Роман с Любовью
Шрифт:
— Отдает, а почему?
— Он оборвал мне телефоны. Угрожать, малец, пытался. Встречу с тобой требовал. Вот я и решил его на понт взять. Говорю: разрешу вам увидеться, если отдашь всё, что есть. А он возьми да и согласись.
Я пораженно прикрыла рот рукой.
— Любит он тебя, Люба, — со вздохом произносит отец. — Кажется, по–настоящему. Разных я видел людей и точно знаю: те, кто кровью и потом себе дорогу прокладывал, от нажитого не отказывается. Если только не ради по–настоящему важных людей.
— Так он что… получается, бедный теперь?
—
— Он бедный, а я богатая? — не удержалась, хохотнув.
— Получается, так.
— Я его люблю пап, — произнесла тише.
— Да вижу. А еще вижу, что хорошая пара из вас выйдет. Ладно уж, благословляю.
— Спасибо! Как же я рада! — бросилась на шею отцу и обняла. — Только, пап, ты верни ему всё, хорошо? Нельзя же забирать. Нечестно выходит.
Отец хрипло рассмеялся, а потом закашлялся.
— Как же ты на матушку похожа, — сказал, а в глазах влажный блеск. — Мой лучик света, доченька.
Глава 37
Дождь. Третий день дождь. Мелкие капли на стекле и свинцовые тучи, из–за которых мир становился мрачным и неуютным. Так же мрачно и неуютно было на душе у Романа.
Третий день… Третий чертов день Тимуров торчал в этой чертовой гостинице, чего–то ожидая. Господи! Чего? Что он забыл в этом городишке? На что, идиот, надеялся?
Надеялся, поэтому и не выходил никуда, даже еду с выпивкой заказывая в номер. В первый день ждал, что Люба сама к нему придет. На второй — пытался дозвониться до Шелова, но лишь к вечеру по своим каналам узнал, что тот уехал вместе с дочерью, и никто не мог сказать куда. Растворился на просторах необъятной…
И вот третий день подходил к концу. Признаться, Роман еще днем хотел уехать. Лично он все бумаги подписал, и свой экземпляр мог бы получить и по почте. Тем более, при любом раскладе, нарушать сделку Тимуров не собирался.
Деньги — дело наживное, а вот боль в душе, если она там поселилась, не вытравишь ничем. И везде его преследовал образ Любы. То в летнем платье, то в обычных джинсах и видавшей виды футболке, то с зонтом под дождиком…
Роман в очередной раз позвонил в офис Шелова.
— Ждите. С вами свяжутся, — ответила секретарша.
Зараза крашенная! Раньше она была куда как любезнее. Плевать. На все плевать, кроме Любы. Но и вынужденное бездействие его выводило из себя, лишая остатков самообладания. Все, на что хватало Тимурова, это стоять и пялиться в окно, потому что, вернись он к обычной жизни, точно совершил бы много непоправимого.
В дверь постучали, а потом, не дожидаясь позволения, открыли и вошли.
— Вон! — рыкнул Роман. Обслуживающий персонал за эти дни натерпелся от строптивого постояльца, и, скорее всего, работник гостиницы последовал бы его приказу, но…
— Скажу все, что хотела тебе сказать, а потом уйду…
Этот голос Тимуров ни с чьим бы не перепутал. Люба. Пришла.
Он на мгновение замер, глубоко вобрал в себя воздух, потому что сердце отчаянно застучало, а дыхание сбилось, словно Романа со всей силы ударили под дых. Только
Она стояла на пороге. Тоненькая. Строгая. И в то же время ранимая. Прическа волосок к волоску, дорогие туфли, плащ… Нет, и в дизайнерских шмотках она выглядела для него, словно богиня, сошедшая с небес. И все же в простой одежде, простая смертная Люба была ему роднее.
«Только бы все не испортить… Только бы все не испортить и найти те самые, очень нужные слова…» — пульсировала в голове мысль.
И что же он сделал? Как всегда… Облажался по полной!
— Ты? — хрипло спросил Роман.
— Я. А ты еще кого–то ждал? — и вроде спросила довольно просто, даже где–то равнодушно, а сарказм чувствовался.
Раньше Люба такой не была. Раньше ее переполняла нежность, а сейчас… Отчаянье? Жестокость? Желание наказать и сделать больно? Глупенькая, маленькая мышка. У нее бы это отлично получилось даже одним взглядом. Сложно сбить с ног того, кто уже лежит.
— Ждал… — ответил Тимуров и тут же себя обругал. Надо же быть таким идиотом! Что несет? Что мелет? — То есть, я хотел сказать, что я тебя ждал, Люба…
Она повертела в руках черную кожаную папку, глаз на него так и не подняла, но спросила:
— Войти можно?
— Да–да, конечно, — затараторил он. — Присядешь? Заказать чай? Может, кофе?
— Я пришла отдать тебе вот это, — Люба открыла молнию на папке и протянула ее Тимурову.
— Что это? — спросил он, хотя все прекрасно знал. Он сам подписывал все документы, о передаче своего бизнеса Шелову.
— Отцу не нужен твой бизнес, Рома. Он тебя отпускает, — чуть улыбнулась Люба, но глаза… ее глаза по–прежнему остались грустными.
Вот так просто? Отпускает и отдает то, что мог бы взять без суеты и усилий? Шелов? Стареет… Или?.. Где–то в глубине души зажглась надежда. Она засияла так ярко, что Тимуров на миг зажмурился, но все же отважился на мучавший его вопрос:
— А ты? Ты, Люба, меня отпускаешь?
Он вглядывался в ее лицо и ничего… абсолютно ничего там не находил, ни следа былого чувства, только печаль, волнение и еще что–то такое, что он просто не мог себе озвучить, потому что это ранило и фактически убивало его. Люба боялась. Люба. Боялась. Его.
Вдруг она тряхнула головой. Ухоженные, уложенные в прическу локоны подскочили, красиво рассыпавшись по плечам, а ее взгляд стал колючим.
— Сядь, Рома. — И когда он сразу не последовал ее приказу, повторила: — Сядь! И забери у меня, наконец, эту чертову папку! Я устала ее держать.
И… О, боги! Тимуров, как в гипнотическом трансе, выполнил все, что Люба ему сказала.
— Прежде, чем ты кое–что прочитаешь, я отвечу на первую часть твоего вопроса, — продолжила она. — Мне никогда не были нужны твои деньги. Даже когда я в них отчаянно нуждалась. А теперь читай то, что лежит сверху. Ну же, читай!