Роркх-7
Шрифт:
Но одна деталь отличала их от остальных присутствующих, что молодых, что старых. Я уже видел это на записях в башне. У каждого из восьми на глаза намотана повязка из серой ткани. Только в отличие от видеозаписи, сейчас из-под повязок виднелись еще и белые бинты.
Ребята шли молча, но неуверенно, словно недавно вообще научились ходить. Их поддерживали под руки, указывая дорогу.
— Они лишили себя зрения, — выдохнул я.
— Самостоятельно. В одну ночь. И это было первое необратимое повреждение человека из-за Роркха.
— Синергия, — понял я.
— Да. Для
В зале наконец заняли все свободные места. Какой-то седой мужчина со стальным взглядом начал вещать с трибуны, но я быстро потерял к нему интерес. Сухой доклад о событиях последних суток, но это все я уже узнал от Мечника. А тот стоял и улыбался, пялясь прямо на меня.
— Что? — смутился я.
— Не узнаешь?
— А должен? — напряг я память, вглядываясь в лицо говорящего.
— Ну представь, что у него есть усы, — усмехнулся Мечник.
— Имповы кишки, — открыл я рот. — Да это же Усатый.
— Ага.
И вправду. Здесь он выглядел моложе. Хотя конечно моложе, этой записи сколько? Лет семь наверное. Сильно же его жизнь потрепала за эти годы, потому что наш Усатый был худым, осунувшимся стариком. А вот взгляд все такой же. Теперь понятно, почему от его доклада меня в сон клонит.
— Если коротко, — заговорил Хауст, а речь Усатого стала приглушенной, — То Парагоны договорились между собой сами. Вывезти в одиночку все варианты будущего невозможно. Ну или близко к невозможному. Поэтому каждый из них взял на себя по одному сценарию, в котором имелись шансы на успех. Эти сценарии стали называть парадигмами. Их воплощали в жизнь параллельно. Некоторые парадигмы сдвинулись, когда стало ясно, что шансов на успех не осталось. Остальные еще действуют, но какая в итоге случится в будущем и станет абсолютной — не ясно.
— А при чем тут Ключник? Он тоже часть парадигмы?
— Часть восьмой Парадигмы Врат. Ее вел старший брат Гаро и Веги.
Мечник кивнул в сторону крайнего парня в повязке. Худой, выбритый наголо, ничем особо не отличающийся от других. Но рядом с ним сидел еще более щуплый паренек с короткими волосами. И его лицо выражало всю возможную гамму эмоций от волнения вплоть до страдания.
— Это Вега?
— Вы не знакомы? — удивился Хауст.
— Только в Роркхе. Лично не довелось.
— Да, это он. Вот сейчас важно.
— Как мы знаем, — голос Усатого стал громче. — По имеющимся данным наши шансы на победу составляют тридцать девять процентов. Думаю, никто больше не сомневается в достоверности этих сведений.
— Почему столько? — удивился я.
Хауст ткнул что-то в экране и вся проекция замерла, погрузившись в тишину. Затем Мечник обернулся ко мне и заговорил:
— Изначально шансы были равные, пятьдесят на пятьдесят. По крайней мере мы так предполагаем. Но согласись, сложно играть честно, когда одна сторона даже правил не знает. В этом и хитрость Роркха. К моменту, когда Парагоны увидели все вероятности исходов, а аналитики все подсчитали, оказалось, что уже тридцать девять.
— Понятно. А про какие сомнения он говорил?
— Вот этот, — ткнул Хауст пальцем прямо сквозь нос какого-то мрачного типа за столом, — развонялся, что все это бред, посмешище и бла-бла-бла. И вообще надо подготовить спец войска, чтобы они делали мужскую работу. Он, конечно, мудак тот еще, да и армейский до костного мозга, но многие сомневались в нашем с Юмидаем проекте. Тогда Парагоны предсказали исход следующей партии. Причем разобрали все по крупинкам. Кто, в какую минуту и как умрет в Роркхе. Но сказали исход только Усатому. Все сбылось. И вот в этот момент на Парагонов посмотрели как на надежду.
Он снова щелкнул что-то на панели, а Усатый продолжил свою речь.
— Трицать девять процентов, — повторил он. — Но это было вчера. Сегодня часть вариантов исчезла, причем не в нашу пользу. Мы потеряли четыре процента за одну ночь, господа.
В зале поднялся шум, люди начали перешептываться. Все, кроме восьмерки в повязках и тех, кто был рядом с ними. Усатому пришлось стучать по трибуне, призывая к порядку и тишине.
— Все это из-за того, что кто-то из присутствующих в том числе, не умеет держать язык за зубами. С кем вы успели поделиться своими переживаниями? С супругами? Любовницами? Детьми? С соседями? Каждый человек, который знает о грядущих событиях, невольно начинает на них влиять, искажая картину будущего. И далеко не в нашу пользу. Отсюда, проект "Парагон" получает статус государственной тайны. Ни одна живая душа не должна узнать об этом, если только того не требует какая-либо из парадигм. Это указ, подписанный на высшем уровне сегодня утром.
— И кто будет решать, кому что надо знать? — раздался голос из зала. — Эти котята?
— Котята, — хмыкнул один из Парагонов. — Хорошее слово.
— Да, они. Или у вас есть предложения получше?
В зале снова воцарился хаос. Люди орали, перебивая друг друга, трясли кулаками, плевались и пытались достучаться до трибуны. Только молодые сидели молча. Я слышал выкрики один безумнее другого. Уничтожить кристалл. Экранировать электромагнитными полями. Запустить каменюкой в солнце.
Да, теперь я понимал. Для них Роркх, это не Роркх. Для них воплощение Роркха, это камень в соседней комнате. Но Устаый на каждую реплику произносил одну и ту же фразу. Нарушение Договора. Постепенно гвалт улегся сам собой. К чести паникующих стариков, они успокоились довольно быстро.
— Вы все смотрели внутрь кристалла, — произнес Усатый уставшим голосом. — И видели одно и то же. И я это видел. Мы знаем, что играть придется по правилам. А "запустить каменюку в космос", уважаемый, мы всегда успеем. И так. Вышим указом правительства, отныне Парагоны ни с кем не общаются, даже со мной. И не надо больше ломиться к ним со своими расспросами, — тон Усатого на мгновение стал угрожающим. — Каждый из Парагонов выберет себе Проводника. И общаться будет только с ним. А те будут действовать исходя из ситуации. Сегодня последний раз, когда Парагоны открыто скажут что-то всем присутствующим. Если захотят.