Романовы. Ошибки великой династии
Шрифт:
На прощание он благословил:
“Нет силы не от Бога! Смущаться ею вам нечем, если вы не злоупотребляете особым даром, данным вам… Мало ли неизведанных сил в природе? Всех их не дано знать человеку, но узнавать их ему не воспрещено, как не воспрещено и пользоваться ими. Он преодолеет и, со временем, может употребить их на пользу всего человечества… Бог да благословит вас на всё хорошее и доброе”…”
Елена Петровна тихо отошла в лучший мир весной 8 мая 1891 года в Лондоне в возрасте 60 лет в своём рабочем кресле. Последними строками, написанными её рукой, были строки статьи о России…»
Три причины подвигли на столь подробное цитирование работы Александра Владимирова.
Во-первых ,
Понимаете? Милая, благородная девочка грозит обидчикам своей страны игрушечными рыцарями, нарисованными богатырями, слепленными ею песочными куличиками!
Впрочем, эта девочка, завоевала на Западе самую большую в то время известность. В её Теософском обществе 100 000 членов. Её статьи перепечатывали газеты всего мира в течение многих лет, причём абсолютно вне зависимости от каких-то разовых сенсаций. Это Вере Засулич и её адвокату надо устроить теракт и выйти освобождённой из развалин российского суда, чтобы получить свою разовую порцию рекламы, внимания западных газет. Дальше – шабаш! Давайте следующий скандал, выстрел, взрыв!
В книге «Вторая мировая. Перезагрузка» я уже присматривался к обиде диссидента Володи Буковского на потерявших к нему пиетет «западных интеллектуалов-конформистов» (в его эссе, предисловии к книге Суворова-Резуна «Ледокол»). Однажды на своём скандале он получил такую разовую порцию плюс лицензию на пять лет лекторского «чёса», а потом – увы: «До нового скандала, милый друг!»
И порции известности на Западе его тёзки Соловьёва (крупицы в сравнении с Блаватской) так же были одноразовы, связаны с российскими скандальчиками – то «Ультиматумом о прощении террористов», то «Декларации», так удачно подставившейся под запрет царской цензуры.
Во-вторых , говоря о духовном, интеллектуальном кризисе, поразившем Россию на «дне династии», приблизившем это «дно», стоило упомянуть и о всеобщем характере кризиса XIX века. Европа и США столь же жадно вцепились в теософию Блаватской, как и наши декаденты в Софию Соловьёву.
И ещё отметим важное: памфлет Еленой Блаватской против Базарова активное неприятие «базаровщины». Ведь этот тургеневский персонаж, предтеча народовольцев, как известно, был в идейном смысле прямой проекцией «вульгарных материалистов» Бюхнера, Молешота, чьи книжки он таскал и зачитывал на протяжении всего романа. Блаватская искренне ненавидит «вульгарный материализм», это есть и во всех её работах. Но и Соловьёв критикует тех же «вульгарных», бюхнеров плюс «позитивистов» Конта, Спенсера. Дело в том, что Блаватская, Соловьёв – уже третий виток XIX века, что двадцать лет до них в Европе, США, России царили позитивисты, «вульгарные материалисты», у которых выходило, если выразить их мысль предельно кратко, что человеческая мысль, душа – те же «выделения организма», что и пот, моча… Одной из реакций на это и были наши мистики. Так что задуматься надо ещё и над тем, почему это учёным XIX века стало «тесно в строгих рамках христианских догматов»? Ньютону, Паскалю, Декарту было впору, а Бюхнеру – тесно.
И в-третьих , по-моему, вполне допустимо сравнивать Блаватскую с Соловьёвым еще и как некие «предприятия», «фирмы». Результаты их «производства» – сонмы поклонников, а сей показатель вполне пригоден к сопоставлениям. Это ещё и даёт определённое общее позиционирование: вникать в суть различий теософии Блаватской и Софии Соловьёвой?.. Достаточно подсчитать собранные аудитории.
И оказывается, что… успех «фирмы» Соловьёва сугубо локален. Это – российский декаданс, Серебряный век, «Московское религиозно-философское общество имени Вл. Соловьёва» (Бердяев, Булгаков, Белый, Иванов, Трубецкой), это – высшие отметки от Бердяева и – «Соловьёв, единственный русский философ без натяжки» – от Даниила Андреева.
Крайне забавно, когда, набирая в интернет-поисковике «Владимир Соловьёв» для десятикратной перепроверки подробностей его жизни, сначала получаешь несколько страниц о двойном его тёзке, тележурналисте.
У Елены Блаватской – успех всемирный. При её жизни численность Теософского общества превысила 100 000 человек, по тем временам цифра просто громадная, фантастическая. Качество аудитории? Кем бы меня после этого ни посчитали, но я всё-таки должен это сказать: английские аристократы, скептики, ко всему приценившиеся, всё перещупавшие – от Карла Маркса до Оскара Уайльда, – более сложная и престижная аудитория, чем интеллектуальное быдло, радостно таскающее на руках Веру Засулич и Соловьёва!
И после кончины Блаватской её Теософское общество работало мощно, генерируя, выдавая и антропософию Штайнера (которая перетянула на себя и многих «соловьёвцев», вроде А. Белого), и столь же мощно гремевший в мире «проект» Кришнамурти и «Орден Звезды».
И главное отличие, для чего приведены все цитаты и сопоставления: Блаватская в достижении своего успеха никогда не использовала «антироссийский ресурс» .
Ровно наоборот, как и было показано в цитированной работе.
Соловьёв же на нём и вырос, как штамм бактерий на чашке лабораторного бульона, – от речей в защиту террористов (главный успех жизни) до печатных апелляций к «зарубежной аудитории».
Именно «мистика Софьи Соловьёвой» привела к тому, что поколение её адептов стали истеричными врагами своему государству с интеллектуальным критическим багажом – фразой «Чем хуже, тем лучше».
Глава 6. «На этом месте могла быть ваша…» интеллектуальная элита
Возвращаясь в свои Палестины, на «дно» российской династии, надо коснуться момента, когда соловьёвское декадентство становится бомбой, антигосударственным действием. Оттолкнёмся от общеизвестного факта, что в ряде работ, и особенно в книге «Россия и Вселенская Церковь» (Париж, 1889), «Соловьёв пропагандировал идею воссоединения Западной и Восточной Церквей под главенством папы римского, за что подвёргся критике славянофилов и консерваторов».
В предыдущей главе я, признаюсь, несколько утрируя, употреблял формулировки вроде: «…вассальной присяги православных Патриархов… папе римскому». И сегодняшние поклонники Софьи Соловьёвой возможно возразят, что философ вовсе и не требовал какого-то формального унижения, уничтожения Православной церкви, «вассальной присяги Патриархов», а имел в виду «нечто вообще… подчинения типа в философском смысле», как у Манилова – чтобы… пить чай на высоком-высоком балконе, с которого Петербург (в соловьёвском варианте – Рим) был бы виден .