Роман с урной. Расстрельные статьи
Шрифт:
Но кто тогда все эти Юры, полубоги, кующие свою львиную долю прежде всего на недодаче заработной платы тем рабам, готовым на них гнуться за бесценок? Похвальные «красавцы» — их любимое словцо — или совсем наоборот?
Естественно, вопрос не к Юре — ибо он, не в пример прибавившим этой погибели гайдаровцам, только пошел на самом деле ими заданным путем. Вопрос к самому этому пути — и я по размышлению на этот счет пришел к такому, может, и пристрастному к источнику моей мзды выводу. Все-таки наши бизнес-парни лучше трастовских — и вот почему. Наши все же сами строили свое — а те только чужое отнимали, и дальше я подробно выяснил, как именно. Юра со своей рабочей первоприродой все свои КАМАЗы знал до винтика, до сроков, когда каждому менять резину и форсунки
То есть авось все-таки наши парни, по природе созидатели — хоть и путем единственного на сейчас в нашей глубинке рабского труда — как-то в итоге приведут к ее раскрепощению. Подобно всему прогрессивному ходу истории, приведшему к благополучию другие страны — тогда когда мы, как в детской фишечной игре, сейчас попали в клетку, отводящую на самый феодальный старт пути.
Юра, как я уже сказал, и без моей газетки победил легко на выборах — но до их развязки его положение в силу злой конкуренции с противниками было не из легких. Отчего он и имел прямой резон рвать когти для победы нашего главы — с которым у нас состоялась встреча вечером того же дня.
Его публичное лицо и кредо я уже вкратце описал, здесь можно лишь добавить, что росточка он был наполеоновского, то есть весьма малого, но те же властные черты в себе таил. При посторонних, в отличие от Юры, не крыл матом — но, как говорили, в замкнутом пространстве кабинета загнать, что называется, шершавого под кожу подчиненных очень даже мог.
Еще я в тот же вечер познакомился с двумя его гвардейцами: замполитом Фицем и редактором муниципальной газеты «Славгородские вести» Ходиковым. Типичный пример наших чиновных сошек с их невеликим, но понимающим свой узкий интерес умом — и куда лучше, чем тот богатырский, которым у нас ничего понять нельзя. На них же в немалой мере и поныне держится, как при царе Горохе, русская земля.
Еще я в этот день успел проделать некую разведработу и составить список местных лиц, с которыми хотел бы пообщаться для получения необходимой фактологии. Отдал его главе, тот дал команду вывести их на меня. И по счастливой случайности первым со мной на встречу вышел весьма колоритный местный тип по фамилии Коломиец — затем лучший мой, хоть и весьма нелегкий друг и соавтор.
4. Бедняков не убивают
Хотя что значит случайность? — Неопознанная закономерность. Известный миссионер начала 20 века Альберт Швейцер, открывший первый госпиталь для чернокожих в Африке, как-то записал в своем дневнике: «Доныне на всем африканском континенте было всего два автомобиля. Сегодня произошло неизбежное: они столкнулись». Тем паче в маленьком Славгороде, где, казалось, даже параллельные пути пересекаются, неизбежность нашей встречи с Коломийцем скоро стала очевидна: он был как раз тем, кого я искал, а я — тем, кого он искал.
Еще в пору мэрства Гельмеля он, бывший тогда лидером местных коммунистов и депутатом горсобрания, вошел с ним на идейной почве в непримиримый, вплоть до рукопашной, клинч. Тогда же Коломиец, о ком говорили, что на конкурсе упрямцев он держит первые пять мест, потом идут бараны, основал и возглавил комитет по отрешению Гельмеля от должности. После чего его квартиру ночью подожгли, он еле спасся с женой и детьми — но своей битвы против застращавшего всех остальных властителя не прекратил. Отчего среди немалой части славгородцев за ним, работавшим теперь директором городских бань, прочно закрепилась слава сумасшедшего.
И в первую же нашу встречу Коломиец выкатил мне целый воз отменнейшего негатива на противника, доубедив, что мы впрямь в борьбе против него творим святое дело. И еще пообещал, что было особо ценно, под всем тем возом лично расписаться.
