Ромовый дневник

Томпсон Хантер С.

– Знаете, Эд, – произнес я, впервые обращаясь к нему по имени, – пожалуй, я уволюсь.

Он взглянул на меня, и лицо его лишилось выражения.

– Да, – кивнул я. – В понедельник я вернусь за чеком, а потом, наверное, немного отдохну.

Тут Лоттерман выпрыгнул из кресла и подскочил ко мне.

– Ты, дешевый сукин сын из вонючей интеллектуальной элиты! – завопил он. – Видит Бог, я слишком долго терпел твою заносчивость! – Он толкнул меня к двери. – Ты уволен! – продолжил он орать, переходя на свинячий визг. – Убирайся из конторы, пока я тебя не посадил! –

Он вытолкал меня в отдел новостей, затем вернулся в свой кабинет и от души грохнул дверью.

Я прошел к своему столу и рассмеялся, когда Сала спросил меня, что случилось.

– Старик совсем из ума выжил, – ответил я. – Я сказал ему, что увольняюсь, а он взбеленился.

– Что ж, – сказал Сала. – Все так и так кончено. Он пообещал мне месячное жалованье, если я стану всем говорить, будто он уволил Сегарру из-за того, что тот педераст. Пообещал, что выплатит из собственного кармана, – даже если Стейн не справится.

– Вот гад! – возмутился я. – Мне он даже цента не предложил. – Я рассмеялся. – Хотя подтекстом звучало, будто он готов дать мне работу Сегарры – до понедельника.

– Ага, в понедельник все решится, – подхватил Сала. – Если Лоттерман хочет выпускать газету, ему придется нам заплатить. – Он покачал головой. – Хотя я сомневаюсь, что он это сделает, – думаю, он Стейну продался.

Тут он фыркнул.

– И что мы имеем? Если он не сможет заплатить персоналу, ему конец – независимо от того, что он там хочет. В одном я твердо уверен – он будет выпускать самую серую газету в Западном полушарии, если в понедельник я не получу свой чек. Завтра утром я сюда приду и очищу всю фотолабораторию – девяносто девять процентов того барахла все равно мои.

– Да, черт возьми, – откликнулся я. – Придержи это в качестве выкупа. – Тут я ухмыльнулся. – Хотя, если Лоттерман нажмет, тебя свинтят за крупную кражу. Он даже может припомнить твой тысячедолларовый залог.

Сала покачал головой.

– Черт, все время об этом забываю. Как думаешь, он правда его выплатил?

– Не знаю, – сказал я. – Пожалуй, есть шанс, что он получил его назад, но мне бы страшно не хотелось на это рассчитывать.

– А, черт с ним, – махнул рукой Сала. – Давай к Элу закатимся.

Вечер был душный и жаркий, и мне безумно хотелось нажраться. Мы час с лишним сидели в патио, в темпе вальса употребляя ром, когда туда с ревом ворвался Донован. Он весь день провел на турнире по гольфу и только теперь узнал новости.

– Мать твою за ногу! – орал он. – Я вернулся в газету, а там никого, кроме Шварца, который скоро себе жопу на работе сотрет! – Он рухнул на стул. – Что случилось – нам кранты?

– Угу, – буркнул я. – Особенно тебе.

Донован с серьезным видом кивнул.

– У меня там по-прежнему крайний срок, – сказал он. – Я должен закончить с отделом спорта. – Он направился на улицу. – Вернусь через час, – пообещал он нам. – Мне бы только заметку про гольф сделать. Черт с ним, с остальным, – поставлю комикс на всю страницу.

Мы с Салой продолжали пить, а когда Донован вернулся, еще увеличили темп. К полуночи мы совсем оборзели, и я задумался про Шено. Я думал о ней еще примерно час, а потом встал и сказал, что еду домой.

По пути я остановился в Кондадо и купил бутылку рома. Когда я вошел в квартиру, Шено все в той же рубашке сидела на кровати и читала «Сердце тьмы».

Я захлопнул дверь и прошел на кухню смешать себе выпивку.

– Очнись и подумай о будущем, – бросил я через плечо. – Сегодня я подал в отставку и через пару минут был уволен.

Шено подняла взгляд и улыбнулась.

– Больше не будет денег?

– Ничего больше не будет, – ответил я, наполняя два бокала ромом. – Я уезжаю. Устал я от всего этого.

– Устал от чего? – спросила она.

Я принес один из бокалов к кровати.

– Вот, – сказал я. – В частности, от этого. – Я сунул бокал ей в ладонь, затем подошел к окну и выглянул на улицу. – А главное, – продолжил я, – я устал быть дерьмом – рыбой-прилипалой в человечьем обличье. – Я усмехнулся. – Знаешь про рыбу-прилипалу?

Шено помотала головой.

– У нее на брюхе такие махонькие присоски, – объяснил я. – И она цепляется к акуле. Когда у акулы бывает славная трапеза, прилипала питается объедками.

Она хихикнула и глотнула рома.

– Не смейся, – рявкнул я. – Ты тут наглядная демонстрация – сначала с Йемоном, потом со мной. – Гнусно было так говорить, но я разбушевался и готов был на все наплевать. – Будь оно все проклято! – добавил я. – И я не лучше. Если бы кто-то подошел ко мне и спросил: «Скажите, мистер Кемп, так какая у вас все-таки профессия?», я бы ответил: «Видите ли, я плаваю в мутной воде, пока не найду что-нибудь достаточно крупное и подлое, чтобы туда присосаться, – хорошего, знаете ли, добытчика, что-то с большими зубами и маленьким брюхом». – Я расхохотался. – Хорошая прилипала именно такую комбинацию ищет. Главное, чтобы брюхо поменьше.

Глядя на меня, Шено грустно качала головой.

– Это правда! – заорал я. – Я пьян и вдобавок свихнулся – ведь нет для меня никакой надежды, верно? – Я остановился и посмотрел на нее. – Клянусь Богом, для тебя тоже надежды мало. Ты такая дура, что даже прилипалу в человеке узнать не можешь! – Я снова принялся расхаживать. – Ты послала ко всем чертям единственного человека в округе, который без присосок на брюхе, а потом ухватилась за меня – из всей здешней публики, черт бы ее побрал. – Я покачал головой. – Господи, да ведь у меня повсюду присоски – я так долго питался объедками, что уже не знаю, как выглядит настоящая еда.

Теперь Шено плакала, но я продолжал.

– Так что ты, Шено, теперь делать собираешься? Да что ты вообще можешь? – Я вернулся на кухню налить еще рома. – Тебе лучше начать задумываться, – сказал я. – Здесь твои дни сочтены – если только ты не пожелаешь платить за квартиру, когда я съеду.

Она продолжала плакать, и я подошел к окну.

– Никакой надежды для старой прилипалы, – пробормотал я, внезапно ощутив страшную усталость. Какое-то время я молча расхаживал по квартире, затем подошел к кровати и сел.