Роман-трилогия «Остров Русь»
Шрифт:
— Он же тайны государственные разглашает! Откуда узнал?
А боян пел дальше:
Вот собрались в путь-дорогу, на кровавый лютый бой Илья Муромец, Алеша, и Добрынюшка седой...— Не седой он! — заступился за друга Илья.
— Для рифмы, — не прерывая музыки сообщил боян. И продолжил:
С ними наш герой любимой, наш заслуженный дурак, Называть имен не будем, ясно, что Иван, и так. А еще два странных типа из заморских дальних стран, Смолянин, толмач известный,— Имен не надо! — крикнул Кубатай, выхватывая саблю. Воха втянул голову в плечи и робко допел:
— Пам-пам...
— Так-то лучше, — отстояв свое инкогнито заявил Кубатай, садясь на место. — Мог бы, между прочим, «боян» спеть — и в рифму было бы, и по сути верно. Эх, учить вас, молодых, еще, не переучить...
Оправившийся Воха продолжал:
Много было приключений у героев на пути, И не все из приключений удалось им обойти. Вот, к примеру, чудо-юдо, что Кащей на них наслал. Где он только эту харю семимордую сыскал? Не брала урода сабля, не помог и кладенец, Но по счастью чудо-юдо в разговор втянул мудрец. Накидал вопросов кучу, перессорил семь голов, Вот и стало одним гадом лучше в меньшем из миров!— Че-че?! — оторопел Илья, а Кубатай грозно сдвинул брови. Воха торопливо запел заново:
— Вот и стало одним гадом меньше в лучшем из миров!
— Пойдет, — вынес вердикт Кубатай, и мир был восстановлен.
А потом пришли к речушке, что Смородиной зовут, Быстро плот соорудили и сидят, погоды ждут. Вот подул попутный ветер, вдаль отправился их плот, А русалки той порою затевали хоровод. Стали петь они зазывно, призывать богатырей, Чтобы...— Не надо! — хлопнул кулаком по скатерти Илья. — Не пей про Добрыню! И так на сердце горестно!
Тарам-пам-пам, тарам-пам-пам, Пам-пам-пам-пам, пам-пам-пам,— забормотал Воха. И вдруг, изменившимся голосом, заорал:
Будь попрочнее старый таз, Длиннее был бы мой рассказ!— Какой таз? — поразился Иван. Смущенный Воха признался:
— Да нет, это что-то другое. Я это в былину про пиратов вставлю... Слушайте дальше...
— Дальше? — в один голос изумились богатыри. Но бояна уже несло:
Встретили в пути бояна, с ним уселись пировать, Пару песенок послушать, удовольствие поймать. Но не в кайф пошли былинки, неугоден стал певец, Был он прочь с позором изгнан. Но и это не конец. Дальше встретили девицу, ту, что силой, аки слон Ту, что поп Гапон коварный увести хотел в полон. Не поверили слезинкам на девических щеках, Пару прутьев из бамбука обломали впопыхах. Больно высекли красотку... Сердце, плачь! А горло — пой! Больно высекли... Илюша с той поры ушел в запой. Дальше в лес пришли дремучий, тут Алеша учудил, Богатырь, а как ребенок, то, чего не надо, пил. А потом судьба коварно пошутила средь болот... И лишь трое из шестерки свой закончили поход. Но на подступах к Кащею приключилось черте-че! Не рискну я рассказать вам, что случилось с толмачом. И мудрец сменил обличье, стал пушистым и с хвостом, Впрочем, песня об Иване, мудрецы здесь не причем. Наш Иван с Кащеем бился, много сил потратил зря, И решил, что фрукт любимый подкрепит богатыря... Зря Иван жевал бананы, не в бананах, видно, суть. Фрукт сей не залечит раны, не поможет отдохнуть. Кожура — другое дело, кожура — всему венец. Шкурку от банана смело примени — врагу конец!Наступила тишина. Нарушил ее Илья Муромец, привстав с места и тихо, но грозно сказав:
— Так... Былинки хитроумные сочиняем... Подтексты да идейки в них вкладываем?
— Какие идейки? — возмутился Воха, быстро закинул гитару за спину, засунул в карманы парочку авокадо и навьючил торбу. — Меня всегда ругают, что в былинах идей нет! Я первый раз в жизни идею в былину запихал!
— И в последний, — задумчиво сказал Илья, извлекая из ножен меч.
Воха торопливо зашагал от скатерти-самобранки, а удерживаемый спутниками Муромец орал ему вслед:
— Интеллигенция! Вишь, беды нам пророчишь, молокосос! А сам сало за пределы Киева вывозишь! Подрываешь экономическую мощь страны!
— Что ты так разъярился? — поинтересовался удивленный Иван, когда боян скрылся из поля зрения, а Илья немного поутих.
— Суеверный я, — смущенно признался Муромец. — Не люблю, когда беду накликают... Как там он пел-то? Илюша с той поры ушел в запой... Ох, боюсь...
— Так ты не пей — и не сбудутся предсказания черные! — радостно заявил Смолянин. — Делов-то!
— Не пить? — изумился Илья и добавил неуверенно: — Что ж, может это и выход...
Дальнейший путь протекал в тягостном молчании. Былина Вохина произвела на друзей впечатление неизгладимое. Алеша время от времени чесал затылок. Иван хмурился, а Илья повторял: «Я не пью. Я не пью. Я пью, но мало. Много, но не я.»
Дорога тем временем вела богатырей по местам живописным, сердцу ласковым. Ох, Русь, Русь! Кто тебя выдумал, раскрасавицу! Дай ответ! Не даешь ответа... Только тянутся вдоль дорог овсы высокие, березки белокурые да рощицы светлые, бамбуковые... И вольно дышится на родной стороне, и сердце покоем наливается, и петь хочется, да нет песни такой, что тебя достойна...
— Богатыри! — раздался вдруг девичий голос. — Богатыри! Заступнички!
— Начинается, — прошептал Илья, бледнея. — Девица! Сечь не будем, лучше сразу убьем!
А к друзьям, на лихом коне, меж тем приблизилась девица-краса, уже знакомая читателю памятливому и ожидаемая читателем догадливым.
— Алена! — ахнул Иван. — Предательница!
— Не виноватая я! — вскрикнула Алена, гарцуя перед богатырями. — Он сам пришел!
— Кто?
— Гапон! Пришел, и говорит: давай, Алена, продадим Русь-матушку! Я кочергу схватила, а он, лукавец, тряпку сонным зельем напитанную мне в рот сунул! Я и не устояла...
— Врешь! — воскликнул Иван-дурак. — Сам видел, ты с Гнедком вместе на поле брани была, к лошади привязанная!
Алена от возмущения на миг потеряла дар речи.
— Так ведь привязанная! Пленница я была, а...
— Пленница? Не знаю. Может это маскировка хитрая, чтоб глаза нам отвести?
— Ты дурак? — обреченно спросила Алена.
— Да!
— Так значит, обязан быть смекалистым!
Иван кивнул и неохотно признался:
— Обязан-то обязан, но один раз любой ошибиться должен. Лучше уж я сейчас ошибусь, чем в схватке с Кащеем. Ребята, кто за то, чтобы считать Алену предательницей?