Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение
Шрифт:
Утверждение Б.В. Соколова о том, что Булгаков «искренне принял Советскую власть», лишь повторяет аналогичные посылки И.Ф. Бэлзы, В.Я. Лакшина, В.В. Петелина и др. Но действительно ли искренне? Он ведь не подписывал специальный документ о лояльности власти, как это сделали, например, Луначарский, Маяковский, Мейерхольд? Хотя Булгаков, получив возвращенные в двадцатые годы из ГПУ дневники, сжег их, воландовское ведомство сыграло довольно злую шутку над теми, кто пытается приписать писателю лояльность к власти: через шестьдесят с лишним лет обнародовало извлеченные из своих недр копии этих самых дневников, не только полностью опровергнув надуманныые сентенции булгаковедов, но и доказав при этом, что рукописи
6 августа 1924 г. (по поводу срыва конференции с Великобританией): «Интересно бы знать, сколько времени «Союз социалистических республик» просуществует в таком положении» (прошу обратить внимание на смысл авторских кавычек – А.Б.) ; 16 августа (по поводу подписания договора с Великобританией) : «Доиграются англичане (нельзя же давать большевикам деньги, когда эти большевики только и мечтают, что о разрушении Англии!)»; 4 января 1925 года: «Сегодня вышла «Богема» в «Красной Ниве» № 1. Это мой первый выход в специфически-советской топкой журнальной клоаке»… 11 Я уже не говорю о собственноручном признании Булгакова на допросе в ОГПУ…
Самое первое из известных печатных произведений Булгакова – его резко антикоммунистический очерк «Градущие перспективы», напечатанный 13 (26) ноября 1919 года в белогвардейской газете «Грозный». Вот лишь некоторые выдержки из него: «…Наша несчастная Родина находится на самом дне ямы позора и бедствия, в которую ее загнала «великая социальная революция»… Перед нами тяжкая задача – завоевать, отнять свою собственную землю. Расплата началась. Герои-добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю… Но придется много драться, много пролить крови, потому что, пока за зловещей фигурой Троцкого еще топчутся с оружием в руках одураченные им безумцы, жизни не будет, а будет смертная борьба. Нужно драться… Негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны, уничтожены» 12.
Полагаю, что отношение Булгакова и к «новой России», и к Советской власти, которую он якобы «искренне принял», вопросов больше не вызовет. И власть предержащие это прекрасно понимали, о чем свидетельствует приведенная выше выдержка из доклада Луначарского на совещании в ЦК ВКП(б).
Позиция Булгакова не была, видимо, тайной и для коллег-литераторов. Например, 6 мая 1930 года М. Пришвин сделал такую запись в своем дневнике: «Был в Москве […] Виделся с Лидиным (Лидин В.Г. – писатель – А.Б.) – это мой термометр […] В пессимизме он ужасном, но едва ли от семейного горя. Булгаков пришел – в таком же состоянии(выделено мною; напомню: с момента уничтожения первой редакции романа и после «обнадеживающего» телефонного разговора со Сталиным прошло совсем немного времени – А.Б.). Козин – тоже. (Козин В.В. – писатель – А.Б.). Предсказывают, что писателям будет предложено своими книгами (написанными) доказать свою полезность Советской власти. Очень уж глупо! Но как характерно для времени: о чем думает писатель!» 13
Двумя месяцами позже, 11 июля 1930 года, комментируя новое в литературной жизни понятие «политпросвет», М. Пришвин записал: «Политпросвет. О просвечивании. Этот ничтожный человек – политвошь, наполнивший всю страну в своей совокупности, и представляет тот аппарат, которым просвечивают всякую личность. Б, в сущности, стоит на старой психологии раба, конечно, утонченнейшего: он очень искусно закрывается усердной работой, притом без всякой затраты своей личности:
Но возвратимся к роману. В различных своих пластах он показывает как начало революционного процесса (сатанинский шабаш Воланда, выпустившего на волю все пороки человечества; торжество деспотизма Шариковых, принявших обличья Латунских, Стравинских, Алоизиев Могарычей; величайшую трагедию человечества, сравнимую по своим масштабам с казнью Христа – ведь настойчиво проводимую в романе параллель с темной тучей трудно воспринимать иначе), так и следствие – разломанное солнце, гибель Москвы, наглое торжество лжи, символизируемое ликующим, «всегда обманчивым» светом луны. Нет, в романе нет «хэппи-энда» в свете догмы социалистического реализма о показе жизни в духе так называемого исторического оптимизма революционного развития; в нем речь идет о «Голгофе двадцатого века», по выражению светлой памяти М.Д. Гефтера. По всем признакам роман является мениппеей, показывающей один из величайших катаклизмов в истории человечества 15..
Следует отметить, что сатира Булгакова развивает именно те концепции, которые были высказаны в свое время «ранним» Горьким, и от которых тот впоследствии отрекся. Разве не на этом построена и фабула булгаковского романа? Мастер создает гениальное произведение о великой трагедии, затем отрекается от него, но эстафету принимает у него Бездомный.
Второй момент. В «Великом канцлере» фамилия Бездомного – Попов, то есть, сын попа; эта фамилия, простая и распространенная, выбивается из ряда «странных» фамилий булгаковской сатиры. Однако именно в этом факте не окажется ничего странного, как только мы вспомним, что отец Михаила Афанасьевича был профессором духовной академии в Киеве, а оба деда – священниками.
Третий. В окончательной редакции фамилия Бездомного – Понырев, она образована от названия железнодорожной станции Поныри между Курском и Орлом; до революции территориально находилась на землях Орловской губернии, откуда родом родители Булгакова.
Четвертый. «Бездомный» – литературный псевдоним Понырева. В одной из ранних редакций он значился как «Безродный». У самого Булгакова тоже был псевдоним – «Неизвестный», структурно схожий с псевдонимами этого персонажа. Более того, свой собственный псевдоним Булгаков включил в текст романа, в самую первую его строку: ведь название первой главы – «Никогда не разговаривайте с неизвестными».
И это не все. Оказывается, о себе самом он писал в 1924 году в дневнике как о бездомном, причем явно в переносном смысле: «Вечером, по обыкновению, был у Любови Сергеевны и у «Деиньки». Сегодня говорили по-русски – о всякой чепухе. Ушел я под дождем грустный и как бы бездомный» 16.
Пятый. В одной из ранних редакций романа Понырев фигурирует как помощник председателя секции драматургов, что ближе к биографии самого Булгакова.
И, наконец, «шестое доказательство». М.О. Чудакова расценивает эпилог романа «Мастер и Маргарита» как «важнейшее биографическое свидетельство о тогдашнем умонастроении автора» 17. Этот вывод, вытекающий из анализа обстоятельств создания Булгаковым пьесы о Сталине, подкрепляет рассматриваемую здесь версию. Это, «шестое», доказательство является тем более весомым, что вывод М.О. Чудаковой сделан на основании совершенно иных посылок.