Роман
Шрифт:
Она знала, что Кохан - не настоящее имя агента, который на этот раз будет работать с ней в паре. Но по строгим правилам конспирации она не имела права знать подлинное имя человека, с которым должна была проверить агентурную сеть и, возможно, рискнуть своей жизнью, если один из агентов оказался уже раскрытым западногерманской контрразведкой.
В самолете у них были билеты первого класса. Усевшись в первом ряду, он сразу заказал себе красное вино, а она попросила мартини. Но обратила внимание на его выбор. Видимо, что-то мелькнуло в ее глазах, если после того, как принесли вино, он, не поворачивая
– Я живу в Аргентине и поэтому должен привыкать к местным традициям. А там больше любят вино, чем пиво.
– Вы всегда так чувствуете настроение своего партнера?
– тихо спросила она.
– Иногда, - усмехнулся он.
– Просто я подумал, что вы обязательно обратите на это внимание.
– Я действительно обратила внимание, - призналась Марина, - но решила, что вы просто больше любите вино. Среди западных немцев встречались и такие.
– Но я ведь типичный восточный немец, - улыбнулся он уголками губ, - а у нас всегда предпочитали пиво. Или русскую водку.
– Вы родились после войны?
– спросила она.
– Да. Мои родители жили тогда в Дрездене. Вернее, в том месте, где еще что-то оставалось от города. Они переехали туда из Лейпцига. Отец был партийным функционером, и его перевели в Дрезден почти сразу после войны. Я был четвертым ребенком в семье. Просто мы жили несколько лучше других.
– Они живы?
– Нет, - просто сказал он.
– Они разбились, когда мне было четырнадцать лет. Говорили, что это было сделано специально. Шепотом рассказывали про "Штази". Но никто ничего так и не узнал. Уже позже я попытался что-либо выяснить, но никаких документов на этот счет мне найти не удалось. Или мне их просто не дали. Никто ведь не знал, как я поведу себя, вдруг узнаю о причастности собственного ведомства к смерти моих родителей. А ваши родители живы?
– Мама жива, - кивнула она.
– Вы могли бы не говорить правды, - посмотрел на нее Кохан.
– Вы ведь наверняка располагаете нашим бывшим архивом и могли узнать про меня всю правду. А я про вас могу ничего не знать.
– Я привыкла доверять напарнику.
– Он поднял свой бокал с вином.
– За ваше здоровье, мой очаровательный секретарь.
– Он залпом выпил вино и подозвал к себе стюардессу. В салонах первого класса они возникали почти мгновенно.
– Нам нужна машина, - попросил он девушку, - позвоните в Бильбао, пусть закажут нам автомобиль. Мы поедем в порт. Там отходит наш корабль.
– Хорошо сеньор, - улыбнулась стюардесса, отходя.
Марина посмотрела в иллюминатор. Внизу проплывали города и селения. Эстремадуры. Она повернулась и увидела, что он смотрит на нее. Ей нравился его взгляд. Мягкий и строгий одновременно. Теплый и сдержанный, воплощающий в себе эти оттенки.
– Я все-таки не совсем понимаю, почему прислали именно вас?
– честно признался он.
– Вас что-то смущает?
– Наше задание. Вы красивая женщина. Нет, это не комплимент, это просто констатация факта, - быстро сказал он, заметив ее невольное движение правой руки, словно она собиралась возразить, - но мы ведь будем встречаться не просто с агентами. Вы меня понимаете? Вернее, не с обычными агентами. Мы должны встретиться с людьми, выполняющими очень специфические задания.
– Я это знаю, - спокойно ответила Марина.
– В таком случае непонятно, почему все-таки послали именно вас. Вы понимаете, как может подействовать на напарника агента ваше появление?
– Вы говорите об их спутницах?
– поняла Марина.
– Да. Об их неустроенных и нелюбимых женщинах, - сухо произнес Кохан.
– Почему не любимые?
– не поняла Марина.
– По-моему, специфика ваших агентов и заключается в том, чтобы эти женщины поверили в то, что они любимы и счастливы. Иначе на чем строится весь расчет?
– На иллюзии, - жестко сказал Кохан, глядя ей в глаза. В широком кресле первого класса можно было повернуться всем телом, и он, повернувшись, смотрел Марине прямо в глаза.
– На иллюзии, - повторил он.
– Вы считаете, что женщины все понимают?
– поняла она.
– А как вы сами думаете?
– Его глаза гипнотизировали.
Она закусила губу. И медленно отвела взгляд. Потом сказала:
– Это жестоко. Я об этом как-то не подумала.
– Наверное, вы подсознательно это понимали, - возразил он, - и ваши руководители, пославшие вас сюда, тоже все отлично сознавали. Ведь женщины всегда лучше чувствуют, когда их любят на самом деле, а когда только притворятся. Представляете, какой шок испытали жены наших "соблазнителей", когда отчетливо поняли, почему именно за ними ухаживали эти внезапно появившиеся "принцы"?
– Вся эта затея, по-моему, была аморальной с самого начала, - честно призналась Марина.
– Как сказать, - пробормотал Кохан.
– Ее разрабатывали лично Вольф и Циннер. Они понимали, что комплексы старины Фрейда - самое сильное оружие, и умело ими пользовались. Вообще, отношения двух людей - это самая большая тайна Вселенной.
На этот раз повернулась она. Его глаза по-прежнему были мягкими и строгими одновременно.
– Всегда?
– шепотом спросила она.
– Всегда, - также шепотом ответил он.
И больше они не сказали друг другу ни слова. Самолет пошел на посадку.
В аэропорту Бильбао их ждала машина. Уже сидя в автомобиле, Кохан тихо спросил у нее по-английски, чтобы не понял водитель:
– Эта история с исчезновением связного. Она не была связана со смертью Ульрика Катцера?
– Да, - подтвердила Чернышева, - Клейстер тогда пропал, а Катцера, обычно выходившего с ним на связь, нашли мертвым в канале. Полицейские установили, что это было обычное самоубийство. Тогда не очень разбирались с этими вопросами. После объединения Германии по ГДР прокатилась волна самоубийств.
– Я помню, - мрачно сказал Кохан, посмотрев за окно, - у многих был просто шок. Оказалось, что вся их жизнь прожита напрасно и все нужно начинать с самого начала. А для людей это всегда страшнее всего.
Он обернулся, нахмурился и тихо сказал Чернышевой:
– Я думал, что мне только кажется. Но теперь я не сомневаюсь: за нами следят. От самой Севильи. Мне кажется, что это вносит некоторое разнообразие в наше путешествие.
Чернышева не стала оборачиваться.
– Вы уверены?
– тревожно спросила она.
– О нашей встрече в Севилье никто не должен был знать.