Роман, написанный иглой
Шрифт:
— Если выйдешь сейчас в круг и станцуешь, тогда скажу, — поддразнивая подругу, улыбнулась Мухаббат.
— Сначала скажи, а потом станцую, — Каромат была заинтригована. — Знаешь, как в народе говорят: не увидев воду, сапог не снимай. Пока не скажешь, танцевать не буду!
— А мне-то что! Не хочешь, не танцуй, — притворилась равнодушной Мухаббат.
— Станцуй, чего заупрямилась! — стали подзадоривать Каромат женщины. — Боишься, случится что-нибудь?
— Соловейчик ведь куда упрямей меня, — заметила одна из них. — Не сделаешь, что просит, будет молчать, хоть ты тресни от любопытства.
— Уговорили, — сказала
— Ну что, довольна теперь? Говори, что у тебя за добрая весть! Наверное, корова наша отелилась? Ты мне это хотела сказать, да? — пыталась шутить, действительно сгорая от любопытства, Каромат.
Женщины расхохотались, Мухаббат тоже весело и беззаботно смеялась вместе со всеми. Потом посерьёзнела.
— Коро-ова отелилась! — насмешливо протянула она. — И это ты называешь доброй вестью? И из-за этого я потащилась бы в такую даль, чтобы смотреть, как ты ломаешься? От Касымджана тебе, дурочке, я письмо привезла. Вот какая добрая весть!
Мухаббат достала из кармана конверт и протянула его побледневшей и растерянной Каромат.
— На, возьми, да не выламывайся больше, когда просят по-человечески…
Каромат выхватила из рук подруги письмо и быстро пробежала глазами адрес. Потом порывисто обняла Мухаббат и стала осыпать её лицо поцелуями.
— Сначала письмо прочти, сумасшедшая! — увёртывалась, смеясь Мухаббат.
Обеденный перерыв кончился, женщинам пора было на работу. Но они медлили. Всё-таки интересно, что там в письме. Ведь Касымджана давно уже считали погибшим. Переминаясь с ноги на ногу, они вполголоса переговаривались. Строили самые невероятные догадки и предположения.
Однако Каромат, как-то бочком-бочком, отделилась от женщин и ушла за накат землянки. Присев там на порожний ящик, осторожно вскрыла конверт. Расправила вчетверо сложенный лист бумаги и начала читать:
«Кароматхон, родная моя! Ты, надеюсь, здорова и всё у тебя благополучно? Дома всё в порядке? Вот и я, преодолев тысячу трудностей и лишений, вернулся на Родину! Приеду — а это будет скоро, — подробнее обо всём расскажу. Обо всём, что мне пришлось пережить — перевидеть. Слава богу, все мои чёрные дни остались позади. Только мучает мысль. Ты всё ещё ждёшь меня? Или… Кароматхон, почему-то моё бедное сердце живёт только добрыми предчувствиями и радостными ожиданиями. Несмотря ни на что, мне казалось и кажется, что ты меня ждёшь. Если бы я в этом хоть самую малость сомневался, я бы, конечно, написал сначала Мухаббат. У неё бы попытался всё о тебе разузнать. Нет, я так не сделал. Потому что верил и верю, всегда буду верить в тебя так же, как в самого себя. Жду твоего письма с нетерпением. Касымджан».
Едва Каромат прочитала первые строчки, волны нежности и тоски по любимому захлестнули её, как вышедшая из берегов река. Она застыла в каком-то сладостном оцепенении, снова и снова перечитывая долгожданную весточку. И Мухаббат, и все стоявшие у землянки женщины молча следили за Каромат, сочувствуя ей, завидуя и радуясь за подругу.
Очнувшись наконец, Каромат подняла голову, протяжно вздохнула и радостно крикнула подругам:
— Жив!.. Жив Касымджан!..
— Ну, значит, недолго теперь чужих детей нянчить, — кольнула напоследок весёлая молодуха, и все гуськом потянулись на работу.
НА КЛАДБИЩЕ
Если Виктор Солдатов кому-нибудь что обещал, он не мог успокоиться до тех пор, пока не выполнит обещанного. Привычку эту он воспитал в себе с детства. В зрелые же годы, особенно с момента поступления в военное училище, она приобрела у пего силу незыблемого закона. Поэтому он и не разбрасывался особенно обещаниями, Давал слово только тогда, когда твёрдо знал, что в состоянии его сдержать. Так было с самого начала заведено и в семье, с женой. В большом и малом. Он и Аню никогда не связывал требованиями необдуманных обещаний. Это, помимо любви, утвердило между ними нерушимое взаимное доверие.
Сегодня, когда собирались утром на работу, Аня спросила:
— Витя, так ты постараешься пораньше на обед приехать? А потом — как вчера договорились…
— Пока ничего сказать не могу. Сама понимаешь, служба. Вот приеду на место, там всё и прояснится, — ответил Солдатов, сел в машину и уехал, успев крикнуть, приоткрыв дверцу: — А ты мне часика через три позвони.
Пока Аня шла до госпиталя, она помнила о просьбе мужа. Но там, занявшись десятками навалившихся на неё дел, срочных, неотложных, совсем забыла о том, что надо позвонить в штаб. Спохватилась лишь тогда, когда её позвали к телефону. Конечно же, звонил Виктор.
— Аня, — раздался в трубке ровный, как всегда, голос Солдатова. — Обедать я смогу дома. Так что поедем на кладбище на машине.
Только эти слова Аня и услышала. Виктор вообще не любил долгих разговоров ни по какому случаю. Вот и сейчас он сразу повесил трубку.
Аня вышла из госпиталя. Надо приготовить к приезду мужа чего-нибудь горячего. По пути домой ей встретились тётя Фрося с Рустамом и Фазылом. Пошли вместе. Они, оказывается, не удержались и уже побывали на кладбище. Но пробыли там совсем недолго. Тёте Фросе, едва она завидела свежий холмик земли, чуть припорошенный снегом, снова стало плохо, и друзья поспешили увести её от могилы.
Аня хотела было пожурить Фазыла, но не решилась. Нельзя было не понять их состояния. Находиться рядом с могилой родного и близкого человека и ждать…
Обед давно уже приготовлен и стынет на кухне, а Солдатова всё нет и нет. Вот уже прошло больше часа, минул обеденный перерыв. Что же могло слупиться? Почему он, никогда не изменявший данному слову, не сдержал его сегодня? Долго ждать, мучаясь догадками и сомнениями, Аня не смогла.
— Я сейчас, всего на несколько минут, — предупредила она гостей и нулей помчалась в госпиталь. Вошла в кабинет главврача, где был телефон, набрала нужный номер. На другом конце провода послышались длинные гудки, но трубки там никто не поднимал. Она перезвонила, потом ещё раз и ещё. Никто так и не ответил.
В сердцах бросив трубку на рычаг, Анн расстроенная вернулась домой. Пройдя на кухню, разлила в тарелки борщ и, пригласив гостей садиться, стала собирать на стол. Поставив перед каждым тарелку, Аня вернулась на кухню и вскоре вышла с бутылкой водки в руке и четырьмя рюмками — в другой.
Фазыл помог тёте Фросе подняться с кровати и заботливо усадил её к столу. Аня налила в рюмки водку поставила их рядом с тарелками.
— Давайте, по русскому обычаю, помянем нашу Катю, — тихо сказала она, поднимая свою рюмку.