Романы
Шрифт:
Правдивую повесть о роде Путы-Заревых можно было бы начать от походов Славян с Одином [9] или даже со времени данной им Александром Филипповичем, Царем Македонским, грамоты за заслуги на владение всею северною землею, даже до границ последних полудня Италийского и до гор Персидских [10] . Но что баснословно, темно, подвержено сомнениям и не основано на сказаниях письмен гиероглифических, символических или рунических, то чистый рассудок отвергает: ему нужна истина – истина неоспоримая, подтвержденная выноскою внизу страницы или примечанием в конце книги.
9
Во время работы над романом Вельтман активно изучал проблемы этногенеза индоевропейцев и создал, опираясь на сведения исландского автора XIII в. Снорри Стурлусона, концепцию, согласно которой общность славянских и скандинавских народов в языках и мифологии объяснялась переселением из Азии – через Россию – в Северную Европу племен асов и ванов во главе с их вождем Одином (см. мою статью и комментарии. – А.
10
Такая легенда действительно бытовала в монархической историографии. Еще H. M. Карамзину приходилось в «Истории государства Российского» опровергать достоверность грамоты русским государям на вечное владение землями «от моря Варяжского до Хвалижского» (от Балтики до Каспия), которая была «златопернатыми буквами» подписана Александром Македонским. – А. Б.
Начинаю с времен чисто Исторических; даже после того времени, когда Руссы просили помощи у Варягов против нашествия Славян, в исходе IV столетия [11] , даже позже призвания Немцев Рюрика, Синава и Труара на стол Новгородский [12] .
В 1170 году, когда поднялась вся земля Русская на Новгород и Новгородцы обнесли весь город деревянным тыном, и потом, не усидев в осаде, высыпали из стен, врезались в стан неприятельский, положили часть врагов на месте, другую часть взяли в плен, а третью прогнали – тогда, в числе одного десятка пленных Суздальцев, проданных за одну гривну Степенному Тысяцкому [13] , Коле-Ораю, был Олег Пута.
11
Здесь Вельтман понимает под руссами древних балтов. – А. Б.
12
«Призвание» новгородцами варягов в IX в. – легенда, вошедшая в основу официального родословия русских великих князей и царей. Вельтман относится к ней с явной иронией. – А. Б.
13
Степенный назывался действительно исполняющий должность; Старым назывался бывший. Точно так же Степенный Посадник и Старый Посадник. (Прим. Вельтмана.)
В древнем Новгороде тысяцкий – помощник посадника, ведавший городским войском и укреплениями, а также судом по торговым делам. Выбирался из бояр на вече, обычно на год. Посадник – высшее государственное лицо в Новгородской феодальной республике – также избирался вечем. – А. Б.
Он не горевал, несмотря на то, что половина бороды его была вырвана одним новгородским вершником [14] , два пальца на левой руке отрублены другим и из верхней челюсти выбиты два зуба третьим.
«Ничего!» – думал он, ибо был уверен в своей счастливой будущности.
Однажды Тысяцкий Орай воротился с Веча, где увечали [15] строить, в честь и память победы, одержанной Новгородцами над соединенными Князьями, храм Знамения Богоматери и положили мир с Андреем Боголюбским.
14
Верховой, конный.
15
Решили Вечем, общим голосом вечевого собора.
В светлице стол был уже убран яствами. Жена Орая встретила его в дверях; вся семья собралась; в числе ее заметны были: старушка, помнившая, как Перуна привязали к конскому хвосту и свезли в Волхов, да внучка ее, дочь Тысяцкого, девушка, какой в Новгороде другой не было.
Помолились богу, поклонились низменно образам, а потом друг другу и сели за браный стол молча.
Мир с князем Андреем напомнил Тысяцкому о пленных Суздальцах. Один из них, купленный также за две ногаты [16] , был не простого рода, не из смерды [17] .
16
Древняя Русская монета; в Куне считалось 4 ногаты.
17
Черный, рабочий народ и кабальные холопы. (Прим. Вельтмана.)
О точном определении социального положения смердов ведутся споры; большинство историков считают их зависимыми крестьянами, но не холопами: ср. выражение Русской правды «смерд и холоп». – А. Б.
Тысяцкий велел его привести к себе.
– А то Суждальцю, каково-ти от хлеба Ноугорочьково?
– Чествую, господине Тысячьский, солнце тепло и красно, простре горячую лучю своею и на небозиих, – отвечал весело Суздалец.
– Шо радует ти? Ноугорочьское сердце плакалось бы по воле, яко Израиля при Фаравуне Царю Еюпетстем?
– Вольно мне радоватися горю, и я волен! – отвечал Олег Пута.
