Роман с Любовью
Шрифт:
— Люб… Люба… Что случилось, малышка? — тихо позвали меня.
— Ром, понимаешь, я ведь не врала. У меня опыта в таких вещах кот наплакал.
Признаваться оказалось трудно и стыдно. Взрослая же девица и до сих пор девственница. Сейчас почти каждая школьница знает в разы больше моего.
— Знаю, Любаш. Все знаю, но это не имеет никакого значения, понимаешь? Для меня важно, что это ты — самая светлая, самая нежная, самая потрясающая девушка, слышишь?
— Да, — как в тумане отозвалась я, млея от его голоса, слов, прикосновений.
И
И нет, заставлять меня не пришлось, потому что я сама этого хотела и осознавала каждое свое действие. Даже если потом жизнь все расставит по своим местам, и мы расстанемся, у меня останется воспоминание об этой ночи, проведенной в крошечной квартирке, на скрипучем диване в объятьях любимого мужчины. Любимого? Возможно, но родного точно. Я даже оглянуться не успела, как Тимуров пролез под кожу и пророс, пустив корни в самое сердце. Вырвать его будет проблематично и очень–очень больно.
Никакого стеснения, чувства неудобства или смущения. Дело не во мне, а в Ромке. Он смотрел на меня так, словно я была единственной женщиной на Земле и другой для него не существовало. Когда мужчина смотрит с обожанием и любуется тобой, волей–неволей проникаешься его чувствами, эмоциями, горишь и зажигаешься ответной страстью.
— Хочу тебя… — в губы выдохнул Тимуров.
— Будем практиковать? — спросила я.
— Только очень осторожно, маленькая…
Глава 23
— Ой, и кто это у нас такой довольный? — едва не пропела начальница, заставляя меня вынырнуть из сладких воспоминаний и столкнуться с прозой жизни.
— Доброе утро, Тамара Олеговна, — запнувшись, выпалила я и залилась краской. Рука невольно потянулась к прикрытой шарфиком шее, словно начальница обладала рентгеновским взглядом и могла увидеть покраснение от щетины Романа даже сквозь шёлковую защиту.
— И тебе не хворать, Любаша. Смотрю, свидание вчера прошло на ура. Мы с Оленькой ждали–ждали, когда Юрочка явится домой, да порадует хорошими новостями, но так и не дождались, — многозначительно закончила она.
Я сидела, выпрямив спину и дисциплинированно сложив руки перед собой, будто отличница перед строгим преподавателем, и хлопала ресницами, пытаясь собраться с мыслями.
Это что же… неужели она намекает, что я провела ночь с Юрой?!
Мамочки!
— Это не то, что вы подумали! — выпалила, вскакивая. Поморщилась от скрежета тяжёлого стула по паркету, но не отвлеклась. — Мы совсем не… Мы ничего не делали! Ну!..
Фразу «не с ним» успела сдержать, но она противным комком застряла в горле и перекрыла кислород.
— Я всё понимаю, — прижав руку к груди и состряпав блаженную физиономию, проговорила Тамара Олеговна, затем её орлиный взор устремился на стол, где лежал пустой читательский формуляр. Я думала, что пустой! — О–о–о, сердечки! Как это мило! Заберу для сохранности, потом подарю вам на деревянный юбилей.
Я и моргнуть не успела, как она схватила изрисованный мной формуляр и унеслась в недра библиотеки. И минуты не прошло, как я услышала приглушённое: «Оленька, ты не поверишь!»
Кашлянула. Сделала глубокий вдох. Язвительно подумала, что Оленька того же поля ягода, что и начальница, так что она наверняка поверит в любые домыслы, а вот Юрка мне должен килограмм конфет за достоверно разыгранную влюблённость. И не важно, что влюблена я совсем не в него.
При мысли о Романе тут же поплыла, расслабилась, обмякла. И едва не приземлилась на пол, стул–то отъехал в сторону!
Потрясла головой. Нужно работать. Работать, я сказала.
Достала новый формуляр, хмыкнула про себя. Тамара Олеговна за любую испорченную бумажку орёт раненым бизоном, а сегодня, посмотрите на неё, витает в облаках едва ли не больше моего. Щебечет там с Ольгой Дмитриевной, хихикает, строит догадки и планы. Надеюсь, не про нашу с Юркой свадьбу. Не понравилась мне эта шуточка про деревянный юбилей, вот совсем не понравилась.
Вникнуть в работу никак не удавалось — я бесконечно возвращалась к событиям этой ночи. Волшебной, сказочной, невероятной и в то же время ошеломительно–реальной, настоящей.
А утро! Я смутилась ужасно! Испугалась, что ночью страсти мы всё испортили, отношения станут натянутыми, улыбки — искусственными, фразы — формальными, но Рома — это Рома. Зацеловал, защекотал, рассмешил, наговорил комплиментов, даже приготовил завтрак, пока я принимала душ, еле уговорив его не идти со мной. Не всё сразу. Это ночью я смелая, а при свете дня не знаю, как людям в глаза смотреть. А уж работать — тем более.
Рома, конечно, пообещал расширить временной диапазон моей смелости и что–нибудь придумать, чтобы я могла работу работать, а не краснеть и бледнеть попеременно, вспоминая лучшую ночь в нашей жизни. Скромный мой… А затем поцеловал так, что я забыла смутиться. Потом мы пытались не сломать зубы о гренки с сыром в исполнении Романа, запивали их убежавшим из турки кофе с тонной корицы, смеялись и не могли наглядеться друг на друга и…
— Здравствуйте! Мне нужна Любовь.
Вздрогнула, поднимая взгляд на посетителя. Что–то я совсем выпала из реальности, уже второй раз за полчаса не слышу входящего, а ведь дверь открывается с ужасным скрипом.
— Это я, — проговорила, рассматривая пакет с логотипом известной пекарни и невольно принюхиваясь. Отчего–то пахло не только сдобой с кофе, но и цветами.
— Тогда это вам! — Курьер поставил на стол пакет, держатель с двумя стаканами кофе, а затем нагнулся и поднял с пола огромную корзину с цветами и фруктами. — Куда поставить?
Забрала белый конверт с запиской и махнула рукой в сторону длинной стойки, за которой предстояло провести остаток трудового дня, заполняя бумаги.
— Туда, пожалуйста.