Романовы. Творцы великой смуты
Шрифт:
«Мелочной, скупой до скряжничества, – говорил про Шуйского Н.И. Костомаров, – завистливый и подозрительный, постоянно лживый и постоянно делавший промахи, он менее, чем кто-нибудь, способен был приобресть любовь подвластных, находясь в сане государя».
Спору нет…
Из-за небольшого роста князь Шуйский мог казаться полноватым, почти толстым…
Испорченные неумеренным чтением глаза действительно быстро уставали и часто бывали красными. Шуйский вполне мог казаться подслеповатым…
Он очень бережливо относился к государевой казне, иногда бывал мелко, не по-царски, скуп… Особенно удручала
бояр скупость Шуйского, когда они сравнивали ее со щедростью Григория Отрепьева, который в три месяца своего правления сумел практически опустошить государеву казну, скопленную за несколько веков московскими государями… [24]
Все это так…
Сложнее с лживостью…
Разумеется, изображать человека, вся жизнь которого протекала возле трона, образцом прямоты и простодушия было бы неосмотрительно.
Но не будем забывать, что это ведь Василий Шуйский обличил самозванца. И это все меняет. Человека, поднявшегося за правду на плаху, уже невозможно назвать лжецом, даже если он и говорил когда-то неправду.
Кроме того, встречая суровые отзывы о царе Василии Шуйском, не нужно забывать, что большинство историков XIX века почитало либеральный атеизм главной духовной ценностью, а православное самосознание русского народа считало неискренним и лживым… Неискренностью они называли и тот мистицизм, без
Подобные оценки, разумеется, далеки от истины.
Гораздо более точной представляется нам характеристика, данная Василию Шуйскому A.C. Пушкиным: «II montre dans I\'histoire un singulier melange d\'audace, de souplesseet de force de caractere» [25] .
Чтобы обнаружить смелость и силу характера, а заодно разумность и предусмотрительность в действиях Шуйского, достаточно только отказаться от нелепой привычки вопреки исторической истине во что бы то ни стало защищать доброе имя Романовых…
«По убиении расстриги, – вздыхает ангажированный врагами Шуйского летописец, – бояре начали думать, как бы согласиться со всею землею, чтобы приехали из городов в Москву всякие люди, чтобы выбрать, по совету, государя такого, который бы всем был люб. Но Богу не угодно было нас помиловать по грехам нашим: чтобы не унялась кровь христианская, немногие люди, по совету князя Василия Шуйского, умыслили выбрать его в цари».
Так, наверное, и было…
Москвичи еще слишком хорошо помнили, что сановитый Голицын, командуя полком правой руки под Кромами, перешел на сторону самозванца и участвовал в бесчеловечной расправе над Годуновыми, а помаргивающий красноватыми глазами Шуйский бесстрашно обличал самозванца, стоя перед плахой на Лобном месте…
Москвичи не успели еще позабыть, как осанистый красавец Филарет (Романов) принимал знаки митрополичьего достоинства из воровских рук, а сгорбленный книгочей Шуйский поднимал против еретика восстание, и это за ним шли в Кремль восставшие москвичи, чтобы уничтожить объявленного царем романовского холопа…
Верховные бояре тоже помнили, что в глазах народа эти достоинства превозмогут сановитость и осанистость, и решили перехитрить народ.
19 мая 1606 года бояре вышли к народу, что с раннего утра толпился на Красной площади, и предложили избрать патриарха, который встанет во главе временного правления и разошлет грамоты, созывающие «советных людей» из русских городов для выборов царя.
Расчет был простым.
Бояре собирались поставить в патриархи Филарета, и этот свой патриарх помог бы избрать им и своего царя.
Но и москвичи знали, что бояре пророчат в патриархи Филарета Романова, и прекрасно понимали, какие выборы царя устроит этот ставленник своего холопа-самозванца.
Поэтому-то голоса бояр потонули в недовольном гуле толпы, из которого вдруг взметнулся решительный голос:
– Прежде да изберется царь! Царь нужнее патриарха!
Народ одобрительно зашумел, и тут же было выкрикнуто имя князя Василия Ивановича Шуйского…
Больше в Москве после правления Григория Отрепьева выбирать было некого.
