Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)
Шрифт:
— К–какая то мелюзга, молодой ронин.
— Брось кипятиться! — решительно произнес Кобаяси. — Надо же учитывать обстоятельства: где и как все было. Тот тип, небось, тоже был под хмельком. Из–за каких–то пустяков будут потом трепать имя Уэсуги! Хватит, забудь! Давай–ка лучше выпей еще! Пей–пей!
— Нет, я этого так не оставлю! Тот тип, похоже, знал, что мы из дома Уэсуги.
Сидевший на коленях Катада оторвал одну руку от бедра и погрозил кулаком.
— Что–что? — все на мгновение замерли при неожиданном известии.
— Он что–то сказал?
— Ага.
— Ну уж! — ухмыльнулся Кобаяси. — Только потому ты и решил, что он в тебе опознал самурая из дома Уэсуги? Да полно! Помолчи–ка! Я вот как рассуждаю. Ты ведь, кажется, обмолвился, что это был ронин? Так неужели ты хочешь затеять ссору с каким–то бездомным псом?
Катада поднялся и шагнул к двери.
— Ладно, я пошел.
— Пошел? — рассерженный Кобаяси взглянул на упрямца в упор.
— Да. Я все понял, что ты тут толковал. Не беспокойся, все в порядке. Просто что–то пить больше неохота, так что я, пожалуй, пойду восвояси, а вы уж пейте дальше без меня.
— Беда с этим Катадой! Надо бы его проводить, да вроде еще выпивки много осталось. Хотя он, вроде бы, немного успокоился, а? — заметил один из собутыльников.
Если прислушаться, слышно было, как дождь барабанит за стеной. Небо, давно уже клубившееся тучами, казалось, наконец разразилось потоком слез. Можно было представить себе прозрачные тонкие струи, соединяющие во тьме тысячами нитей небо и землю. Под шум ливня Кобаяси гадал, что у Катады на уме. Не иначе, как он собрался подстеречь незнакомца, устроить засаду на дороге. Впрочем, пусть, в конце концов, это его личное дело, имя дома Уэсуги тут не затронуто. И вообще, разве не пристало самураю в таких случаях проявлять храбрость?
Тем временем Хаято Хотта тоже сидел, потягивая из чарки сакэ и слушая ропот обрушившегося на соломенную крышу ливня.
Он отнюдь не корил себя: мол, как скверно все вышло! Нечего было ему раскаиваться в тех язвительных словах. Тут еще, конечно, вино сделало свое дело. При виде этого расфуфыренного самурая, который ковылял вниз по лестнице, еле держась на ногах, очень уж захотелось что–нибудь такое сказать. Язык–то ему развязало сакэ, но сказано было все от души. Он от этих слов не отказывается. И будь что будет…
Холодная усмешка заиграла у него на губах.
— Может, что–нибудь не так? — спросила хозяйка.
— Ты о чем? — его узкие глаза смеялись под длинными ресницами.
— Да вот ведь… — слова хозяйки относились к странному шуму на втором этаже. Оттуда давно уже слышались недовольные голоса.
— Хм, надо же, с кем я связался! У него и положение в обществе, и деньги. Да у меня–то ничего такого нет. Ничегошеньки нет. С таким нищим ронином, как я, никто даже на синдзю, небось, не решится, — слышался сквозь шум дождя приглушенный голос.
Тонкие белые пальцы ронина сжимали ободок чарки. Женщина испуганно вскинула глаза. Из коридора донесся звук приближающихся тяжелых шагов.
— Можно? — спросил низкий мужской голос.
— Пожалуйте, — тихо промолвила хозяйка, подумав про себя: «Вот хорошо–то! Кто–то идет».
Сёдзи раздвинулись, и на пороге возник немного утомленный, с виду статный, осанистый мужчина. Это был явно не тот, над которым Хаято намедни так зло пошутил.
— Хэйсити Кобаяси, — представился гость.
— Хаято Хотта, — кивнул ронин, с первого взгляда догадавшись, что имеет дело с человеком незаурядным. Было в манерах гостя что–то особенное, отличающее его от того встречного гуляки.
— Ну–ка, вот что… — начал было Хаято, собираясь заказать хозяйке еще чарку сакэ для вновь прибывшего, но самурай его опередил:
— Нет–нет, ничего не надо. Я только хотел с вами перемолвиться — и тут же откланяюсь.
— О чем же это перемолвиться?
— Один из моих друзей, похоже, собрался вас поприветствовать нынче вечером… Во всяком случае, он покинул нашу компанию раньше всех…
— Вот как?
— Конечно, я полагаю, он не опустится до того, чтобы попытаться застать вас врасплох, но, видите ли, он сегодня порядочно выпил… Так что я счел нужным заблаговременно вас навестить на всякий случай…
— Очень любезно с вашей стороны.
— Это, собственно, и все, что я хотел сказать. Извините за беспокойство.
— Надеюсь, все уладится, — сказал Хаято, поднимаясь, чтобы проводить нежданного гостя.
— Было бы жестоко заставлять вашего друга слишком долго ждать в такую погоду. Я тотчас же отправлюсь к нему навстречу, — добавил ронин, глядя Кобаяси прямо в глаза. Оба улыбнулись. Ливень все сильнее барабанил по скатам кровли.
Прозрачные струи смутно мерцали во мгле. Хаято беззаботно шагал босиком, крепко сжимая ручку зонтика. Он шел сейчас вдоль берега речки Канда. В последние годы здесь велись работы по углублению речного русла, и повсюду сквозь дождевую завесу видны были сваленные вдоль дороги кучи сырой земли.
— Ну, и где же? — думал про себя Хаято. — Может, тут? Или тут?
Он родился в мирное время и теперь впервые должен был вверить свою жизнь острию меча. Сердце сильнее билось в груди, но спокойная уверенность не покидала юношу. Ну что ж, победа или поражение — сейчас все решится. Его обычный скептицизм перешел в безрассудную отвагу. В конце концов, не все ли равно — останется он в живых или нет… Что хорошего в такой жизни? Впрочем, со слов Кобаяси выходило, что противник его тоже не так прост. Что ж, надо держаться мужественно. Наверняка это тот самый тип… Поджидает где–нибудь поблизости…
— Стой! — внезапно прозвучало из темноты.
— Ага! Вот и он!
Мгновенно закрыв зонт и держа его в левой руке, Хаято резко обернулся:
— Чего надо?
— Небось не забыл еще, как мы с тобой повстречались?
— Ну? Там, на лестнице, что ли? — холодно переспросил ронин.
— Вспомнил, значит!
С этими словами самурай отбросил зонт в сторону, и в струях дождя сверкнула сталь обнаженного клинка. Хаято, не успев выхватить свой меч из ножен, парировал удар зонтиком.
— Да ты, я вижу, всерьез… Хмель–то весь выветрился?