Ромовый пунш

Леонард Элмор Джон

Тайлер в упор глядел на нее. Она видела, как он положил свою папку на стол, и положил руку на сумку.

— Мне бы хотелось с вашего разрешения снова открыть вот это. Не возражаете? Чтобы уж знать точно, о чем у нас идет разговор, — сказал он.

Джеки подошла к столу и сама растегнула молнию. Затем, вытащив конверт из пластика, она бросила его на стол перед ним.

— Не стесняйтесь.

— Но если вы уж все равно случились поблизости, — проговорил Тайлер, — тогда может быть мы заодно глянем, что там еть еще? Вы не против?

На протяжении нескольких мгновений Джеки молча смотрела на него.

Запустив руку в сумку, она вытащила кожанный несессер.

— Моя зубная щетка и туалетные принадлежности. — Вслед за этим была извлечена дорожная

шкатулка из пластмассы. — Вот, это мои бигуди. Желаете, чтобы я открыла крышку?

— Давайте сначала доведем до конца одно дело, — спокойно ответил Тайлер.

Тогда Джеки схватила сумку и, перевернув её вверх дном, сильно тряхнула. Белая блузка, юбка, нижнее белье, бюстгальтер и колготки вывалились на стол поверх пластикового конверта. Она отставила сумку в сторону. Тайлер вытащил из-под груды вещей конверт, и ей ничего не оставалось, как только следить за тем, как он отгибает клапан и вытряхивает наружу пачки банкнот. Она видела, как после этого он снова зяглянул в конверт, потом поднял глаза на нее, и его поначалу как будто удивленный взгляд сделался насмешливым. Его рука снова скользнула в конверт, а вслух он сказал:

— Ну, посмотрим, что у нас тут ещё есть?

— Подождите, — только и нашлась, что сказать Джеки, в то время как Тайлер отложил в сторону пустой конверт, и было слышно, как Николет наконец опустил ноги со стола.

Он подошел к ним со словами:

— Что это, обыкновенный диетический сахар или же то, что мне подсказывает интуиция?

Тайлер держал в руке прозрачный целофановый пакетик, в котором виднелся кругляшок из белого порошка размером в полдюйма или около того. Тайлер поднес руку к лампе и посмотрел напросвет, сказав при этом:

— Это для продажи или для собственного кайфа? Вот в чем вопрос.

— Это не мое, — поспешно сказала Джеки.

Это действительно предназначалось не для нее.

— Вы только дослушайте до конца, ладно? Прадва...

— Для обвинения в торговле этого количества недостаточно, — сказал Николет. — Может быть больше подойдет хранение с целью дальнейшего сбыта?

— Принимая во внимание такую сумму наличными, — ответил Тайлер, — думаю, мне это удастся.

Пара самовлюбленных придурков.

— Вы не сделаете этого, я вам не верю, — замотала головой Джеки.

Николет выдвинул стул из-за стола.

— Тогда почему бы нам не сесть и не начать разговор с начала, — мило улыбаясь, предложил он. — Так что вы хотели нам рассказать?

Глава 5

Луис Гара мог вполне сойти за приличного человека. Бывший бандит с большими возможностями. По мнению Макса, в этом смысле действия Луиса в амплуа банковского грабителя можно было считать наиболее показательными.

Луис рассказывал, что он просто протягивал кассиру записку со следующим текстом: «Спокойно. Это ограбление. Быстро выкладывай все полтинники и стольники. Что делать дальше, скажу потом.» Луис сказал, что текст послания был им напечатан на пишущей машинке в магазине канцтоваров, а затем он ещё сделал с этого листа несколько копий. Тогда Макс поинтересовался количеством копий, сделав это не из праздного любопытства, а желая узнать, насколько оптимистично начинающий грабитель был настроен относительно своего будущего. «Двадцать на первое время, — ответил ему на это Луис. — А в случае чего всегда можно было наснимать дополнительных экземпляров». Первые семь банков дались ему без особого труда, причем суммарная выручка составила всего немногим больше двадцати тысяч наличными. Он с горечью заметил, что некоторые ошибочно полагают, как будто бы банк это всегда золотое дно. Вовсе нет, к тому же те грабители, с которыми ему позднее довелось встретиться в тюрьме, по большей части оказывались дилетантами и к тому же ещё законченными придурками. «На следующем банке я взял тысячу семьсот долларов разными купюрами и в придачу к ним кассир протянул мне ещё пятьсот долларов в пачке, которую мне ни за что не следовало брать. Это была самовзрывающаяся пачка, начиненная

