Роман с урной. Расстрельные статьи
Шрифт:
— Мне надо обвиняемой вопросы задавать — а я не могу, в горле ком, боюсь расплакаться…
Поразительно держалась сама торговка несовершеннолетним — своим месячным сыном Романом — Лариса Саакянц. Всего однажды разрыдалась — а остальное время, запертая в клетку, билась против всех с каким-то чуть не вызывающим спокойствием. В зале сидел ее не взятый под арест подельник — муж Олег, и за весь процесс она с ним даже не обменялась взглядом!
Фабула дела, получившего известность из-за участия в нем телеведущего программы «Времечко» Бориса Соболева и вышедших в эфир сюжетов, такова. Лариса дала в газете «Мегаполис-экспресс» объявление, что предлагает на усыновление ребенка, которого еще только ждала. Об этом узнал
Припряг в роли своей мнимой жены одну юную сотрудницу милиции — и через месяц после появления на свет ребенка встретился с четой Саакянц у 67-й больницы, где крохе долечивали послеродовые осложнения. Лариса с той сотрудницей взяли ребенка у врачей и принесли его в машину, где ждали Соболев с Олегом. Соболев велел Ларисе и Олегу, якобы во избежание претензий в будущем, написать расписки, что ребенок продан за указанную сумму, и зачитать их на видеокамеру. А его мнимая жена тем временем вовсю разыгрывала счастье обретения давно желанного младенца, которого, по ее сказке, не могла родить сама.
Следом деньги были переданы, сюжет отснят — и Саакянцев, только они вышли из машины, приняли подстерегавшие в кустах РУОПовцы.
Ужасный и запечатленный неопровержимо факт был подан тем же вечером в эфире в таком духе: ну и народ, ну выродки, торгуют уже новорожденными, как редиской! Благо хоть нашелся честный журналист, надул злодеев — и тем спас младенца, помещенного теперь в сиротский дом, от участи быть проданным.
Но только следствие и суд затем проделали работу, надлежащую обычно журналисту: установить все обстоятельства, побудившие чету людей на самый нелюдской поступок. И развернулась драма, над которой прокурор сжимала сердце, дабы не пролить слезу — и лишь похохатывал приехавший на суд за новой порцией сюжета сам его творец.
Когда Ларисе и Олегу было еще по 16 и они жили в родном Мелитополе, судьба уже взяла их в свой нелегкий оборот: Лариса забеременела от Олега, учившего в ПТУ на сварщика. Но не успели юные любовники принять одну напасть, за ней уже катит другая. Олег, вздумав без спроса покататься на отцовской машине, сбил пьяного велосипедиста — и получил за это 2 года колонии. Одновременно мать Ларисы узнает, что та беременна от осужденного — и выкидывает ее с вещами из родного дома.
Лариса отнесла вещи к матери Олега — и поехала к нему в колонию, где юных горемык и расписали. И первая их дочь, копия отца, родилась, когда Олег еще доотбывал свой срок. Через три года у них родился мальчик — уже копия Ларисы. Но тут как раз — распад Союза, и Украина, мечтавшая под своим незалежным одеялом уминать без москалей свои пампушки с салом, покатилась в самую тугую нищету. В Мелитополе позакрывались все промышленные предприятия, и его население пошло с протянутой рукой в Россию — где нынче пробавляется незалежавшихся хохлов гораздо больше, чем до их от нас отпада.
Матери Олега повезло: она во второй раз вышла замуж за москвича и переехала в его двухкомнатную квартиру, оставив в своей мелитопольской Олега с Ларисой и их детьми. Ларисина же мать, которую Олег называл на суде не иначе как «ведьмой», и внучат своих не захотела знать.
А пару, ставшую едва не с детских лет супружеской, со временем постиг нередкий для таких пар разлад. В Олеге с возрастом все больше проступало эдакого тормоза; Лариса же, наоборот, все больше разгонялась — отбирая, не без трений, у него роль лидера в семье.
