Роман, написанный иглой
Шрифт:
— Ну, проще могли бы написать: сообщите, мол, срочно, Мария, как звали по имени-отчеству вашу дочь, сколько ей лет, в каком институте она училась и где вы всей семьёй жила до войны? А потом эту Зою Кузьминичну о том же расспросить. Сразу бы всё и прояснилось…
— Сейчас ничего не помню, — сокрушённо развёл руками Пётр Максимович. — Вот приедем в Нальчик, оттуда сразу и напишем.
Света согласилась во всём с матерью, да и с отцом,
— Да, схожих имён и фамилий у нас много. Вот о Фазылом-ака лежал в госпитале мужчина тоже по фамилии Долгов… Как это его
— Яков, что ли? — спросила Евдокия Васильевна,
— Нет… Вспомнила!.. Вспомнила! — обрадованно закричала Света. — Его зовут Кузьма Яковлевич!
— Кузьма Яковлевич? — изумилась Мухаббат. — Так ведь и я его знаю!..
— Конечно, знаешь. Он не раз бывал у нас, — подтвердила Света.
— Кузьма Яковлевич Долгов… Зоя Кузьминична Долгова… Что-то слишком много совпадений, — уже насторожился Пётр Максимович. — Не мешало бы их хорошенько проверить, уточнить. Давайте, мы с Дусей и Светой напишем из Нальчика Марии, а вы здесь выясните как-нибудь у Кузьмы Яковлевича всё, что нас интересует… Только действовать надо, как вы сами понимаете, с чрезвычайной осторожностью. Если мы начнём расспросы в лоб или, не дай, как говорят, бог, возьмём, да и сразу сведём Зою Кузьминичну с этим шофёром, а во время встречи ничего не подтвердится… Не надо, думаю, объяснять, чем всё это может кончиться… Так и убить человека недолго… Особенно Кузьму Яковлевича. Потерять надежду, снова обрести её и снова потерять… Он ведь не молодой уже, наверное?
— Да, в годах, — подтвердила Света.
— Вот видите. И вся война за плечами. А это, как вы сами только слышали, далеко не курорт. Нервы, я уверен, у него изношены до предела… Не взять бы нам грех на душу, хоть и из самых благородных побуждений. Сами же себе потом вовек не простим. Значит, будем действовать так, как договорились?
— Хорошо, — согласилась Мухаббат.
И тут Пётр Максимович снова вспомнил о Рустаме.
— Чёрт возьми! — стукнул он кулаком по колену. — Быть в Одессе, рядом с боевым товарищем, и не повидать его! Надо же свалиться на меня такому невезению!.. Теперь придётся уезжать, так и не встретившись с Рустамом.
— А к чему так торопиться? — заметила тётушка Санобар. — Поживите у нас, отдохните как следует. Скоро клубника поспеет. Знаете, какая у нас клубника! Язык проглотишь, задохнёшься от аромата! А там, глядишь, и Рустамджан вернётся. А на лечение профессор оставит, Фазыл вернётся. Он всё и расскажет подробно. Получится, будто и в самом деле свиделись. Фазыла же всего на несколько дней отпустили. Горячая сейчас нора — посевная на носу.
— Не знаю, как и быть. Только больше, чем на неделю, я задерживаться здесь никак не могу. Кстати, Дуся, вам со Светой надо завтра же заняться увольнением с работы и оформлением всех необходимых для отъезда документов.
Евдокия Васильевна молча кивнула головой. А Света не сказала в ответ ни «да», ни «нет». Слов нет, она очень соскучилась по Нальчику, городу, где родилась и выросла, но и из кишлака ей так не хотелось уезжать! Когда шла война, Света в разговорах с матерью часто вспоминала их дом в Нальчике и неизменно повторяла! «Вот кончится война, и мы уедем туда, да, мама?..» Война кончилась. Но сразу уехать они не смогли. Причины были разные. А главная — ждали Петра Максимовича или хотя бы вестей от него или о нём. Света рассуждала, гоня от себя тревогу: «Нам туда обязательно с папой нужно ехать. А вдруг наш дом разрушен? Где мы тогда жить будем? И кто нам поможет устроиться?»
Но вот и отец вернулся. Сидит рядом, торопит с отъездом. А Света на него, на отъезд этот, никак не может решиться.
«Ну, хорошо, поеду я туда, — мучительно, будто оправдывая себя в чём-то, размышляет она. — И что мне там делать? Ни одной из подруг, с которыми я росла и училась, в городе, конечно, давно нет. Всех разбросала по белу свету война. А уж оставшихся немцы, надо полагать, не пощадили! Да и здешние места, колхоз стали для меня всё равно что родными. Особенно люди, новые подруги. Одна Мухаббат чего стоит!.. А потом…»
Что «потом», Света даже в мыслях, для самой себя продолжать не решилась и… неожиданно покраснела. Евдокия Васильевна, внимательно следившая за дочерью, конечно, заметила происшедшую с ней перемену, но истолковала её по-своему.
— Уж не простыла ли ты, Светик? Хоть и в кабине мы на вокзал и обратно ехали, а дуло из всех щелей. Вон как щёки у тебя пылают, — приложила ко лбу дочери руку Евдокия Васильевна.
Но жара, что её удивило, не было. А Света сидела, не поднимая глаз, и молчала.
Увольняться с работы так и не пошла.
К полудню, покончив с оформлением всех необходимых документов и получив окончательный расчёт, Евдокия Васильевна поспешила в медпункт. Здесь без Петра Максимовича с дочерью можно было поговорить напрямик, откровенно.
Но разговора не получилось и в медпункте.
— Не могу я уехать отсюда!.. — опустив глаза, сказала Света.
— Но почему? — начала выходить из себя Евдокия Васильевна. — Ты же сама говорила, что уедешь, как только узнаешь, что с Катей. Теперь-то ты узнала…
— Дело не в одной Кате, — перебила мать Света.
— А в ком ещё?..
Света ничего не ответила и снова покраснела.
Теперь Евдокия Васильевна поняла, что это не от простуды. И она решила оставить дочь в покое. Хотя бы на время. Они с Петром Максимовичем уедут в Нальчик, а Света пусть остаётся. Если у неё что-то серьёзное, — а Евдокия Васильевна догадывалась, что это именно так, — то её в Нальчике ничем не удержишь, А если блажь — образумится и сама приедет.
Мухаббат встала в этот день раньше обычного и сразу, по давно заведённой привычке, стала прибирать и подметать во дворе. Потом вскипятила чай и позавтракала вместе со свекровью. Приготовила поесть Адхамджону и стала одеваться.
— Доченька, возвращайся сегодня пораньше, — попросила тётушка Хаджия, — а то внук изведёт меня снова. На руках уже, видишь ли, ему сидеть не хочется. На пол просится. А на полу-то только ползать и горазд.
Мухаббат улыбнулась и потрепала сынишку но пухленьким щёчкам.