Веселый взор внушает доверенность. А так как после увечанья Суздальцы вообще вздорожали, то Тысяцкий Орай посадил Олега с собою за стол.
– Испей Волхови! – сказал хозяин, поднося стопу, наполненную Фряжским вином [18] . Даю тебе волю, иди в Суждаль с богом!
Олег Пута встал, поблагодарил Тысяцкого за милость; но, едва поднес он стопу к устам своим, осененным густыми, черными усами, едва закинул голову назад и приподнял очи, что-то блеснуло перед ним; он остановился, взглянул пристально, еще пристальнее, выпил вино и задумался.
Против него сидела Свельда.
18
Итальянским вином; фрягами в Древней Руси называли итальянцев: например, архитектор Жан Баттисто де ла Воло, а по-русски Иван Фрязин. – А. Б.
Дом Тысяцкого Колы-Орая стоял красными окнами на улицу Щитную, находившуюся на Торговой стороне, в Славянском конце [19] .
Плавный Волхов подмывал серебряными струями своими корни столетних лип, принадлежавших к саду, в котором Свельда гуляла или пела с подругами, девами Новгородскими, песни, в посидельнике, построенном на самом берегу реки Волхова.
– О! – сказал Олег в тот же еще день, в который объявили ему волю. – Буря занесла сокола в землю чуждую; испил Волхова, взглянул на Навгородскую деву, и уже крылья его не ширяют! [20] Не хочет он лететь в родную землю!
19
Древний Новгород разделялся надвое рекой Волховом и состоял из Детинца (кремля) и пяти концов во главе с конечными старостами. На западном берегу Волхова – Софийской стороне – находились Гончарный (Людин), Загорский и Неревский концы; на восточной, Торговой стороне – Плотницкий и Славянский. – А. Б.
20
Не летают. «Ширять соколом под небеси» – выражение «Слова о полку Игореве». – А. Б.
Чу, красные воспели на берегу светлого Волхова!
Спустившись с широких сеней, по тесовому крыльцу, на зеленый двор, Олег скользнул в калитку, ведущую в градину [21] , между деревьями пробрался он к самому посидельнику.
Притаился за углом в кусте синели и видел сквозь окно ряды дев, занятых рукодельем.
Они пели.
Олег заучил слова; полюбилась ему песня:
Чему ты мое веселье По ковылю веешь? Чему ты на злак излила Студеную росу? Веща душа в дружней теле, Сглядай мои слезы! Изрони ты слово злато, Взлелей мою радость: Я люблю ти, голубицу, Жемчужную душу!21
Огород, сад. – А. Б.
Все девы были хороши; а одна лучше всех.
Олег смотрел на Свельду.
Он видел, как жемчужная повязка обняла ее чело; как решетчатая, с вплетенными золотыми тесьмами, широкая коса спускалась до пояса; как узорочье [22] из голубой цветной паволоки [23] пристало к ней; как кропиная руба [24] , тонкая, белая, обшитая цветною бахромою, прилегла к плечам ее и беспокойно волновалась, когда из белой груди вырывались нежные звуки, а иногда и глубокий вздох; видел, как перловая нить обвивала шею Свельды; а жуковины [25] с камнями честными светились на маленьких пальчиках; а златокованый пояс крепко, крепко обвил стан ее; а япончица червленая [26] , наброшенная на плечи, скатилась с них; а сафьянные торжокские черевички с тесьмами, как змеи, обвились около малюток ног.
22
Украшение женское, касающееся до одежды. (Прим. Вельтмана.)
В русских летописях – драгоценные вещи. «Прииде Олег к Киеву, неся золото, и паволокы, и овощи, и всякое узорочье» (Ипатьевская летопись); в том же значении в «Слове о полку Игореве»: «Орътьмами, и япончицами, и кожухы нача мосты мостити по болотам и грязевым местом, и всякими узорочьи половецкыми». – А. Б.
23
Парча, вообще шелковая материя.
24
Из полотна, тканного из крапивы.
25
Перстни. – А. Б.
26
Древняя женская богатая одежда из шелковых золотых тканей, из оксамиту, изарбата, китаи и пр.
Все это он видел, милые читатели! Как не позавидовать глазам, которые так пристально смотрят на существо нежное, в котором все ново, полно, пышно, таинственно, все невинно!
Злодей! он притаился за кустом! он задыхается от чувств, которых наши прародители не называли просто любовью, а почитали внушением божеским или наваждением дьявольским. Горючее вещество, наполнявшее древние сердца, было неутушимо! Впрочем, грех нам завидовать прошедшему: и в нас есть столько готических, патриархальных чувств! Возьмите в пример хоть откровенность.