьев», чью тягу к приключениям умело использовал Людовик XIV, превращая их в пионеров расширения французского влияния в мире», — напишет на следующий день «Тан», газета солидная.
Они ждали апелляции, которую с елейной улыбкой подаст разжиревший барыга, или долгих витиеватых речей хищной акулы — ведь уже родилась легенда, именно так изображающая нажившихся на войне коммерсантов.
А человек, который стоит перед ними, бледен и взволнован, но при этом преисполнен решимости и хладнокровия, и, хотя он говорит голосом тихим и глуховатым, в нем слышно глубокое волнение. Ни жеста, ни возгласа — зато пронзительный и пугающе умный взгляд.
«Если мне изменит голос, если моя неопытность в выступлениях с трибун подчас повергнет вас в тоску — я прошу вас подумать о том, что, куда более привыкший бродить по свету, нежели произносить речи, и к тому же только начинающий выздоравливать после болезни, я предстаю перед вами в весьма плачевном физическом состоянии», — вот с каких слов начинает он и тут же, с непривычной для такой аудитории ясностью, переходит к объяснению «ромового дела».
Такой тон производит впечатление на собравшихся, которым приходится поджать когти: этим человеком движет такое бесспорное чувство собственного достоинства и умение владеть собой, что поневоле не получается стричь его под общую гребенку.
«Согласно приказу Ставки верховного командования, принятому вследствие эпидемии гриппа, службы Министерства снабжения 10 октября 1918 года реквизировали все, что было ими обнаружено [речь о роме] как в таможенных пакгаузах, так и на частных складах. 20 октября требование о реквизиции было отменено в том, что касалось запасов, хранившихся на частных складах, то есть запасов оптовых торговцев, и сохранялось только относительно запасов в таможенных пакгаузах, то есть запасов производителей, которые хранились в портах… Оптовые торговцы, хранившие свои запасы в частных складах, разумеется, поспешили реализовать закупленное немедленно, к своей выгоде».
Так, в нескольких словах, объясняется суть дела: Жан Гальмо оценивает в 30 миллионов те прибыли, которые получили крупные оптовые торговцы — обильное потребление, вызванное эпидемией гриппа, и в то же самое время блокирование товаров на таможне позволят им взвинтить цену с 600 до 1200 франков за гектолитр.
«Теперь необходимо отыскать, и в этом состоит уже ваш долг, в чьи карманы ушли эти как минимум 30 миллионов… Из заявлений уважаемого докладчика Комиссии по делам рынков самым недвусмысленным образом следует, что выгодоприобретателем бенефициаром от этой операции являюсь я. А теперь — правда.