Роман с пивом

Римминен Микко

— Абдула, — сказал он и пустился бегом.

— А может, это негр толкнул машину с лестницы? — спросил мужик.

— Я думаю, сейчас самое главное уложить на носилки эту престарелую гражданку, — сказал Хеннинен. — Расследование можно провести и после этого.

— Я только хочу сказать, что не намерен отвечать за всю эту катавасию, — сказал мужик. — У меня и без того забот хватает.

— Да уж, — вздохнула жена.

Снова послышались шаги. На этот раз на площадке появился Жира, и на какую-то долю секунды могло показаться, что это все еще мистическим образом исчезнувший в глубине лестничного пролета Абдула или некая его замена.

Но похоже, что с Жирой ничего паранормального за это время не произошло. Следом за ним поднимались спасатели, так что все рассуждения пришлось на этом закончить.

Жира всячески суетился и, дойдя до места, так демонстративно вытянул руку, показывая людям в белых халатах место происшествия, как будто это он сам являлся виновником всего содеянного, чрезвычайно при этом гордясь результатом. Однако спасатели не обратили на его жест никакого внимания, а тут же склонились над старушкой, как будто разделывали рыбу, разбирая ее на составляющие. Они что-то устало бормотали ей низким голосом, вероятно, чтобы успокоить и заставить им довериться.

— Похоже, что ничего страшного не произошло, — сказал затем один из них и выпрямился. — Но мы все равно заберем ее для обследования.

Они все сделали удивительно быстро и слаженно. Маршал успел лишь подумать о том, что надо бы сказать старушке что-то обнадеживающее, но спасатели уже подняли ее на носилки и собрались уходить. Один из них записал адрес и телефон мужика с верхнего этажа (похоже, что Жира успел им изложить свою версию происшедшего), а потом ушли.

— Господи Иисусе, — пробормотала напоследок старушка, когда спасатели стали спускать ее по лестнице.

— Речевой центр, похоже, не поврежден, — сделал вывод Хеннинен.

Хлопнула входная дверь, и стало тихо. Из-за соседской двери доносился приглушенный храп. Все посмотрели на стиральную машину. Теперь, когда старушку благополучно вынесли, пришла очередь позаботиться и о ней.

— Парни, помогите вынести ее на свалку, — попросил мужик. Кажется, его звали Яри. Он теребил волосы и старался не смотреть нам в глаза, видимо, так ему было легче. — Все равно толку с нее теперь не будет.

— Конечно, поможем, — согласился Жира и тут же ухватился за угол покореженной железяки. Временное братство с представителями благородной профессии заметно повысило его ценность в собственных глазах, а потому он быстрым и волевым решением назначил Маршала и Хеннинена своими помощниками, лишив их тем самым возможности придумать себе какой-нибудь благовидный предлог для отказа в виде физического увечья. Для Яри не осталось свободной поверхности, а потому он просто спускался вслед за ними по лестнице, всеми силами стараясь показать, что он тоже участвует в деле: для этого он тщательно морщил лоб, просчитывая поворотные углы и предупреждая появление возможных царапин.

Стиральная машина как нельзя лучше вписалась в пейзаж внутреннего двора, где уже был представлен широкий спектр всевозможного хлама, оставленного прежними жильцами: груда фанерной мебели; просиженный в нескольких местах вельветовый диван зеленого цвета, картонные коробки с бумагой и одеждой — все это представляло собой ту категорию товаров, которая после первого же дождя грозила превратиться в аморфную серую массу. Машину оставили в некотором отдалении от общей кучи, как монумент в знак скорби о былом и преходящем, но все же на таком расстоянии от баков, чтобы мусорщики догадались, что сей предмет предназначен для них.

Немного

попотели у мусорных баков, потолковали о том о сем. Потом мужик вдруг помрачнел и сказал, что ему надо идти за сигаретами, и поспешно ушел, чему все искренне удивились и отправились наконец домой.

— Странный типчик, — сказал Жира, когда все вновь стояли у родной двери и искренне надеялись, что ключи все-таки отыщутся в кармане, а не окажутся забытыми в комнате на столе.

— Ну вот, каюк отличной машине, — вздохнул Маршал и, объятый накатившей внезапно тоской по дому, первым заскочил в квартиру.

— Это старушке каюк, а не машине, — поправил его Хеннинен.

— Может, еще и не каюк, — прокричал Жира, из кухни, куда пошел попить водички. — И вообще, миссию свою она выполнила до конца — теперь вся площадка засыпана «Божьим словом».

Сели за стол. Закурили, дожали последние капли пота, немного покряхтели, скорее для вида, чем по делу. Выждав положенные по программе несколько минут тишины, Хеннинен робко предложил:

— Может, пришло уже время сыграть в кости?

— Мне никак не дает покоя череда происшедших только что событий, — сказал Маршал. — Точнее, я там, на лестнице, как-то сразу не догадался, что это была квартира Габриэлы, ну, из которой они стиральную машину вытаскивали.

Жира стучал по столу игральным кубиком. Он поднимал его над красной потрескавшейся поверхностью стола на высоту десяти сантиметров и разжимал пальцы. Получался громкий противный костяной звук.

— Прекрати, — велел Хеннинен.

— Вот я теперь и думаю, какого хрена эти придурки там делали, я их здесь никогда раньше не видел. И где, на хрен, Габриэла?

— Может, она умерла? — осторожно предположил Жира.

— Вот только покойников нам сейчас и не хватает.

Она была своеобразной соседкой, эта Габриэла. Знакомство оказалось невольным, потому что однажды ее кошка всю ночь орала и скреблась под дверью, и такая, надо сказать, нечеловеческая боль сквозила в этом крике, что пришлось встать и посреди ночи обзвонить всех соседей. После целой череды захлопнувшихся перед самым носом дверей и страстных, не всегда приятных пожеланий спокойной ночи хозяйка наконец нашлась. С тех пор Габриэла частенько заходила в любое время дня и ночи, чтобы выразить свою самую искреннюю благодарность, и всегда приносила с собой маленькие зелененькие бутылочки со всевозможными травяными бальзамами. Она смело входила в комнату и усаживалась прямо за стол — выпить и поболтать. Пару раз она просила денег в долг.

Она была чем-то вроде легенды в этих краях. Ее частенько можно было встретить около ларька — этакий маленький всклокоченный гном, зимой и летом в одном и том же полинялом кафтанчике. Крепости в ней было лет шестьдесят, и она трепетно охраняла ее своей корявой клюкой. Ее звали Габриэла Субстраль, но вряд ли кто-то смог бы доказать подлинность этого имени, таблички на ее двери не было. Она развела в платяном шкафу целую плантацию с автономной системой орошения и лампами дневного света. Взращенные таким образом овощи она продавала по сходной цене тем, кто заходил перекинуться с ней парой-тройкой слов, правда, о себе она говорить не любила. И все же со временем стало известно, что когда-то у нее вышел сборник стихов. Потом она даже давала его почитать, спешно сунув однажды в дверях — маленькие, робкие четверостишия, словно остроугольные дужки обрезанных ногтей, которые можно с легкостью сдуть с пожелтевших страниц.