Но это б еще полбеды. Беда, что жизнь на благодатном юге Украины, где, по известной поговорке, сунь оглоблю в землю, вырастет телега, стала совсем невпроворот. Олег устроился в один кооператив — тот из-за общего упадка лопнул; в другой — то же самое. И крышка, нечем деток и кормить.
Тогда за гуж взялась
Но здесь, где под свою байду о демократии и человеческих правах созрел свой чисто феодальный рынок для таких гонимых, если их и принимали — лишь как полных и безоговорочных рабов. Для женщин, становящихся по преимуществу торговками с лотков, два главных правила, до коих нашим правоборцам дела никакого нет. Первое: хочешь работать — будешь, если мало-мальски симпатичная, секс-обслугой для своих хозяев. И второе: заработок наворуй себе с обвесов и обсчетов покупателей.
И на таких условиях Лариса отработала два летних месяца в Москве. Нашелся кто-то крепко справедливый — и наслал на нее милицейских стражей за обвес. Но те над подкабальной сжалились — и просто выпихнули ее восвояси. Лариса, все же что-то за своим лотком успев скопить, привезла своим любимым деткам по обновке, по конфетке. А что она детей, и не одних своих, очень любила, признали и Олег, и его мать — несмотря на всю разбившую их под конец вражду. И если кому-то в Мелитополе не на кого было оставить малышей, водили их всегда к Ларисе, которая была всем как родная.
Но той же осенью Олег, зачем-то рывшийся в ее вещах, нашел там справку сделанного ей УЗИ. Откуда следовало, что Лариса беременна — тем самым симпатичным затем, черноморденьким Романом, снятым на видеокамеру, когда его обласкивала на фиктивный лад фиктивная жена фиктивного усыновителя. И сроки все указывали точно, что Олег отцом ребенка, зачатого как раз в Ларисину московскую отлучку, быть не мог.
Тогда грянул скандал, причем Лариса, проявив свой норов, так и не сказала, как и с кем приблуду нагуляла. И на суде, вольном входить во все интимы подсудимой, лишь выяснилось, что торговала она от азербайджанцев, у них и жила — поскольку уже натянувшиеся отношения в семье не дали ей остановиться у свекрови.
Вопрос: почему не сделала аборт? Лариса отвечала: из-за медицинской противопоказанности. Очень сомнительно для женщины, уже дважды рожавшей. Но если невозможность абортировать левого ребенка — ее вранье, то истинный резон оставить этот плод то ли какой-то отчаянной любви, то ли отчаянного оскорбления — так и остался, посреди всего ее интимного разгрома, ее тайной.
На зиму Лариса с Олегом и детьми, поскольку все равно кормиться чем-то надо, приехали опять в Москву — и приютились на сей раз у матери Олега. То есть, как легко сложить, аж вшестером в двух комнатах ее мужа, явившего к новой родне невиданную человечность. Олегу пришлось в силу его квелой натуры дома бабиться с детьми, а Ларисе — вновь запрячься в рабство к закавказцам: торговать овощами и фруктами у метро Третьяковская. Но какой ценой — Олегу было страшно и спросить, да и один черт гордая Лариса не ответит.
А мать-то все унизительное горе сына видит, и сердце ее ходит ходуном, срываясь поневоле на пузатую незнамо от кого невестку. Поскольку она, дочь проклятой «ведьмы», всему несчастью так или иначе голова. И взрослые в той перенаселенной и напитанной взаимным злом квартире уже почти между собой не разговаривают — общаясь лишь через деток, ради которых эту каторгу совместной жизни и несут.
Олег в итоге не стерпел и, не бравши сроду в рот хмельного, запил — на гроши, что зарабатывал урывками как грузчик на оптовом рынке. И понял, что в таком аду, который с появлением еще ребенка, нового бельма в глазу, станет еще нестерпимей, выход один: развод. Пусть Лариса забирает сына, на нее похожего, и этого, приблудного, и едет с ними в мелитопольскую квартиру. А он возьмет дочь, свою копию, и с ней останется в Москве. Но Лариса, не мыслившая своей жизни без детей, сразу отрезала: разведемся — не получишь никого.