Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки
Шрифт:
Одним словом, трущобное шапито по первому разряду, но настолько милое, что хотелось так ехать всю свою шальную жизнь, лишь изредка выходя на неведомые незнакомые перроны бесконечных станций за живительным пивом и порцией доброго солнечного света.
Так сладко и катался я, пока и это мне не надоело. Помню только, что будто прощальный подарок явилось мне дивное зрелище при самом последнем отправлении с мрачноватого Ленинградского.
Заглянув в засаленное окошко, я философски лицезрел проплывающую лавочку на заплёванном перроне. А на ней гордо и неподвижно, словно группа неразлучных аксакалов, восседали три острохарактерных
Я и сам был настолько нищ тогда, что не было у меня даже завалящего мобильника, дабы запечатлеть эту эпическую композицию, а как же жаль… Если б видели вы, с каким неподдельным достоинством и царственным величием сиживали эти три исполина духа – два суровых вассала по бокам и неподражаемый их мощный сюзерен в центре.
Вот такая высокохудожественная природная симметрия. Почёт же электричкам, поклон безвестным артистам, и да здравствуют путешествия!
Ратмир
В «дорогом» моём Нижнем всегда существовали эдакие «для своих» заведения, где собирались бывшие волосатики из семидесятых, а ныне пузатые, лысеющие и всем недовольные, брюзжащие мужички. Самая сложная для меня публика. Исполнять «в копейку» «Дым над водой» мы никогда не умели, а наши шутейные версии «эвергринов», вроде «Yesterday» в регги, были сущей красной тряпкой для быка в лице этих малоприятных стареющих субстанций.
Классическим таким местечком был небезызвестный бар «Бочка» на центральной улице «горького города». Хриплый провинциальный «ракинрол» нам так и не удавался… А посему в «Бочке» мы выдали лишь один единственный «экспериментальный» концерт, и на этом «злодейский» эпатаж местных завсегдатаев «под полтинник» был окончен.
Но наши хорошие знакомые и потрясающие музыканты из «ДНК» были там решительно «на ура», и мы с чувством подпевали их удалым песенкам из зала, старательно накачиваясь традиционным рокерским «пенным».
В один из антрактов к легендарному звукачу и аранжировщику всего нашего тесного городка Максу Созонову подкатило странное существо. Макс вышел покурить в зыбкую ночь, рядом со входом в бар, но душевного перекура не случилось.
Томный «юноша» под тридцать, характерно вытягивая губы дудкой, протянул ему: «Меня зовут Ратми-ир…». Максу стало всё ясно в одно мгновение. Совершенно определённо «нетрадиционный мальчик» решил завести приятное и далеко идущее знакомство. Элегантно уперев одну тонкую ручку в бок, а второй делая жеманные пассы, он продолжил процесс обольщения: «Я, ва-абще, художник… Живу тут недалеко, прямо в этом доме, наверху, над этим вашим шумным баром… У меня там студия, может, па-аднимемся, посидим, выпьем? Обеща-аю, тебе скучно не бу-удет…».
Макс насмешливо оглядывал наивного растлителя – этот бедолага единственный не был в курсе, что такого бабника, как наш Максим просто не отыскать по всему развесёлому Нижнему. Но надежда, как известно, последней покидает сердца и умы (или не знаю уж, что там главное у «этих» ребят), и, опершись цепкой лапкой в дверной косяк над плечом уже в открытую глумящегося Макса, он с обожанием заглядывал в его циничные глаза.
Далее, скорее всего, последовало бы незаметное и сугубо эротическое опускание горячей ладони на шею подопытного. Зрачки сексуального злодея уже закатились от предвкушения, как вдруг с лестницы раздался ужасный шум – это на свежий воздух выбирался очень известный и строптивый «барабасер» из шабутной нижегородской тусовки.
Внешности он был очень мужской и весьма брутальной. С треском и гиканьем он выкатился на волю и, заметив задержавшегося Макса, блаженно заорал: «Макс, ёпта! Вот ты где! А мы ищем-ищем, а тя нет ни х…я!».
Ратмир тут же обиженно поджал губки и, надувшись, замолчал. Скорёхонько курнув, разрушитель романтической идиллии так же вульгарно громко вернулся в кабак. Ратмиру сразу же надоело дуться, и он, вновь подобравшись к Максу, с деланным недоумением презрительно спросил, налегая на томное богемное «а», вместо «о»: «Это ещё что за крака-адил?».
Тут уже не было никакого удержу для окружающих. Те, кто поделикатнее и «потолерантней», прыскали в кулак. Циники же разбегались, не сдерживая мужланского хохоту.
А непробиваемый Макс невозмутимо молвил: «Ты не обижайся, Ратмирчик, мне играть пора. Хороший ты парень, конечно, по всему видно… Только не знаю уж когда теперь к тебе в мастерскую и загляну-то…». И лукаво подмигнув любителю «необычной клубнички», легко подпрыгивая на деревянных лубочных ступенях, спустился в прокуренный зал.
Ратмиру разбили сердце… В который раз…Какие всё-таки мерзавцы эти артисты!
«Циник» против «романтика»
Когда мы, уж простите за медицинскую грубость, испытываем оргазм, то порою кричим: «О, Господи!», благодаря Его за неземное наслаждение. Вот как вы полагаете, кощунство это или нет? Кто-то тут же и без паузы ответит: «Нет!». Ну, выходит, что с Небесами у него свои особенные и даже отдельные отношения. А вот я нелепо парюсь над каждой примятой травинкой, слово та ещё гимназистка.
Вообще говоря, мы, «граждане с приличной чудинкой» часто меняемся ролями, ну вроде как, «циник» против «романтика». Обыкновенно нудный романтик это «он, ваш покорный». Но подчас и я бываю ещё тот «врубелевский демон». Как-то в припадке возвышенного восторга я брякнул несносной Ражевой, мол, общепризнанно, что Леонард Коэн один из самых интеллектуальных людей столетия. На сию вопиющую пошлость с суровым сарказмом и надменным ликом подонка она выдала мне звонкую плюху: «Самый интеллектуальный человек столетия – это Александр Друзь!».
Так неблагопристойно и цинически я не хохотал как минимум лет восемьсот после последнего памятного спуска в Преисподнюю!
И ведь при всём при этом пьяном шутовстве я так же прекрасно помню и её полные слёз глаза, когда жена ушедшего от нас хорошего знакомого Арсения, Царствие ему Небесное, передала Иришке его простодушные стихи… Стихи были изданы каким-то наивным, кустарным манером, крохотным тиражом, и от этого самодельный сборничек казался ещё более щемящим и безысходным… Его бедная жена сделала для него всё, что смогла, чтобы в нашей короткой эгоистичной памяти остались эти бесхитростные строчки… Эта тонкая тетрадочка бережно хранится и теперь, и пальцы начинают нервно дрожать, когда решаешь взять и пролистать эти трогательные страницы.