Рось квадратная, изначальная
Шрифт:
– А наше оружие? – угрюмо поинтересовался Хитрун, когда напутствия закончились. – Отдашь или как?
Бова кивнул Ухарю, и тот, недовольно сопя, но без возражений, выволок из угла котельной всё, что было отобрано у бандюков при пленении, – сабли, ножи и аркан, и вручил им обратно. После чего, подобрав здоровенный молот, отступил к котлу, возле которого уже находился в ожидании распоряжений Пивень, и принялся оттуда сверлить бандюков подозрительным взглядом – чтобы ничего не учудили при оружии.
– Пора, – сказал Бова, оборачиваясь к помощникам. –
Ухарь тут же отставил молот, выхватил одну из шарных оболочек, охапку которых Пивень сейчас держал в руках, открыл клапан специальной трубы, конец которой выходил сбоку от топки, и подставил горловину под струю вырвавшегося оттуда горячего газа. Газ был особенный – образующийся при испарении долгольда, он обладал невероятной подъёмной силой, и совсем небольшой шар, всего в два обхвата обычных рук, спокойно нёс на себе вес человека. Пока Ухарь надувал шары, от которых в котельной сразу стало весьма тесно, Бова самолично защёлкнул бандюкам шлемы камильных костюмов в шейных ободьях. А перед тем как надеть шлем самому ватаману, сказал следующее:
– Удачи, ватаман. Мягкого приземления. И, кстати, включи-выключи, ежели встретимся вновь, то моё предложение остаётся в силе.
Хитрун ответил ему долгим, пристальным взглядом, а когда заговорил, голос его едва заметно дрогнул.
– Я это запомню, Бова. И это, и то, что ты сказал о нас там, наверху. Запомню, кровь из носу, даже ежели жить мне осталось недолго. Удачи и тебе. И, может быть, в следующей жизни нам повезёт стать друганами.
Бова кивнул, оценив сказанное, и шлем ватамана с тихим, но отчётливым щелчком встал на своё место…
Глава двадцать пятая,
где счастье, отвернувшись от ватаги Рыжих, решает вдруг повернуться задницей и ко всем остальным
Главное, чтобы жизнь окончилась одновременно с началом смерти.
Выброска «балласта» длилась всего несколько минут, и выглядела она так: сперва по свешенному в распахнутую боковую дверцу канату в воздушную бездну спускался бандюк, затем наружу выталкивался привязанный к нему шар. И бандюк отпускал канат, тут же исчезая в неистово крутящихся и ревущих в непроглядной тьме потоках воздуха. Последними спрыгнули Хитрун со Скальцем – в обнимку.
Захлопнув за ними дверцу и отрезав путь бушевавшей снаружи стихии, Бова с донельзя озабоченным видом скорым шагом двинулся к лестнице, чтобы взглянуть на показания приборов наверху. Но, видать, не судьба была Дирижоплю благополучно завершить полёт. Когда он проходил мимо Ухаря, который в этот момент самолично, со зверским выражением на лице от нешуточной сосредоточенности подкидывал в ненасытную топку очередную порцию горюч-камня, в борт летучего корабля вдруг ударил могучий порыв ветра. Ударил, как подводный камень в дно летящей по стремнине лодки, как пудовый кулак рукомахальника в скулу соперника, как баран в новые ворота, как…
В общем, Дирижопль, застонав всеми своими швами, встал на дыбы и накренился, а весь народ на обеих палубах полетел кувырком. Не избежал этой участи и сам Бова, да и Ухарь, сбив попутно с ног Пивеня, вместе с лопатой улетел в ближайший угол, где и въехал этой лопатой уже поджидавшему там Бове – прямо по темечку, а затем крепко приложился о стенку сам – тем же местом.
Короче, когда все трое пришли в себя, котельная уже пылала синим пламенем, быстро затягиваясь удушливым дымом. Вылетевшие из топки от толчка куски горюч-камня, как назло, попали прямо на кучу ветоши, которой протирались механизмы движителя, а та, в свою очередь, разлетелась по полу, поджигая уже лари с горюч-камнем, вещевые ящики, стол, табуретки и лежаки. Не горела пока только лестница, ведущая на верхнюю палубу.
– Бежим наверх! – заорал Пивень, кидаясь к лестнице. – А то враз поджаримся!
Хладнокровно проигнорировав его вопль, Бова отступил за лестницу и, прикрывшись от жара рукой, крикнул пятившемуся от пламени к топке Ухарю:
– Долголёд.
Смекнув, что от него требуется, Ухарь сунулся в нужную сторону, но пламя, словно живое, хлестнуло его в грудь, отбросив обратно. К ящикам с долгольдом, стоявшим возле носовой стенки, было невозможно подобраться – пламя поднялось там гудящей стеной.
Застонав от отчаяния, Бова сжал кулаки. Мысли лихорадочно метались в голове, пытаясь найти необходимое решение. А пока он думал, Ухарь, впервые в жизни растерявшись в столь неоднозначной ситуации, просто ждал его распоряжений.
Пивень тоже в сомнении завис посерёдке лестницы, не зная, что предпринять дальше. Оставить сейчас настоятеля с Ухарем здесь одних – значит предать и их, как ранее свою ватагу. Рвануть за помощью наверх? А вдруг, пока он будет бегать, понадобятся его собственные руки? Да и Бова такого приказа не отдавал…
Но сомнения бывшего бандюка длились недолго – сузив глаза, Бова решительным голосом отдал приказ, последствия которого были необратимы:
– Ухарь! Пивень! Выбивайте вон те клинья в полу по бокам отсека!
– Да ты что, настоятель?! – Ухарю показалось, что он ослышался. – Дно же выпадет, пар тебе в задницу! Что я, не знаю, сам тебе этот Дирижопль ладить помогал!
– У меня там, среди ящиков с долгольдом, дюарные сосуды лежат со сжатым воздухом, которые я хотел для камильных костюмов приспособить, забыл? Выбивай дно, я тебе говорю! Пока огонь до них не добрался и мы все не взорвались к елсам полосатым!
Тут уж Ухарь с Пивенем не стали рассуждать да медлить. Похватали подходящий инструмент, которого в котельной было немало, Ухарь – здоровенный молот, Пивень – топор, и рьяно взялись за дело. Вскоре под дружными ударами вылетел один клин, второй, третий…
– Эх-х, – снова застонал Бова, глядя, как помощники разбивают его родное детище по его же собственному распоряжению, – предусмотрел я аварийный случай, но не думал, что так скоро пригодится!
Седьмой клин Ухарь выбил одним могучим ударом, опустив молот уже прямо в пламя.