Роман лорда Байрона

Краули Джон

9. Юный Росций:Говорили, что Уильям Бетти, актер-ребенок (в действительности — подросток), красота и талант которого столь очаровывали наших бабушек и дедушек, имел внешнее сходство с моим отцом, хотя спектакль с его участием в Лондоне оставил лорда Байрона, по его собственному признанию, равнодушным. Лорд Байрон, несомненно, отличился на прославленных выступлениях в Харроу, в актовый день. Можно сказать, что он всю жизнь играл самого себя и остался в этой роли непревзойденным — хотя многие впоследствии пытались ее примерить.

От: "Смит" ‹[e-mail]›

Кому: [e-mail]

Тема: Романа нет

Ли:

Вот, плохая новость. Романа нет — уже нет.

Похоже (почему так говорят, когда есть новости, особенно плохие? «Похоже» — а на самом-то деле так оно и есть? «Похоже, ваш отец скончался». «Похоже, вы проиграли». Ну, как в старых анекдотах: «Этот лев, похоже, пошел в бар». Ладно, проехали) — похоже, что, умирая, Ада сдалась и все отдала матери. И, судя по письму, которое я обнаружила в архиве Лавлейсов, тогда роман и сожгли. Письмо я для тебя отсканировала: почерк трудный, но наберись терпения и подумай: как, по-твоему, то ли это значит, что я думаю.

Вложенный файл: adal2.tif

Любимая моя Квочка я не могу больше писать пером и чернилами возьму карандаш твои преданные глаза прочтут что я написала хотя никто другой не сможет. Дорогая моя я противилась глупо и так долго а теперь больше не могу и не должна. Ты говоришь что не поверишь мне (если не убедишься собственными глазами что рукопись сожжена) но Уильяму-то поверишь. Я попрошу его присутствовать. Он тоже настрадался из-за моего упрямства и я раскаиваюсь хотя и не только из-за этого. Теперь я понимаю что так и надо и ты права что этого у меня требуешь просишь Ты рукописи не читала и не надо т. к. в ней нет ничего что нужно знать будущему и я почти уверена что и не следует О как же я устала и какая страшная боль Я противилась твоей заботе обо мне но больше не стану поверь мне не стану Ты говоришь что в моих страданиях есть некий смысл ионе том чтобы я не сожалела о потере того что составляет эту жизнь а не ту. Не знаю в этом ли причина того что выпало на мою долю но дорогая моя Квочка я не могу найти никакой другой причины и под конец смиренно соглашаюсь с тобой. Только хотелось бы думать что я уже выучила свой урок и м.б. отпущена на свободу

* * * * *

От: [e-mail]

Кому: "Смит" ‹[e-mail]›

Тема: RE: Романа нет

Я думаю, письмо именно то и означает: Ада сожгла рукопись романа, так как этого хотела ее мать. Квочка — прозвище, которое она дала матери. Ада, ее мать и ее муж (Уильям, помянутый в письме) в порыве нежности давали друг другу птичьи прозвища. Ада, как тебе известно, умерла от рака матки и, очевидно, жестоко страдала. Охотно верю, что мать внушала ей мысль, будто страдание послано ей для душевного блага.

Не знаю, что и сказать. Надеюсь только, что рукопись не представляла собой ничего серьезного — так, несколько разрозненных страниц. Хотя примечания Ады, которые ты прислала, если я правильно их прочитал, указывают на нечто довольно основательное. У меня такое чувство, будто ждал ребенка, а он родился мертвым.

Ли

* * * * *

От: "Смит" ‹[e-mail]›

Кому: [e-mail]

Тема: RE: RE: Романа нет

Ли,

Судя по письму, мать Ады даже и не читала рукописи. Так? Стала бы она просить Аду сжечь роман, если даже его не прочитала? Откуда ей было знать — а вдруг он вполне безвреден? И вообще, рукопись ей не принадлежала. Может, мы ошибаемся? Ада пишет — ее мать не поверит, что рукопись сожжена, пока не убедится в этом собственными глазами, так как подозревает, что Ада ее спрячет. Может, Ада так и сделала.

С

* * * * *

От: [e-mail]

Кому: "Смит" ‹[e-mail]›

Тема:

С,

Нет, мы не ошибаемся.