К сожалению, тогда московские бояре уже вошли во вкус шляхетской вольности, и, вынужденные под давлением народа согласиться на избрание царем Василия Шуйского, они обговорили это согласие значительным ограничением царских полномочий.
Согласно заключенному договору, царь не имел власти лишать кого-либо жизни без приговора Думы, обязался не подвергать гонению вместе с виновными их невиновную родню. Наконец, царь обязывался не давать веры доносам. Если донос оказывался ложным, царь обязан был наказать доносчика.
Шуйский не мог не понимать, что подобное ограничение царской власти, поощряя боярские измены и мятежи, превратится в постоянный источник угрозы безопасности Руси.
Поэтому Шуйский попытался перехитрить бояр.
При венчании на Царство, как пишет летописец, он всенародно присягнул, «чтобы ни над кем не сделать без Собору никакого дурна».
Мысль разумная. Присягая Собору, Шуйский сбрасывал с себя зависимость от Боярской думы. Но, разумеется, понимали это и бояре, которые зорко следили за новым царем, чтобы не потерять своей власти.
– Такого никогда, государь, на Руси не велось! – зашумели они. – Ты, государь, такой «новизны» не вводи…
Конечно же, если бы Шуйский был избран, как Годунов, у него, возможно, и хватило бы сил оборвать голоса предателей, но он ведь действительно в цари был лишь выкрикнут…
«Этому провозглашению толпы, только что ознаменовавшей свою силу истреблением Лжедмитрия, никто не осмелился противодействовать, и Шуйский был не скажем избран, но выкрикнут царем, – говорит С.М. Соловьев. – Он сделался царем точно так же, следовательно, как был свергнут, погублен Лжедмитрий, скопом, заговором, не только без согласия всей земли, но даже без согласия всех жителей Москвы; умеренная, спокойная, охранительная масса народонаселения не была довольна в обоих случаях, не сказала своего «да»: гибельное предзнаменование для нового царя, потому что когда усердие клевретов его охладеет, то кто поддержит его? На московском престоле явился царь партии, но партия противная существовала: озлобленная неудачею, она не теряла надежд; к ней присоединились, т. е. объявили себя против Шуйского, все те, которым были выгодны перемены, и всякая перемена могла казаться теперь законною, ибо настоящего, установленного, освященного ничего не было».
Но нужно понимать и то, что если бы сторонники Шуйского не форсировали выборы, откровенное предательство семи-восьми-? девяти-? десяти-? – боярщины явилось бы на Руси тоже на несколько лет раньше…
И наступил ли бы тогда для России 1612 год – неведомо…
2Современники не раз отмечали, что с воцарением Шуйского власти у бояр стало больше, чем у самого царя…
Увы, это так…
И эта власть стала бы совсем неограниченной, если бы клятвопреступникам и цареубийцам удалось тогда возвести на патриарший престол ставленника Григория Отрепьева – Филарета (Романова).
Противостоять боярам в возвышении Филарета было еще труднее, чем ограничению царских полномочий, но тут на помощь царю Василию Шуйскому явился царевич Дмитрий.Мы рассказывали о том, что должен был переживать чрезвычайно склонный к мистицизму Шуйский, стоя перед плахой на Лобном месте.
Его исповедничество, его мысли, что спустя мгновение он, быть может, встретится с царевичем Дмитрием в Царствии Небесном, его покаяние и молитва к нему, и тут же голос, возвещающий, что Шуйский помилован Дмитрием, – все это не могло не оставить следа в душе будущего царя.
Василий Шуйский верил в святость царевича Дмитрия, может быть, сильнее других, и ему первому и являлась помощь и заступничество святого… Так было, когда он стоял перед плахой на Лобном месте, так стало и теперь, когда он сел на троне московских царей.
Перенесение мощей царевича в Москву – пожалуй, самое первое деяние нового царя. С перенесением мощей связано и чудо дарования Василию Шуйскому помощи в его борьбе с боярством.
Согласно общепринятому мнению, затеяно перенесение мощей было ради предотвращения появления нового самозванца… Это суждение верно ровно настолько, насколько может быть верным атеистический взгляд на православные святыни. Атеизм признает их культурное и историческое значение, но и только.
