Роман в формате хэппи-энд
Шрифт:
— Откуда у нас деньги? — удивленно спрашивала мужа Женя.
— Только тебе и по секрету: пришил старушку- процентщицу, — шутил он. Женя махала на него рукой: да ну тебя! И смутно припоминала его отлучки по вечерам, тени усталости под глазами, непонятные переговоры по телефону… А она–то с трусливой надеждой думала, что у него роман на стороне… Безумная… Безумная…
Засыпая ночами рядом мужем, без раздражения прислушиваясь к его похрапыванию, слыша плеск моря за открытой дверью балкона, она чувствовала забытый покой, тепло, растекающееся по всему телу откуда–то из–под ложечки… «Господи, — думала она. — Господи, как хорошо, что все позади!»
В конце первой недели, после целого дня, проведенного в испанском «Дисней Лэнде», среди аттракционов и шоу, спускаясь в бутафорском каноэ с очередного водопада, окруженная брызгами и хохотом, она с радостью осознала, что уже несколько часов ни разу не подумала о нем, не вспомнила его руки, его роковое красивое лицо. Стильную недельную щетину, именуемую итальянской бородой, длинные пышные волосы, схваченные сзади в хвост, его глаза, страстные, беззащитные и насмешливые одновременно, то приглядывающиеся к тебе с робкой надеждой, то сверкающие холодной жестокостью.
… Женя вышла замуж, когда ей едва исполнилось двадцать. Саша очаровал всех, всю родню, даже маму. Веселый, сильный… Влюбленный. А главное, какой–то удивительно надежный. К тому же известный спортсмен, показывали по телевизору. Повидал мир. Свои выступления он практически заканчивал. К тридцати уже была квартира и машина. Кое–кто правда считал, что он простоват для нее. Но это просто из зависти. Она была очень счастлива первые годы. Саша ушел из спорта. Стал работать сначала тренером, а потом директором стадиона.
Потом родился Алешка и Женя отдала всю свою любовь ему. Учила всему, что знала сама, стихам, музыке… Вместе делали уроки, ждали с работы Сашу, придумывали всякие штуки. Но Алешка вырос, и как–то отдалился от нее. И самое досадное, что несмотря на все ее старания, вырос похожим не на нее, а, как две капли воды, на отца: здоровым, незамысловатым, оптимистом и шутником. К тому же увлекся спортом…
Как–то незаметно исполнилось тридцать семь… Подумать только! Еще чуть–чуть — и сорок… А там… Обернуться не успеешь, станешь бабушкой. Как бы хорошо не сохранилась твоя внешность… А что с ней было, что она видела в жизни? Идеальная, дружная семья? Подруги, те хотя бы пережили какие–то потрясения: разводы, неудачные романы, муки и трудное счастье. А ее жизнь прямая и ровная, как шоссе. Унылое, скучное шоссе. И зачем тогда нужны были надежды, которые она подавала в юности, все эти музыкальные школы, театральные студии…
Она все чаще стала испытывать непонятное раздражение… На Алешку… Который ничего, кроме своей вольной борьбы знать не хочет. На Сашу… Ну почему, почему, ему ничего в жизни не нужно? Почему вся его интересы ограничилась стадионом, а предел мечтаний — построить на нем поле для пейнтбола, этой популярной игры в войну, когда взрослые люди бегают, прячутся и стреляют друг в друга краской из игрушечных пистолетов и автоматов.
Женя вдруг полюбила одна возвращаться вечером домой. А потом и просто гулять в одиночестве по опустевшим улицам. Ее волновало ощущение непонятного риска, волновали удивленные и пристальные взгляды мужчин: почему такая красивая и приличная женщина — одна на темной улице. «Как ты не боишься? — удивлялась подруга Марина. — В наши дни мужчины… У них ничего святого» — «Что ты! — смеялась Женя в ответ. — В нашем возрасте неприятностей с мужчинами уже не бояться. О них тайком мечтают».
«Живи сегодня, завтра будешь старухой» — вертелась в голове непрошенная стихотворная строчка.
…У подруги Маринки они с ним и познакомились. Он приходился Маринке дальним родственником. Его загадочно–разочарованное выражение лица и поза рокового мужчины показались поначалу Жене забавными и немного смешными… Ее насмешливость и обратила его внимание, задела… Впрочем, Женя, вообще, была в ударе. Он вызвался подвезти Женю домой…
На вопрос, чем он занимается, он всегда отвечал, что артист. Он и в самом деле когда–то учился в театральном, и потом снялся в небольшой роли в известном фильме, и еще в рекламном ролике. Но после этого других приглашений не получал и сам их не добивался, видимо, считал это ниже своего достоинства. По той же причине не пытался попасть ни в какой театр — не любил домогаться и получать отказы. Вот если бы к нему сами пришли с солидным предложением… Он бы подумал… Пока же, как многие, он участвовал в каких–то сделках, что–то покупал и перепродавал, разговаривал по мобильному телефону и наискосок, подражая кому–то из киногероев, записывал что–то в книжечку…
Маринка, узнав, что Женя согласилась встретиться с ним, всполошилась: с ума сошла, куда ты… Ведь вы с ним, как бес с младенцем… А Женя рассмеялась: ах, из младенческого возраста все равно когда–то нужно выходить. Да и потом, они договорились просто выпить как–нибудь вместе кофе… Что тут такого?
«Безумная, безумная…» — вспоминал Женя, лежа без сна в гостинице.
А потом все понеслось, как сани с крутой горы. Как будто в шутку, не всерьез, как будто они разыгрывали красивую пьесу о разгорающейся страсти. Его царские знаки внимания, которые она принимала со смехом. Чувствуя, что всегда была создана именно для такой жизни: для изысканного флирта, для тонкой игры слов и взглядов.
«Где ты пропадаешь?» — удивлялся муж. «Свожу с ума одного рокового красавца», — смеялась она. Красавец и в самом деле, казалось, сходил от нее с ума. Безумствовал, делал подарки.
О Боже, где был ее разум?
Перед глазами вставали картинки из недавнего прошлого. Его холостяцкая стильная квартира — с белыми станами, черным лакированным полом и потолком, с белоснежным ковром на полу и низкой черной тахтой в полкомнаты… На стенах черно–белые авангардные фотографии — обнаженные фрагменты человеческих тел, снятые так крупно, что не понятно, то ли это бедро, то ли поясница…
А потом, когда Саша уехал на сборы в Крым, ресторан, экипаж ожидающий у дверей, лестница, засыпанная ковром из цветов… Приглушенный свет, шампанское в хрустале… Его безумные речи… Он, вскочивший на подоконник девятого этажа, угрожающий спрыгнуть вниз, если она скажет «нет», — и спрыгнул бы, такой человек.
Потом безумство, страсть… О существовании которых смутно знала из книг, но в которые не очень верила… Лихорадочные дни в ожидании встречи… Безумные часы… Как на другой планете, в другом пространстве… Пьянящее ощущение первобытной власти над ним… Медленное падение в пропасть… Цветные фонтаны под веками… Невозможность расстаться…
Она приходила домой будто пьяная или слепая, возбужденная, взвинченная; невнимательно врала что–то о сверхурочной работе, об иностранной делегации в их фирму, или о Маринке, у которой — представь себе — пропадал билет в театр… Видела, что мужа не очень обманывает ее ложь, но тот делает вид, что верит. Пряталась от глаз сына, в которых стояло выражение недоумения и грусти — точь–в–точь как у отца. Не осуждение или угрозы — так было бы легче, а понимания и грусти… Как будто близкий человек внезапно заболел.