Тебе ведь известно, что леди Байрон — мать Ады — вступила в сговор с издателем Байрона Джоном Мерреем, его другом Джоном Кэмом Хобхаузом, еще одним другом и биографом Томасом Муром, и они вместе сожгли записки лорда Байрона, которые она даже не читала — читал, собственно, один только Мур. Юридически рукопись принадлежала Августе Ли, сводной сестре Байрона; однако леди Б. запугала ее и вынудила дать согласие: она уже убедила Августу, что второй такой черной грешницы свет еще не видел — впрочем, первое место занимал сам Байрон. Заговорщики собрались у Меррея и, якобы ради самого автора, сообща предали огню рукопись человека, которого, по собственным словам, любили, — рукопись, прочитанную только одним из них: самый вопиющий литературный вандализм столетия (у меня он, во всяком случае, вызывает наибольшие сожаления). А все из-за леди Байрон: она опасалась, что муж изложил историю брака со своей точки зрения, а значит — лишил ее возможности и дальше подтасовывать факты.

И вот что я тебе скажу. Один из родителей Ады и в самом деле был чудовищем, но это не отец — это ее мать. Достойных сравнений я не подыщу — разве только вспомню кого-нибудь из персонажей готических романов. Впрочем, она из породы злодеев не романтических, а викторианских: гроб повапленный; благообразная особа в черных шелках, с тихим голосом, не терявшая самообладания ни при каких обстоятельствах — воплощение самодовольства, лицемерия и чудовищной душевной жестокости, маскируемой словами о религии, нравственности, «возвышенных» чувствах и «чистых» помыслах. Деньги ей были нужны, чтобы держать под контролем тех, кто от нее зависел или хоть раз принял ее помощь, — хотя себе она в этом никогда не признавалась. Она доверительно сообщала десяткам своих конфидентов о мнимых пороках и склонностях Байрона — и каждый из них, независимо от пола, почитал себя единственным, кто посвящен в эти тайны. Поразительно, скольких людей она заставила ползать перед собой на коленях, скольких довела до самоуничижения. И вот что еще замечательно. Леди Байрон питала острый интерес к образованию (черта, и прежде и теперь свойственная подобной породе) и с большой охотой учреждала исправительные школки, где на детях «достойных бедняков» проверялись новейшие теории, а те в ответ должны были всячески выказывать нижайшую благодарность; интересовала ее и тюремная реформа: она ухватилась за идею Паноптикона Иеремии Бентама — чудовищное соединение общественного контроля и высокой нравственности. Паноптикон — это тюрьма (да ты, вероятно, знаешь — у социологов это притча во языцех): круглая башня, в которой одиночные камеры расположены по внешнему кольцу и находятся под постоянным наблюдением из центрального пункта. Охранники могут видеть заключенных, а узники, благодаря специальному освещению и особой системе жалюзи, тюремщиков не видят: они знают, что в любую минуту за ними могут наблюдать — но не имеют понятия, происходит ли это прямо сейчас, и поневоле делают вывод, что наблюдают за ними неусыпно. Заключенные не могут видеть друг друга и общаться между собой, а вот тюремщики все время могут держать в поле зрения каждого. По мысли Бентама, для контроля более ничего не требуется. Нечто вроде ока Господня: Он видит нас всегда, пребывая невидимым. Или, по словам Эдмунда Берка, ненавистника рационалистических схем, подобных этой: так паук сторожит паутину. Око Всевышнего, паук: понятно, почему идея пришлась леди Байрон по душе. Так она и жила: каждый узник у себя в одиночке, и все под надзором. Так она и карала преступления или пороки, в том числе — своего супруга: давний, незабытый, непростительный.

Мы не ошибаемся. Ада пишет, что поручит Уильяму подтвердить сожжение рукописи. Почти что до самого дня смерти Ады — когда ужасная душевная жестокость леди Байрон в конце концов отвратила даже его — Уильям был заворожен тещей и делал все, чтобы только ей угодить. Прочитай книгу Дорис Лэнгли Мур «Покойный лорд Байрон». Прочти не откладывая. Она надрывает сердце.

Ли

* * * * *

От: "Смит" ‹[e-mail]›

Кому: "Теа" ‹[e-mail]›

Тема: Неверно

Т

Ну вот — то, что я тебе рассказала о супружеской жизни Байрона — не совсем верно. Неверно, в сущности, от начала и до конца. Я прочитала книгу по рекомендации Ли. Это просто Бастинда какая-то. Она так ужасна, что ее просто нельзя не простить: человек не может быть настолько ужасным, если у него нет какого-то психического вывиха. Не знаю какого.

* * * * *

От: "Теа" ‹[e-mail]›

Кому: "Смит" ‹[e-mail]›

Тема: RE: Неверно

Насчет кого неверно ада байрон мамаша байрон все чохом кто ужасный

* * * * *

От: "Смит" ‹[e-mail]›

Кому: "Теа" ‹[e-mail]›

Тема: RE: RE: Неверно

Не Ада. Леди Байрон, ее мать. После развода она только и делала, что разыгрывала праведницу. Подчиняла и калечила всех, кого любила (думаю, что по-своему действительно любила), лишь бы склонить на свою сторону. Ада с первого дня была при ней, и она всячески старалась держать ее в неведении насчет отца, пока не пришло время посвятить и дочь в тайны его непотребств. Более всего она боялась потерять Аду — не физически, а духовно — если та перейдет на сторону отца. Знаю, о чем ты сейчас подумала, Теа, но ведь ты-то знаешь, что у меня все не так: моя мама не может ничего замышлять против кого-то или ради кого-то — даже себя, даже меня.

