Роман-трилогия «Остров Русь»
Шрифт:
– А я читал, у вас, в Древнем Египте, театр очень развит.
– Театр? – удивилась Лина. – А что это такое?
– Ну, это когда мужчины и женщины переодеваются и играют разные сценки.
– Сценки? – снова переспросила она.
Вот как ей объяснить?
– Они изображают из себя других людей, – выручил меня Стас.
– Они врут, – поняла Лина. – Да, это, наверное, очень интересно. Только у нас за вранье тоже крокодилам скармливают.
– Да-а, – протянул Стас, – весело вы тут живете.
– Вот я и говорю, – вздохнув, сказала Лина. А потом спросила
Ответить утвердительно у меня язык не повернулся: не люблю я врать людям, которые мне нравятся. Но все-таки поинтересовался:
– А что, ты правда можешь нам помочь?
– Вообще-то нет, – грустно призналась она. – Если бы могла, я бы сама давно сбежала.
– Тебе-то зачем? – удивился Стас. – Ты же невеста фараона. Завтра свадьбу сыграешь, станешь фараоншей. У тебя куча слуг будет, куча рабов, наряды там всякие, сокровища… – Он, распаляясь, говорил так, словно собственные слова причиняли ему боль, а Лина, слушая его, хмурилась и становилась все мрачнее. Заметив это, Стас продолжил с каким-то жестоким злорадством: – И фараон у тебя симпатичный. Молоденький такой. Любить тебя будет. Тебе же интересно, да ведь?
Вот гад! Меня аж перекосило от его наглости. И еще я понял: он ревнует отчаянно, вот и психует. А Лина ударила кулачком по решетке и закричала:
– Замолчи, дурак! Какой же ты дурак! – И сразу же заплакала навзрыд.
Стас оторопело замолк, а Улик, до тех пор не вмешивавшийся в беседу, на этот раз заметил:
– Ну все, хана вам, слуги Осириса.
Я не очень понимал, чего Лина расплакалась. Ну, нахамил ей Стас, тем же и ответила бы. Ее, во всяком случае, на костре сжигать не собираются. Наверное, ей просто фараон не нравится. Я попытался успокоить ее:
– Лина, ну что ты, перестань. Фараон как фараон, нормальный…
– Что бы вы понимали, мальчики, – перебила она, беря себя в руки. – Вы думаете, меня спрашивали, хочу я замуж или не хочу? Неменхотеп приказал всех девчонок ко дворцу пригнать, прошел, ткнул в меня пальцем, «вот эта», говорит. И все. И больше я ни папу, ни маму не видела.
– Их к тебе не пускают? – жалостливо спросил я.
– Казнили их, – тихо ответила она, и две запоздалые слезинки скатились по ее щекам.
– Как это казнили? – опешил я. – За что?
– За то, что папа был простым гончаром, а мама – женой простого гончара. А у фараона не может быть родственников низкого происхождения.
– Ну и логика, – поразился я. А у Стаса лицо стало такое, будто он тоже собрался плакать.
– Лина, прости меня, – сказал он просто, и я даже зауважал его. – Я сам не знаю, что на меня нашло.
– Да ладно. – Она вытерла слезы. – Ты же не знал ничего. К тому же скоро я встречусь с ними, – и она улыбнулась.
– С кем? – не понял я.
– С папой и мамой, – ответила она, продолжая мечтательно улыбаться. – Ведь фараон тяжело болен и знает, что скоро умрет. А вместе с ним в царство мертвых отправятся его самые любимые слуги и, конечно, жена. Он для того и женится, чтобы в землях Анубиса у него была молодая жена.
У меня комок подкатил к горлу, а Лина продолжала:
– И я не боюсь туда уйти, ведь сказано же в первой песне жреца Неферхотепа: «Время, которое проводится на этом свете, – сон». А в землях Анубиса меня ожидает пробуждение в прекрасном мире, и там я снова найду своих родителей.
– Религия – опиум для народа, – по-русски пошутил Стас невесело. И закончил философски: – А может, так и лучше…
В это время глаза Лины окончательно высохли, и она сказала, понизив голос, так, чтобы не услышал Улик:
– Но иногда все-таки страшно. Сказано в песне арфиста: «Оттуда никто не приходит обратно». И вдруг прав герой Ани, который не верил в царство мертвых? Так говорил он богу Атуму: «Нет в той пустыне воды, она глубока-глубока, она темна-темна, она вечна-вечна». Порой я думаю так же.
И тут я вдруг допридумал то, что начал придумывать вчера перед сном.
– А фараон хотел бы вылечиться? – спросил я для начала.
– Конечно, – ответила Лина. – Только никто его вылечить не может. Он уже двенадцать лекарей крокодилам скормил, а двоим повезло: он их отравил ихними же лекарствами.
Отлично! То есть не то отлично, что лекарей поубивали, а то, что я выяснил главное.
– Лина, – сказал я, – по-моему, ваш Ани прав. А раз так, тебе нужно спасаться. Если мы отсюда выберемся, мы тебя возьмем с собой. Там, откуда мы пришли, тебя будут учить в школе, ты будешь ездить на машинах, летать на самолетах…
– А кто такие самолеты?
– Не кто, а что, – поправил я. – Самолеты – это такие большие серебряные птицы, внутри которых сидят люди.
Зря я про самолеты начал. Сразу почти напрочь потерял ее доверие. Сначала-то она мечтательно протянула: «Красиво…» – но потом вдруг встряхнула головой и сказала:
– Мальчишки любят придумывать. Это нечестно. Я-то вам всю правду рассказала.
– Да Сет с ними, с самолетами, не это главное, – постарался я исправить положение. – Я тебе клянусь, что там тебе будет хорошо. И уж точно никто там тебя не заставит замуж выходить.
– И что же, я всю жизнь буду жить одна?
– Почему одна?! Станешь старше, сама себе мужа найдешь. Который понравится.
Тут Стас сделал вид, как будто что-то уронил, и принялся лазить по глиняному полу камеры. Но я-то понял, зачем он там лазает: чтобы мы не заметили, как он покраснел.
Но Лина на него вовсе не обращала внимания. Она напряженно думала. Наконец повторила брезгливо:
– Сама найду мужа? Но ведь это стыдно! Женщина не должна искать себе мужа.
Прямо «Белое солнце пустыни» какое-то. Только паранджи не хватает.
– Ладно, – продолжал я, чувствуя, как удача ускользает между пальцев. – И с мужем тоже, Сет с ним. Главное – не убьют тебя. А жить нужно, потому что никакого царства мертвых нет.
– А ты откуда знаешь?
– От верблюда, – огрызнулся я, хотя слова «откуда» и «от верблюда» в древнеегипетском совсем не рифмуются. Но почему-то именно это ее сразу убедило. Может быть, в этом совсем древнем и отсталом Египте вместо кошек священные животные – верблюды?