Роман в лесу

Рэдклиф Анна

Поэтому было решено, что он поедет в Обуан за новым запасом провизии и всем необходимым для починки колеса, чтобы экипаж был наготове и мог в любой момент увезти их из этого леса. Ла Мотт запретил Питеру расспрашивать о людях, которые интересовались им, и пытаться каким бы то ни было способом выяснить, покинули они или нет эти места, чтобы по глупости своей не выдать его снова. Он наказал слуге вообще не вести разговоров на эти темы и, покончив с делом, как можно скорее покинуть Обуан.

Однако нужно было преодолеть еще одну трудность: кто осмелится первым выйти из укрытия и удостовериться, что слуги закона оставили аббатство? Ла Мотт полагал, что если он еще раз попадется им на глаза, то выдаст себя окончательно, если же приставы увидят кого-либо из его домочадцев, такой определенности у них не будет, поскольку никто из них властям не известен. Но при этом его посланец должен был обладать достаточным мужеством, чтобы выдержать допрос, и иметь довольно ума, чтобы соблюсти осторожность. Питер, возможно, обладал первым качеством, но был определенно лишен второго. Аннетт не имела ни того, ни другого. Ла Мотт посмотрел на жену и спросил, решится ли она ради него на подобный риск. Вся душа ее этому воспротивилась, и все же ей никак не хотелось ответить отказом или показаться равнодушной, когда речь шла о безопасности ее супруга. Аделина по выражению лица мадам Ла Мотт разгадала ее душевное смятение и, подавив страх, заставлявший ее до сих пор хранить молчание, предложила в качестве посланца себя.

— Навряд ли они захотят обидеть меня, — сказала она, — не то что мужчину.

Стыд не позволял Ла Мотту принять ее предложение; а мадам Ла Мотт, тронутая ее великодушием, на миг почувствовала новый прилив былой симпатии к девушке. Аделина настаивала так усердно и горячо, что Ла Мотт заколебался.

— Вы, сэр, — говорила она, — однажды спасли меня от самой неминуемой опасности, и с той поры ваше доброе сердце оберегает меня. Не лишайте же меня права быть достойной вашего расположения, доказав мою благодарность. Позвольте мне подняться в аббатство, и, если, сделав это, я уберегу вас от зла, я буду сторицей вознаграждена за ту малую опасность, какая может грозить мне, ибо радость моя будет по меньшей мере равна вашей.

Слушая Аделину, мадам Ла Мотт едва удерживалась от слез, а Ла Мотт с глубоким вздохом сказал:

— Что же, да будет так… идите, Аделина, и с этой минуты считайте меня вашим должником.

Аделина не стала задерживаться ради ответа и, взяв фонарь, покинула нижнюю галерею; Ла Мотт, сопровождавший девушку, чтобы поднять крышку люка, умолял ее со всей мыслимой осторожностью оглядывать каждое помещение, прежде чем войти.

— Если вас все-таки увидят, — напутствовал он ее, — вы должны объяснить свое появление так, чтобы не выдать меня. Присутствие духа, вам свойственное, надеюсь, поможет вам. Я помочь не могу. Благослови вас Бог!

Когда Аделина ушла, восхищение мадам Ла Мотт поступком девушки уступило место иным ощущениям. Несомненно, чувство более могущественное, чем благодарность, думала она, помогло Аделине преодолеть страх. Что же как не любовь могло подвигнуть ее на столь великодушный поступок! Сочтя невозможным объяснить поведение Аделины иначе как личной заинтересованностью, — пусть подозрения ее и соответствовали тому, что мы наблюдаем в жизни света, — мадам Ла Мотт явно забыла, как еще недавно сама же восхищалась чистотой и бескорыстием своей юной подруги.

Аделина тем временем поднялась в верхние комнаты. Яркие лучи солнца опять заиграли перед ее взором и вселили в сердце бодрость; легкой походкой, нигде не задерживаясь, она прошла через комнаты и вышла к башенной лестнице. Здесь она постояла немного, прислушиваясь, но, кроме вздохов ветра между деревьями, ни единый звук не достиг ее ушей; наконец она спустилась вниз. Аделина обошла все комнаты, нигде никого не встретив; то немногое из мебели, что здесь оставалось, явно никем не было потревожено. Теперь она решилась выглянуть из башни наружу. Единственным живым существом, представшим ей, был молодой олень, который мирно пасся под сенью деревьев. Олененок, любимец Аделины, заметил ее и вприпрыжку радостно бросился к ней. Боясь, как бы животное не выдало ее, если за ним наблюдают, девушка поспешила вернуться под аркаду монастыря.

Она отворила дверь, которая вела в большую залу аббатства, но коридор выглядел слишком мрачным и темным, так что она побоялась войти и отпрянула назад. И все же необходимо было продолжить осмотр, особенно по другую сторону руин, которая отсюда была не видна ей; но тут ее снова обступили страхи, едва она представила себе, как далеко ей придется отойти от единственно безопасного места и как трудно будет вернуться сюда в случае опасности. Она заколебалась, не зная, как поступить, но тут же, вспомнив, чем обязана Ла Мотту, поняла, что это, быть может, единственная для нее возможность оказать ему услугу, и потому решила идти дальше.

Как только мысли эти пронеслись у нее в голове, она подняла к Небу невинный взор и вознесла безмолвную молитву. Нетвердой поступью двигалась она среди монастырских руин, тревожно озираясь, то и дело замирая в испуге, едва ветер прошелестит в листве — ей все чудился чей-то шепот. Девушка вышла на лужайку перед аббатством, но никого не увидела, и на душе у нее немного полегчало. Теперь она попыталась открыть огромную дверь, ведущую прямо в залу, но вдруг вспомнила, что Ла Мотт приказал запереть ее, и зашагала к северной части аббатства; оглядевшись, насколько позволяла густая листва и опять никого не увидев, она направила свои стопы к той башне, из которой вышла.

Теперь на душе у Аделины было легко, и она спешила вернуться — ей не терпелось уведомить Ла Мотта о том, что он в безопасности. Под арками ей опять повстречался ее любимец, и она остановилась на минутку, чтобы приласкать его. Олененку, видимо, приятен был звук ее голоса, и он вновь ей обрадовался; она стала говорить ему что-то, как вдруг животное отпрянуло от ее руки, и, посмотрев вверх, она увидела, что дверь в коридор, ведший в залу, открывается и из нее выходит человек в военном мундире.

Аделина стрелой пролетела под аркадой, ни разу не посмев обернуться; но она слышала чей-то голос, призывавший ее остановиться, и быстрые шаги догонявшего ее человека. Она не успела добежать до башни и, задохнувшись, припала к полуразрушенной колонне, бледная и обессилевшая. Человек подошел к ней и, глядя на нее с выражением крайнего изумления и любопытства, в мягкой манере заверил, что ей нечего бояться, и осведомился, не имеет ли она отношения к Ла Мотту. Заметив, что она все еще выглядит испуганной и не отвечает, он вновь повторил заверения свои и вопрос.

— Я знаю, что он скрывается в этих руинах, — сказал незнакомец, — и причина, по какой он скрывается, мне известна; но мне необходимо, чрезвычайно важно его увидеть, и он сам поймет, что ему нечего меня бояться.

Аделину била дрожь, она едва держалась на ногах. Девушка колебалась, она не знала, что ответить. Вероятно, ее вид утвердил незнакомца в его подозрениях, она же, понимая это, пришла в еще большее замешательство; воспользовавшись этим, он продолжал настаивать. Наконец Аделина ответила, что какое-то время тому назад Ла Мотт останавливался в аббатстве.