Романы
Шрифт:
Зашипел Яний как разъяренный кречет.
Чихнул. И как будто пораженный светлою мыслью, он вдруг приложил палец к челу и громко вскрикнул:
– Правда! ты суженый Свельды!
– Как! – вскричал снова Частный Староста, обратившись к Олегу.
– Поухай, поверишь! – отвечал Суздалец, приблизив Эмшан к носу Всеволода Всеволодовича.
– Правда! – сказал и он, чихнув и обратись ко всем, как будто ожидая только привета. – Во здравие!
Между тем хозяйка дома успела уже выйти из себя:
– Вон, нечистая, демонская сила! – произнесла она грозно на Олега. – Выживу! – С этими словами схватила она из божницы Образ и бросилась на бедного Суздальца.
– Родная моя! – вскричала Свельда и очутилась между матерью и Олегом.
– И
Если б знал Олег, что дойдет до такого горя с будущей его тещей, ей бы первой дал он понюхать Эмшану. Как гибельна поздняя обдуманность!
Уже жена Тысяцкого оттолкнула дочь, занесла обе руки, вооруженная против нечистой силы, и двинулась на Олега, что было ему делать? Прикрыв левою ладонью, ненадежным щитом, широкий, белый лоб свой, на который падала уже сила исступленной женщины, он вытянул правую донельзя и – прикоснулся Эмшаном к носу будущей доброй тещи своей.
48
Поклонника Магомета, мусульманина. – А. Б.
Какая торжественная минута для всего потомства Олега Путы!
Чудная трава действует!
Вот уже чихнула жена Тысяцкого. «Во здравие!» – отвечали все, еще раз чихнула. «И паки!» – отвечали ей все; в третий раз чихнула, и слово: «Правда!» – отозвалось в сердце Свельды.
– Господине суженый! дочь моя милая! Благослови вас господь!
Олег взял Свельду за руку; они стали на колена перед матерью, которая стояла уже с Образом мирно и радостно, приготовляясь благословить их и высказать обычные пожелания на жизнь ладную, супружнюю, на добро и на племя, на злато и радости – и все на веки вешные.
– Как величают по имени, по отчеству и по прозванью суженого дочери твоей? – спросил Всеволод Всеволодович у Тысяцкого.
– Не ведаю, – отвечал он.
– Как имя, отчество и прозванье? – повторил Частный Староста вопрос свой к Олегу.
– Олег Сбыславич Пута, – отвечал он.
– Величаем тебя, Олег Сбыславич Пута! – воскликнули все.
Олег в это время смотрел на свою Свельду. А Свельда смотрела на своего Олега. Им не были слышны громогласные поздравления. Какое невнимание! Как будто слух их также обратился в глаза!
– Величаем тебя, Олег Сбыславич и с милой четою! – повторили все.
– Просим на сговор и свадьбу! – отвечал Олег, кланяясь и отцу, и матери, и Всеволоду Всеволодовичу, и Янию Всеволодовичу.
Но отец и мать приглашения на свой счет не приняли; а важный Частный Староста и сын его, по обыкновению, поклонились и сказали: «Не минуем быти!»
Таким образом вскоре совершилась и свадьба Олега и Свельды.
Не стану описывать венчальный день, а особенно те три дня, в которые длились посидельники, где Свельду, скрытую между толпами подруг ее, одетых так же, как она, и так же покрытых покрывалами, Олег должен был угадывать.
Как ни чутко сердце влюбленных, как ни проницательны глаза их, как ни тонко обоняние, однако ж многие из красных девушек Новгородских, на зло его сердцу, сорвали с него поцелуи, принадлежащие одной Свельде.
К чему знать читателю, как хороша была Свельда, когда перед поездом в храм она сидела на черных соболях, когда ей расчесывали длинную русую косу, обмакивая гребень в заморское вино, и когда бросали на нее осыпало [49] , и когда венчанную водили ее рука об руку с Олегом вкруг налоя, и когда укладывали ее спать на тучных ржаных снопах, и как она заснула, и как пробудилась.
49
Хмель, смешанный с мелкими деньгами; в старинных обрядах свадеб осыпали невест: ходи в золоте, упивайся жизнью.
Весь Новгород поднялся на ноги смотреть свадьбу Олегову. Кто не верил событию, что Новгородский Степенный Тысяцкий Кола-Орай отдал красную дочь свою за пленного Суздальца, тому Олег подносил вместо Фряжского вина Эмшан и говорил: «Поухай!» Чихнув, неверующий убеждался в истине и говорил: «Правда!»
Вероятно, с тех-то пор и вошло в обыкновение верить словам, которые подтверждаются чиханием.
Почти так же громко раздался звон вечевого колокола в 1207 году, как и в 1471, когда Марфа Борецкая пировала в чудном своем доме и вечевала о делах важнейших, а Владыка, Посадники, Тысяцкие, люди житые [50] , купцы и со всем Великим Новым-городом, писали с ее сказаний к честному Королю Польскому крестную грамоту, прося ведать Новгород, не хотевший быть отчиной Московского Государя.
50
Житыми или житейскими людьми разумелись зажиточные или старожилы. Из них жаловались и в бояре. (Прим. Вельтмана).
В источниках известны старожильцы – свидетели (из крестьян) и «жильцы. Чин их таков: для походу и для всякого дела, спят в царском дворе» (Г. Катошихин. XVII в.). В бояре те и другие не жаловались. – А. Б.
Итак, в 1207 Роду вечевой колокол загудел.
Со всех концов стеклись Новгородцы.
На поляне, против Двора Ярославова [51] , толпы народа сгустились около каменного круглого стола, с которого обыкновенно Посадники и мужи старейшины изрекали волю Веча.
На нем уже стояли Послы, Бояре Всеволода Георгиевича, окруженные дружиной Владимирской.
Народ ожидал слов их.
Они молчали, ибо колокол Веча, огласив Новгороду трижды три удара, гудел еще и заглушал собою голос человеческий.
51
Двор Ярослава Владимировича. При сем дворе было вече и торг. (Прим. Вельтмана.)
Слово «двор» в значении «хозяйство», «усадьба» встречается в «Слове о полку Игореве», но тогда же оно означало и дворню, вассалов. За комплексом архитектурных памятников в Новгороде закрепилось название «Ярославово дворище». – А. Б.
Посадник Новгородский Дмитрий Мирошкин был в отсутствии, во Владимире.
Ненавидимый всеми брат его Борис правил Вечем.
Колокол умолк.
Борис объявил, что Великий Князь Всеволод прислал указ и опалу Новгороду за восстание против сына его Константина и казнь велел взять по долгее с уха.
– Убеднился Новгород от неправды! – вскричал старый Боярин Новгородский Олег Сбыславич, занимавший почетное место у стола. – Удели, Посадник Димитрий, с братьями, от своего золота милостыню Новгороду, тогда он будет платить неправедную виру!
– Смуту творишь, Олег Сбыславич! Пойдешь на суд княжий! – сказал грозно Борис.
– На суд княжий, да не на твой, тля Новгородская! – произнес гордо Олег Сбыславич, встал с места, хотел продолжать… но Борис обратился к Владимирцам.
Они поняли его знак и окружили Олега. Народ взволновался, зашумел.
– Не дадим Сбыславича, не дадим! он наш! – загрохотали тысячи голосов.
– Бей душегубца Бориса! Поднимай его!
Стража Владимирская обнажила мечи и окружила стол.
Народ ломится.