Рось квадратная, изначальная
Шрифт:
«Ну да, ничего особенного, – подумал слав. – А вместо шара с корзиной – целый Дирижопль на долгопаром ходу выдал. Да ещё с немыслимой скоростью постройку закончил»
– Слушай, слав, а та книжица, которую ты мне в храмовнике показывал, ещё у тебя? – вдруг спросил Бова.
Благуша кивнул, снова присматриваясь к подозрительно знакомому золушку, всё ещё возившемуся с топкой – много, видать, нагорело. Он заметил, что тот, в свою очередь, старательно отворачивает своё лицо в тень, и его нехорошие подозрения усилились. Кого же он ему так напоминал?
– А как
– Забавно, забавно, – задумчиво повторил Бова. – Но вот интересно, что она мне самому может сказать насчёт всего этого предприятия с Проклятым доменом?
Тут Благуша, не выдержав, шагнул к обслужнику, взял его за плечо и развернул лицом к себе.
– Ну и что тебе от меня надобно? – угрюмо спросил дохлятина рыкающим басом, сверкнув белыми зубами на чёрном лице, измазанном сажей почти до неузнаваемости. – Мало об меня тогда кулаки почесал, плисовые штанцы, добавить хочешь?
– Оторви и выбрось! – ахнул Благуша, от неожиданности отступив на шаг, – Пивень, ты, что ли?
– Ну я, – ответил тот, пожав узкими плечами. – Так что ж тут такого?
Благуша непонимающе повернулся к настоятелю, который лишь добродушно улыбался, глядя на них обоих.
– Бова, да что же этот бандюк тут делает?!
– Тихо, тихо, слав, не кипишись. Нашим человеком твой Пивень оказался. Взял я его к себе, одарил штанцами плисовыми, по коим так бедняга страдал, да к Ухарю золушком определил, пародвижитель на Дирижопле обслуживать. Так на удивление хорошим работником наш крайн оказался! Вот что нормальная жизнь с человеком делает, включи-выключи!
– Да, я такой, хотя могу и чаще, – сразу засмущался Пивень, ковыряя пол носком сапога и потупив глаза – прямо как красна девица. Заметно было, что к похвалам крайн не привык. Оно и понятно – в ватаге бандюки более привычны к подзатыльникам ватамана.
«Что-то не верится в его исправление», – подумал слав, мрачно разглядывая Пивеня и при этом действительно ощущая явственный зуд в кулаках – угадал Пивень, битая шкура, опытная. Это ж бандюк! Дурная кровь! Ходит несвязанный, а ну как своим помогать станет? Вот уж взаправду говорится: «Чем тяжелее работа, тем легче на неё устроиться».
– А ну брось, слав, – недовольно сказал Бова, заметив, как Благуша смотрит на Пивеня. – Вижу, что-то нехорошее думаешь, нечего напраслину на человека даже в уме наводить – беду накличешь. Примета такая народная. Пойдём-ка лучше книжицу твою поищем да выпьем за твою с Минутой счастливую судьбину! И ты, Пивень, с нами иди, хватит тут усердствовать, пора и тебе отдохнуть.
– Рад стараться! – гаркнул в ответ Пивень.
С этими словами Бова выпрыгнул из Дирижопля на землю, и Благуше нечего не оставалось, как последовать за ним. А в затылок ему, с готовностью побросав инструмент, пристроился бывший бандюк, а ныне – человек мирного и почётного ремесла, оторви и выбрось! Нет, что творится на белом свете, а? Что творится!
Благуша догнал настоятеля и пристроился рядом, приноравливаясь к его размашистому шагу.
– Бова, а к чему это ты сказал? Обо мне с Минутой?
– Да ладно, включи-выключи, что я, глаз не имею? Вижу, как вы друг на дружку смотрите, прямо не налюбуетесь. И знаешь, что я тебе скажу, слав?
– Что? – Слав немного растерялся от такого поворота дела.
– Что я не против.
– Погоди… – Голос Благуши дрогнул от подступившей к горлу радости. – Но Минута мне говорила, что как послушнице Храма ей запрещены отношения с мужчинами… Разве это не так?
– Успокойся, слав. Здесь случай исключительный, никого наказывать не буду. Властью настоятеля я снимаю с неё данный обет. Она ж мне почти как дочка, на моих глазах да под моим присмотром выросла, в сердце след свой оставила. А ты парень хороший, толковый, лично мне нравишься…
Они как раз проходили мимо ватаги бандюков, оставленной под охраной дюжих молотобойцев, когда скрипучий голос Хитруна перебил разговор:
– Смотрю я на тебя, Пивень, и не пойму – и как это ты мог сменить честное имя бандюка на грязную работу? Чем это они тебя купили, кровь из носу, неужто этими вот плисовыми штанцами?
Бова, Благуша и Пивень невольно остановились.
– Нет, Хитрун! – Пивень поддёрнул вышеназванные штанцы, выгнув тощую грудь колесом и важно задрав нос. – Это я раньше, с вами, бандюком был. А теперь, с работой интересной, да с друганами надёжными, у меня, можно сказать, только жизнь начинается. Новая! Как штанцы эти плисовые!
– Продаются только свои, усы узлом, – сказал как плюнул Ухмыл.
– Будь у меня руки развязаны, Пивень, – добавил Буян, страшно вращая мгновенно налившимися кровью глазами, – я б тебе эти штанцы узлом на шее завязал, пся крев, да к дереву бы подвесил, с голой задницей на свежем воздухе проветриться!
– Зачем к дереву? – пренеприятнейшим образом усмехнулся Жила. – Под колёса Махины его, усохни корень, и вся недолга.
– Да ну вас, братки, – сразу погрустнел Пивень, поникнув буйной головушкой. – Что ж вы такое говорите, плисовые штанцы? А сколько годин я ватаге верой и правдой служил – уже не в счёт? Да неужто у вас на меня рука поднимется?
– Ничего, Пивень, ничего. Главное, кровь из носу, чтобы она, рука, на тебя опустилась.
Лишь Скалец промолчал, старательно отводя взгляд от Благуши. Вид у него был жалкий донельзя. Бледный, встрёпанный, под глазами тёмные круги, ещё и мерзостью какой-то от армяка разит, аж нос зажать хочется… очень запах на тот похож, которым их из Махины и выкурили. Видать, смекнул торгаш, самую грязную работу самому никчёмному в ватаге и поручили. И всё же Скальца ему было по-человечески жаль. Когда-то ведь приятелями были, оторви и выбрось. Ладно, подумал слав, пусть ещё здесь посидит, для острастки, а там словечко за него перед Бовой и замолвлю. Выручу в последний раз.