Роман с Джульеттой

Мельникова Ирина Александровна

Ни одно окно не светилось в доме, лишь в комнате Елены Владимировны слабо горел ночник. Время приближалось к полуночи, и, чтобы не тревожить домработницу, он почти крадучись прошел в свою комнату. Честно сказать, ему не хотелось встречаться с ней еще по одной причине. Ему было стыдно за свою утреннюю слабость. Ну, не привык он раскрывать свою душу, особенно перед женщинами. Даже Илье не удалось вытянуть из него и малой толики того, что он рассказал Елене Владимировне. А тут, словно кто-то за язык потянул, заставив озвучить самое сокровенное, спрятанное на дне его души.

С одной

стороны, это принесло ему облегчение. Игорь наконец-то определился со своим внутренним состоянием. Но, с другой стороны, открыв этот шлюз, он впустил в свое сердце любовь, а это было едва ли не хуже, чем когда он пребывал в смятении. Эта трясина грозила поглотить его целиком, а он абсолютно не сопротивлялся, хотя понимал, что все абсолютно напрасно. Он никогда не посмеет сказать этой женщине о своей любви еще и по той причине, что она жила в другом мире, куда он был не ходок. Блеск драгоценностей и суета вечеринок, легкие нравы и беззаботное порхание по жизни – именно это настораживало его в Алине. Как и большинство российских граждан, он был знаком лишь с глянцевой стороной жизни актеров, а что там внутри – скрывалось для него за семью печатями. Но у него было слишком много работы, чтобы сорвать эти печати. Для этого требовалось время, терпение и желание что-то изменить в своей жизни. А вот этого желания ему как раз и не хватало.

Наконец он почувствовал, что уже не в силах думать о чем-либо, и закрыл глаза. И тут же увидел Алину. В том самом платье, в котором она была на сцене. Она стояла на пороге его спальни и улыбалась. А на руках держала ребенка, на которого то и дело переводила взгляд, ласково касалась его лба губами и слегка покачивала. Ребенок хныкал, а потом вдруг залился плачем. Игорь силился подняться, но тело налилось свинцом, он пытался что-то сказать, но губы его не слушались… А она вдруг сделала шаг назад. И он понял, что сейчас она уйдет. Уйдет навсегда. Уйдет вместе с их сыном…

– Алина! – с трудом, но у него получилось произнести ее имя, и сразу пропала сковавшая его тяжесть. Он сел на постели и с недоумением всмотрелся в темноту. Алина исчезла, и он разочарованно вздохнул. Надо же, впервые она ему приснилась, и он сам же нарушил этот сон. Он потер виски пальцами. Голова гудела, как котел. И детский плач не утихал, звенел в его ушах – единственное, что осталось от этого короткого сна…

Он встряхнул головой, стараясь избавиться от наваждения, и вдруг понял, что ребенок плачет наяву. Игорь прислушался, не понимая, откуда доносится плач. Может, где-то работает телевизор? Но для телевизора он звучал довольно долго – тоненький обиженный плач, перемежаемый короткими всхлипами.

Игорь встал, включил свет и снова прислушался. Быть может, это завывает ветер или скулит подброшенный кем-то щенок? Нет, это не походило ни на то, ни на другое. К тому же плач на короткое время утихал, уступая место едва слышному бормотанию, а затем возобновлялся с новой силой. Луганцев пару минут стоял в полной растерянности. Менее всего он верил в то, что в его доме завелись привидения. Но откуда в нем взяться ребенку? Он взглянул на телефон. Может, позвонить охранникам? Только как он будет выглядеть в их глазах, когда окажется, что этот плач и всхлипы –

элементарные слуховые галлюцинации.

Что бы то ни было, нужно самому убедиться, что в доме нет посторонних и этот плач всего лишь порождение его усталого мозга. Он достал из стола фонарик, открыл дверь спальни и прислушался. Плач на долю минуты прекратился и тут же зазвучал с новой силой. В какой-то момент Луганцеву показалось, что он распадается на два голоса.

– Что за чертовщина! – выругался Игорь и стал медленно спускаться на первый этаж. Плач определенно доносился со стороны кухни. «Елена Владимировна!» – осенило его. Со сна он забыл о ее существовании, а ведь плакать могла только она. Он рывком распахнул дверь на кухню. Но там было темно. Он больно ударился о табуретку и тут же забыл о боли…

Табуретка грохнулась на пол, и плач немедленно прекратился. Потирая колено, Луганцев прислушался. Ему показалось, что он различает тихие голоса. Стараясь ступать беззвучно, он подошел к двери. Точно, в комнате домработницы кто-то приглушенно вскрикнул, и он разобрал слово «Мама!». Он не ошибся. Это слово произнес ребенок, причем маленький ребенок. И тогда, забыв о приличиях, он рывком распахнул дверь и замер, потрясенный.

В слабом свете настольной лампы он разглядел три детские головы. Девчоночью – с косичками и две – лохматые, явно мальчишечьи. Дети сидели на кровати, закутавшись в одеяло и прижавшись друг к другу. При виде Луганцева девочка вскрикнула и натянула одеяло на голову малышей. Выглядела она постарше и, хотя смотрела на Луганцева не менее испуганно, прошептала:

– Простите, мы не хотели вам мешать!

Луганцев окинул взглядом комнату. Больше никого в ней не было.

– А где Елена Владимировна? – спросил он и прошел в комнату.

Девочка не сводила с него тревожных глаз.

– Елена… Елена Владимировна уехала, – сказала она тихо. В этот момент одеяло под ее рукой зашевелилось, и одна, затем вторая мальчишечья голова вынырнула наружу. Две пары глазенок с любопытством уставились на Луганцева.

Он подошел к кровати и сел в стоявшее рядом кресло.

– Та-ак, – произнес он и доброжелательно улыбнулся. – Признавайтесь, друзья, как вы здесь очутились?

– Я кушать хочу, – один из пацанят откинул одеяло и спрыгнул на пол. Он подошел к Луганцеву и доверчиво посмотрел на него. – А я тебя знаю. У тебя есть джип…

– Постой, – Луганцев едва сдержался, чтобы не выругаться от изумления. – Ваша мама… – Он помотал головой, стараясь прийти в себя. – Мы подвезли вас до Староковровска. Ничего не понимаю… – он посмотрел на девочку. – Кажется, тебя зовут Полиной?

Она насупилась и молча кивнула.

– Та-ак, а ты, значит, Никита, а он – Степан, – кивнул он на второго мальчика.

– Нет, я – Степа, а он – Никита, – поправил его мальчуган и взял за руку. – Полина нас обижает. А мы кушать хотим.

– Обжора! – буркнула девочка и отвернулась.

– Ладно, выяснение отношений отложим на потом, а сейчас – бегом на кухню. Посмотрим, что там приготовила Елена Владимировна. Вы знаете ее?

– Это наша бабушка, – с готовностью ответил Степка. – У нее болит нога, и она не смогла поехать с нами.