красителем, которая взрывается, когда её выносят из банка. Стоило мне только выйти на улицу, как она, разумеется, взорвалась, и я с ног до головы оказался в этой красной краске. Но в тот раз мне все же удалось уйти.» Макс спросил, можно ли отмыть краситель, на что Луис ответил: "В общем-то, да, смыть его можно, но только, видно, над некоторыми банкнотами я поработал недостаточно, и они остались такого разоватого оттенка. А если человек пытается расплатиться где-нибудь розовой двадцаткой — чего мне ни в коем случае делать не стоило — то всем сразу же становится ясно, отчего это она вдруг покраснела. Я опомниться не успел, как на пороге моего дома уже стояли полицейские. Мне дали восемь лет, из которых я отсидел сорок восемь месяцев. Потом вернулся в Майами, где меня арестовали по подложному обвинению, за то что якобы я расплачивался найденной мной чужой кредитной карточкой. За то время, пока я был условно освобожден, один банк я взять все-таки успел, и мне пришлось бы отсиживать ещё два с половиной года за то что не выдержал испытательного срока, но судья оказался хорошим парнем. Он принял во внимание то время, что я реально уже отсидел.

Как же так? Так спокойно и разумно рассуждать, и в то же время быть уличенным в преступлении и отправиться на отсидку.

Он рассказывал, что работал в автомастерских в тюрьме штата Флорида, говорил также, что в тюремной столовой кормили неплохо, и что там он сдружился со своим соседом по камере, который был несколько старше его, раньше жил в Майами, а в тюрьму угодил за то, что прикончил собственную жену. По рассказам сокамерника выходило, что с некоторых пор она только и делала, что постоянно пилила и изводила его своим нытьем, чем наконец окончательно вывела того из себя.

«И как же он это сделал?» — поинтересовался Макс. Еще раньше звонила Рене, и ему пришлось выслушивать её нотации в течение целых двадцати минут, прежде, чем удалось наконец отделаться от неё и положить трубку.

Луис ответил, что тот задушил жену подушкой. «Он схватил подушку. „Да заткнешься ты или нет?“ Она начала верещать, тогда он прижал подушку ей к лицу, а через какое-то время снял её. „Так ты заткнешься наконец?“ Но нет, она продолжала вякать до тех пор, пока наконец, он в очередной раз снял подушку, а она уже заткнулась навсегда.»

Макс был уверен, что такое вполне возможно. Стоит человеку в какое-то мгновение потерять контроль над собой, и дело сделано. Но что его действительно беспокоило, так это то, на счету Луиса был далеко не один проступок. Угоны автомобилей в Огайо, разбойное нападение в Техасе, мошенничество и ограбление банков здесь, во Флориде. Луису было сорок семь лет, у него было волевое лицо, взгляд умудренного жизнью человека и темные вьющиеся волосы, в которых уже появилась седина; своему атлетическому сложению он был во многом обязан тюремным работам, где ему довольно приходилось переносить тяжести. Те три числившиеся за ним проступка вычеркнули всего навсего семь лет из его жизни, и что по выражению самого же Луиса, он не много потерял. Вообще-то если быть более точным, то это было всего-навсего шесть лет и десять месяцев. Не правда ли, очень напоминает отношение к жизни оптимистически настроенного человека? К тому же Луис никогда ни на что не жаловался и не был злопамятен.

Его выдавали глаза.

Макс видел это. Его потухший взгляд, который хоть и как будто казался безжизненным, но в то же время ничего не оставлял без внимания. Оступившись трижды, уже невозможно просто выйти из тюрьмы, купить новый костюм и снова зажить жизнью обыкновенного, нормального человека. Сама жизнь меняет таких людей. Поэтому однажды Макс велел Уинстону:

— Ты присматривай за ним.

— Я знаю, что он за птица, — ответил на это ему Уинстон. Как-то раз Уинстон спросил у Луиса, не пробовал ли он когда-либо выяснять отношения с помощью кулаков. Луис сказал, что бывало иногда; но поступать так опрометчиво в отношении Уинстона он все же на всякий случай поостерегся бы.