Портрет же супостата кисти Коломийца был таков. Свою карьеру Гельмель начал еще при Совдепе милицейским опером, но никаких талантов сыскаря не показал. Зато по части комсомольской показухи дошел аж до делегата последнего Всесоюзного съезда ВЛКСМ. Затем, когда та показуха, обеспечившая крах былой державы, рухнула, ушел в коммерцию, создав вместе с такими же комсомолятами с большой дороги этот «Траст». А в 96-м этот спрут, владевший уже и своим телеканалом, через его магический для наших простофиль телеэкран провел Гельмеля в мэры.
В мэрах в нем тотчас вскрылся хам, превосходивший даже всю шершавость нашего наполеончика: мог из своей приемной грубо выставить пришедших к нему ветеранов; заголодавших при нем педагогов назвать педиками; совать в нос тому же Коломийцу свой мэрский пистолет. И при своем гораздо высшем, чем у нашего героя, росте, замучил депутатский корпус своим наполеонским, выпершим как грыжа комплексом: «Я — лучший финансист, лучший мэр, а мог бы стать и лучшим рэкетиром!»
При этом с местного телеэкрана не слезал, а когда при нем не стали выдавать зарплаты, материнские пособия и пенсии, устроил на День города невиданное здесь фейерверк-шоу. В итоге все дела за него повел его первый зам, а он то редактировал газету «Траста», то играл с компьютерами, то зажигал народ на митингах. И когда названные им педиками педагоги не прекратили голодать, вдруг объявил корреспондентам краевых газет, что открывает голодовку вместе с ними. При этом ничуть не спал со своего цветущего лица, зато всех глубоко потряс таким неординарным ходом.
То есть в отличие от нашего главы, зарывшегося в вязкий труд по возведению всяких котельных и жилья, это был прямой Наполеон — и взявший родной город, как сожженную Москву. Это взятие отметилось при нем отдачей «Трасту» массы казенного добра — вплоть до отдачи под его офис одного из лучших зданий по улице Ленина, где раньше была школа. Еще «Траст» при нем построил круглосуточный клуб «Катастрофа», где и по сей день пропадала с головой шальная молодежь.
По криминальной части он остался в местной памяти такими двумя эпизодами. Гибелью председателя горкомитета по имуществу Андреева, покончившего жизнь самоубийством сразу двумя выстрелами в голову из ружья. И убийством директора мясокомбината Кайзера, расследование которого было закрыто в пору его власти.
Закончилась же она тем, что доведенные им до ручки славгородцы послали ходоков к прежнему губернатору края Сурикову: «Спасите наши души!» Тот назначил комплексную проверку его деятельности — с таким итоговым постановлением:
«…Основными тенденциями являются устойчивое сокращение объемов производства, рост безработицы, снижение налоговых поступлений… Остановлено производство градообразующего предприятия «Славгородский радиозавод». Закрыты мебельная и швейная фабрики… Установлены факты хищения горючего должностными лицами… В городе концентрируются приемные пункты лома цветных металлов, где сбываются похищенные провода с ЛЭП и алюминиевые трубы… Уровень жизни населения один из самых низких. Среднемесячная зарплата на ЗАО «Славгородский молочно-консервный комбинат» 136 рублей…»
Многие пункты этого постановления, подшитого среди прочих документов в папках Коломийца, пахли ответственностью по статьям УК, и Гельмель тогда испугался страшно. Подал в отставку и уехал в Барнаул, где со своей красивой рожей завел новую семью.
Я все рассказанное мне Коломийцем выстроил в его пространный монолог под названием «Возвращение блудного мэра», который за его подписью и вышел в краевой газете.
Попутно завязался наш с ним творческий роман, в начале которого я, честно говоря, даже солидаризировался с Гельмелем, в свое время доведенным им до оголения ствола. После того, как я уже внес все его правки в его опус, он притащил мне их еще с полсотни, типа: «Не в нос прицелился, а в переносицу». Причем настаивал категорически, чтобы они все были внесены, в противном случае грозил меня убить. И черт его, непрошибаемого и на ощупь, знал, насколько в той угрозе было правды.