Понимаешь, чем больше я узнаю про Аду, тем меньше мне кажется, что она чего-то достигла, и тем сильнее я ее люблю. Не думаю, что она была Сильной Женщиной. Вот ее мать — да. Ада не так уж много сделала из того, что, как она полагала, могла бы сделать, только ведь в конце концов неважно, что ты хотела сделать или думала, что могла: важно лишь то, что тебе удалось, и не имеет значения, что ты думаешь о своем труде, — важно только то, что есть на самом деле. Господи, мне ли не знать, — и ты понимаешь, о чем я.

Но я ее люблю. Трудно ее не любить. За тщеславие, за ошеломительные надежды, за предвидения того, что станет возможно в будущем, — проницательные и точные, хотя никаких доказательств у нее не было, настоящие ученые говорили совсем другое.

И за ее сумасбродство. И за ее ужасные страдания, и за то, как она держалась. Она была чокнутая. И напоминает мне тебя.

* * * * *

От: "Теа" ‹[e-mail]›

Кому: "Смит" ‹[e-mail]›

Тема: полегче

Приоритет: Нормальный

напоминает мне тебя с чего бы это мне она меня не напоминает помоему ты от меня отрываешься ну как воздушный шарик вырывается из руки так и со мной было в Стэнфорде да ладно просто пиши мне обо всем

т

* * * * *

От: "Смит" ‹[e-mail]›

Кому: "Теа" ‹[e-mail]›

Тема: RE: полегче

Приоритет: Нормальный

Да нет, она вовсе тебя не напоминает — и никого, кто на тебя похож. Не знаю, почему я так написала. Может, она мне напомнила меня саму. Когда она была совсем маленькой, то выдумала науку Летологию. Ей не давали читать ни рассказов, ни сказок, ни — тем более! — поэзии: а вдруг разовьется (предполагаемая) склонность к умственным отклонениям, психопатии или чему там еще, которую Ада могла унаследовать от отца. И вот, вместо мечтаний о всяком таком, Ада мечтала о науке. Об Искусстве Летания. Изучала крылья мертвых птиц, чтобы выяснить, как у них все получается, устроила лабораторию под названием «Летучая Комната» — натянула там веревки с блоками и поставила какой-то «треугольник». Делала чертежи и рисунки, мастерила крылья из бумаги, хотела соорудить летающую лошадь на паровой тяге (она любила лошадей), чтобы внутри сидел водитель-пилот, — и тогда она, вроде почтового голубя, собирала бы и доставляла бесчисленную корреспонденцию матери. Одно время она подписывала письма «Аннабелла Почтовый Голубь». Почему, когда я это читаю, хочется плакать?

Как раз подумала о тебе. Ты взялась за математику, когда все были против, но тебе было наплевать. Может, и не наплевать, но ты все равно взялась. Теа, я люблю тебя. Вот сейчас мне ужасно хочется уткнуться тебе в шею и поплакать. Знать бы, отчего, но это неважно.

фСмит

* * * * *

От: "Теа" ‹[e-mail]›

Кому: "Смит" ‹[e-mail]›

Тема: плакать

хочешь уткнуться мне в шею или еще куда ну не плачь ты же знаешь что тогда со мной творится

она тебе напоминает тебя потому как у тебя отняли отца поделом ему и то что с ним связано нельзя было обсуждать а надо бы теперьто мне ясно надо бы

ну вот я же с тобой с тобой и останусь а потом ты вернешься и обнаружишь что я такая как и была просто я вот круто будет надеюсь потому как все что у меня есть это я

т

Глава пятая,

в которой все надежды рушатся, а любовь гибнет

Над выбором Университета, в котором Али должен был завершить свое образование, размышлять почти не пришлось, и потому ходу его занятий в этих Афинах на Болотах не стоит уделять внимания больше того, какое он уделял им сам — или, лучше сказать, нежели уделяет им обычный родовитый студент, поскольку Али временами с удовольствием узнавал то, чего не знал в Иде, — хотя порой отличался в навыках механического запоминания, умении выучить заданное «назубок» (на какой именно зубок, впрочем, неясно) — а где потом сохраняется выученное с неохотой, сказать не берусь. Среди однокашников Али выделялся не одной только занятной привычкой то и дело заглядывать в том древнего или современного Автора — но тем не менее эта его странность бросалась в глаза.