Действительно, если рассуждать логически, гроб с останками умершего должен был убедить любого, что этот человек умер, а значит другой человек, называющийся его именем, – самозванец…
Но для этого ведь надобно верить, что выставленные останки – действительно останки царевича Дмитрия. Этой веры оказалось недостаточно на Руси, и самозванец появился-таки, и снова пошли за ним русские люди. Многие видели мощи царевича, но не верили, не желали верить, не верить было удобнее…
Чудо, дарованное святым, проявилось в другом.
«В то ж время, егда венчан бысть царским венцом на Москве царь Василей, – пишет в «Летописной книге» С.И. Шаховской, – посла на Углич болярина князя Ивана Михайловича Воротынского, да преосвященного митрополита Филарета ростовского, и повеле им привести гроб царевича Дмитрея во царствующий град Москву на уверение людям»…
Совсем не с руки было Филарету отлучаться от выборов патриарха, но отказаться от царского поручения он не посмел.
Отказ вызвал бы нежелательные толки…
Действительно… Человек, обласканный самозванцем Лжедмитрием, не желает или боится ехать к мощам подлинного Дмитрия… Это что-то да должно было значить…
И Филарет (Романов) поехал. Он покинул Москву как раз, когда должен был решаться вопрос о выборе патриарха.Некоторые историки называют удаление Филарета из Москвы накануне выборов патриарха «обходным» маневром Василия Шуйского, но, как нам кажется, все было гораздо сложнее.
Нет никакого сомнения, что царь Василий Шуйский нашел бы способ удалить из Москвы Ростовского митрополита Филарета и помешать ему стать патриархом, но помог ему в этом – святой царевич Дмитрий. И помощь эта могла бы быть гораздо действеннее, если бы Филарет (Романов) верил чуть-чуть сильнее…
В самом деле… Поездка митрополита Филарета (Романова) в Углич – событие знаменательное и для биографии самого Филарета, и для истории России… Ведь здесь, в Угличе, почти повторилась ситуация, которая произошла с Василием Шуйским на Лобном месте, произошла встреча человека с мощами святого, тень которого этот человек дерзостно и святотатственно пытался возродить в самозванце.
Внутренний драматизм события усиливался тем, что Филарет приехал к мощам святого Дмитрия как иерарх Церкви, а в иерархи его возвел преступник, присвоивший имя святого Дмитрия.
Понятно, что Филарет (Романов) не был подвижником православия, понятно, что и в святительских одеждах он оставался светским человеком, но не понимать, насколько кощунственна предстоящая ему миссия, он не мог.
В так называемой «Рукописи Филарета, патриарха Московского» подробно рассказывается об этой поездке… Любопытно, что Филарету долго не удавалось найти гроб живоносного мертвеца…
«Егда убо во град входят, тогда ощутиша граждане приход их, и внезапу стечеся весь град, мужи и жены… Цареву повелению едва повинующеся, и последнее целование живоносному мертвецу отдающе своему государю, и надгробные песни с плачем и воплем испущаху, я кож и при погребении правдного… И ту первее преблагий Бог прослави угодника своего: снимающе убо, гроба его святителие и бояре не могуще обрести и желаемое ими многоцелебное тело узрети »…
Долго не могли московские посланцы многоцелебное тело узрети и только «во время святаго пения внезапу узреше из десные страны, я ко дым восходящ дыхание благовонно»… Начали копать там, и «обретше некрадомое сокровище многобогатый гроб, вместивший тело блаженного царевича»…
Когда вскрыли гроб, увидели, что там лежит нетленное – пятнадцать лет прошло со дня похорон! – тело царевича Дмитрия…
«Целы и невредимы мощи обретошася. Кроме взятых частей от требующия земли: и земля бо жаждет насладитися от плоти праведных, да сими освятится от скверноубийственных дланей. И не токмо бо плоть бысть в целости святого страдальца, но и ризы на теле его освятишася и нетления избыша. И егда убиен бысть от безбожных изменник, и тогда ему прилучися держать в шуйце своей убрус шит златом и серебром пряденым, и тогда оставиша в руце его, и сие бяше цело и невредимо, я ко у живаго в руже держимо: в друзей же приключишася плод, глаголемый орехи»…
В «Рукописи Филарета» не говорится о тех чувствах, что испытывал сам митрополит Филарет, когда увидел словно бы живое лицо царевича, не потерявшее блеска жемчужное ожерелье, шитый платок в левой руке, орех, найденный у святого отрока в правой руке и с ним положенный в могилу…
Но откуда тогда странное волнение, которое пронизывает весь этот текст? Может быть, от того, что снова дано было Филарету заглянуть почти на четыре столетия вперед, когда повторится история мощей царевича Дмитрия со святыми мощами далеких праправнуков самого Филарета…
И снова, как при вручении ему Григорием Отрепьевым Ипатьевского монастыря, не смог Филарет прозреть, не хватило веры прозреть то, что назначено было прозреть…3 июня царь, царица, мать царевича Дмитрия инокиня Марфа, митрополиты и множество народа торжественно встретили святые мощи у стен Москвы и перенесли в Архангельский собор Кремля. Они были поставлены здесь в открытой раке, чтобы явить «их нетление, чтобы утешить верующих и сомкнуть уста неверных».
