Роман с бизнесом
Шрифт:
Еще была идея с цветной бесплатной рекламной газетой. Я даже почти подписал договор с Сысертской типографией. Но по семейным обстоятельствам остановил это дело. Мои друзья, которые параллельно об этом же задумывались, запустили проект.
В 1998 году я почти запустил проект «Центр Аквариум» в подвале школы №119 своего города. Смог подготовить всю техническую и проектную документацию, и 13-ю голосами «за» и 11-ю «против» Снежинское собрание депутатов постановило выдать мне из бюджета на это дело аж 70 000 рублей. Доллар тогда был по 6. А мне – 22 года.
Уже в начале 2000-х я пытался наладить еще два производства. Первое – изготовление тротуарной и облицовочной плитки из смеси песка и измельченных пластиковых бутылок-полторашек. Второе – переработку старых автомобильных покрышек в мазут. Но они так и остались на бумаге…
У Олега Тинькова были сети магазинов бытовой техники «Техношок», заводов «Дарья», производивших замороженные полуфабрикаты, пивоваренной компании и сети ресторанов «Тинькофф». Менее известные проекты – музыкальный магазин «Music Шок» и рекорд-лейбл «Шок Records», выпустивший первые альбомы групп «Кирпичи», «Ленинград», работавший с «Нож для Frau M"uller». И только “Тинькофф банк” выстрелил на весь мир.
Я принадлежу к поколению ребят, которые пережили лихие девяностые уже будучи молодыми людьми, кто прошел через бум торговли, когда страна превратилась в большой рынок, и которых накрывало не одним кризисом. Но мы выстояли.
Неудача – это просто возможность начать снова, но уже более мудро, – так говорил Генри Форд.
Ни у одного предпринимателя путь в бизнесе не был гладким. Большинство падали и поднимались, открывали одни бизнесы и закрывали другие.
И я не стал исключением.
Предприниматель, которого могло и не быть.
Я никогда не догадывался, кем окажусь в этой жизни, но я всегда знал, что рожден для чего-то большего. Джон Девисон Рокфеллер
Ясным морозным воскресным днем в 76-м году прошлого века, в чудесном городе Челябинске родился малыш. Он рос, как все дети, здоровым и поводов для беспокойства не давал. Но когда ему исполнился годик, все вокруг стали замечать, что он очень близко рассматривает игрушки, вот прямо перед самым носом.
И повезли его к окулисту. Тот поставил страшный диагноз – врожденная прогрессирующая миопия высокой степени. Высокая, это когда уже в юности она достигла минус 15 диоптрий на каждом глазу. Чтобы вы понимали, минус 20 – это последняя линза в чемоданчике офтальмолога, которую вставляют в оправу при проверке зрения. Дальше – абсолютная слепота.
И маме мальчика предложили отдать его в интернат для слепых детей. Ну, потому что это инвалидность. В будущем-то уж точно. И она могла бы приезжать к нему по воскресеньям, привозить игрушки и сладости. А все остальное время он находился бы на попечении государства.
Но мама была настоящей мамой, да к тому же молодым врачом. И она послала к чертям это предложение и со всем материнским инстинктом, умноженным на медицинские знания и связи, решила, что она вылечит своего малыша. И начала возить его по всем известным докторам. В Свердловск, Москву и даже Одессу. Но все профессора кругом разводили руками и говорили, что наука пока не нашла способа вылечить это нехирургическим путем. А для проведения операции надо ждать восемнадцати лет, чтобы глаза остановили свой рост.
И вот когда мальчику исполнилось 4 года, в 1980 году, его маме дали путевку в знаменитый на весь Советский Союз детский центр-интернат Святослава Федорова в Москве. Первую четырехмесячную «ходку» мальчик практически забыл. Помнил только, что было там очень плохо и грустно без мамы и папы, которые остались в Челябинске.
А вот вторую, уже в 1982 году, он запечатлел в памяти очень хорошо. И помнит некоторые яркие моменты по сей день.
Например, как он с надеждой спрашивал маму:
– Ведь ты меня там не оставишь?
– Конечно, нет, – отвечала она, отводя глаза. И видела, что сын не хочет туда ехать еще раз, но списывала это на обычное нежелание расставаться с ней надолго.
Истинная причина была в другом…
– Тебя всего лишь проверят, – говорила мама, трясясь с ним в плацкарте Челябинск – Москва.
– Тебе просто подберут очки, – ласково говорила она, таща мальчика сквозь февральские сугробы в центр Москвы.
– Я люблю тебя, – услышал он, когда мама мягким толчком в спину втолкнула его 16 февраля в пахнущий невыносимой интернатской тоской и столовской едой приемник-распределитель.
Сзади захлопнулась дверь, и он заревел от страха. Кинулся стучать в нее и кричать:
– Мамочка, не оставляй меня!
Потом зареванного мальчишку за руку наверх потащила все та же воспитательница, которую он так боялся еще два года назад. У нее была страшная кличка «Черепушка», потому что она постоянно об этом говорила: "Если вы сейчас же не построитесь на прогулку, я вам черепушки поотрываю!"
Что ярче всего запомнилось мальчику в этой тоскливой и страшной тюрьме?
Салют на 23 Февраля, когда вся палата из ста человек, наплевав на крики дежурной медсестры, прилипла носами к морозным стеклам и смотрела на яркий фейерверк – вспухающие красно-зеленые огненные шары в ночном московском небе.
Как хором заводили «Катюшу», сидя на маленьких стульчиках. А кто не будет петь, тому я черепушки поотрываю!
Как над ними издевались молоденькие медсестры – возле каждой спальни висели такие большие штуки из ткани, с подписанными кармашками для очков. То-то смеху с утра, когда бедные полуслепые дети пытаются надеть себе на нос не свои очки, потому что ночью их просто все перемешали. А тем, кто не успеет в умывалку, я черепушки оторву!