Здесь Филарет и узнал, что во время его отсутствия из Москвы решился вопрос о патриархе. На патриаршество избрали казанского митрополита Гермогена.
Митрополит Филарет внешне спокойно встретил это известие…
3Непрочною оказалась власть Василия Шуйского, но она и не могла быть прочной…
Еще не закопали у обочины дороги тело Григория Отрепьева, а уже поползли слухи, будто самозванцу удалось бежать… Эти слухи распускал подручный покойного Григория Отрепьева, Михайло Молчанов…
Прошло немного времени, и сосланный в Путивль за близость к Лжедмитрию князь Григорий Шаховской поднял мятеж. К нему присоединился начальствовавший в Чернигове князь Андрей Телятевский. Стремительно разрасталась новая смута.
Михайло Молчанов отыскал тогда Ивана Болотникова, бывшего холопа Телятевского, и, убедившись, что и этот холоп, как Отрепьев, способен на многое, отправил его в Путивль к князю Шаховскому, где тот поставил Болотникова начальником над объединенными шайками, к которым прибивалось множество обездоленных крестьян.
Теперь дело было за самозванцем.
Михайло Молчанов отказался занять эту должность, но кандидатов в царьки хватало и без него.
«Человек, знаменитый в нашей истории под именем Тушинского вора… показался впервые в белорусском местечке Пропойске, где был схвачен как лазутчик и посажен в тюрьму, – сообщаем С.М. Соловьев. – Здесь он объявил о себе, что он Андрей Андреевич Нагой, родственник убитого на Москве царя Дмитрия, скрывается от Шуйского, и просил, чтобы его отослали в Стародуб. Рагоза, урядник чечерский, с согласия пана своего Зеновича, старосты чечерского, отправил его в Попову Гору, откуда он пробрался в Стародуб. Прожив недолго в Стародубе, мнимый Нагой послал товарища своего, который назывался московским подьячим Александром Рукиным, по северским городам разглашать, что царь Дмитрий жив и находится в Стародубе. В Путивле жители обратили внимание на речи Руки на и послали с ним несколько детей боярских в Стародуб, чтобы показал им царя Дмитрия… Рукин указал на Нагого; тот сначала стал запираться, что не знает ничего о царе Дмитрии, но когда стародубцы пригрозили и ему пыткою… схватил палку и закричал: «Ах вы б… дети, еще вы меня не знаете: я государь!» Стародубцы упали ему в ноги и закричали: «Виноваты, государь, перед тобою».Есть известия, что царевичем Дмитрием объявил себя Богданко – крещеный еврей из Шклова [26] . «И вот снова в той же упомянутой уже Черниговской стороне явился новый злобесный и кровь лакающий пес… – говорит Хронограф 1617 года. – Простых людей устрашил, а змиеобразных, коварных и злых – тех привлек…»
И пошла, разрастаясь и захватывая все новые и новые территории, новая беда. Одни называют ее крестьянской войной Ивана Болотникова, другие движением самозванца Лжедмитрия II, третьи – польской агрессией.