Роскошь(рассказы)
Шрифт:
— Может быть, я сам решу, что мне делать? — деликатно улыбнулся декан.
— Извините, — совсем сконфузился Игорь.
После ухода Игоря декан откинулся в кресле и закрыл глаза. «Слишком рано он вылетел. Ранняя пташка. Но этот полет весьма симптоматичен. Сперанский сдает. Глядишь, годика через два мы его — он потянулся, — и порешим… А странный этот тип, Евдокимов, — мысли декана сменили свое направление. — Я его ни разу не прижимал. Я даже фамилии его не знал, а он — на тебе! Взбеленился…» Василий Яковлевич встал, защелкнул на замок дверь своего кабинета и, вернувшись к столу, выдвинул средний ящик. Из-под бумаг он достал изрядно помятый листок ватмана и взглянул на него с брезгливостью. На листке был изображен Василий Яковлевич (портретное сходство удивительное!) — разноцветными фломастерами — в неопрятном шлафроке, подхваченном бечевкой («да я вообще никогда халатов не носил!»); в одной руке он держал большую ночную вазу, а другой приподнимал ее крышку. Из горшка поднимался легкий парок, и он внюхивался в него с лицом умиленным, растроганным, хотя в то же время сохранявшим неземную скорбь. На горшке надпись: «Докторская диссертация», а под рисунком: «Профессор».
«Да нет, просто негодяи! Нет, какой мерзавец!.. Ну ничего, в армии его скоро от таких штук отучат…»
«Больше всех надо!» — переживал Игорь.
Хорош Стаднюк! Поверил старику… Эх, Стаднюк! Физиономия благовоспитанного бульдога. Этот бульдог мягко спрыгнет с насиженного дивана, подойдет к вошедшему в дом гостю, обнюхает его вежливо и вроде бы снисходительно, но вдруг в следующее мгновение мотнет мордой и насмерть вопьется зубами в мякоть ляжки. И гость — завопит! завопит!
«Больше всех надо!» — переживал Игорь.
После вероломства Василия Яковлевича оставалась единственная надежда: крупнокалиберное орудие, которое следовало поспешно развернуть, направить… и шарахнуть из него, дернув за шелковый шнурок!
Но пушку укатили. Еще в четверг, не теряя времени понапрасну, Игорь накручивал домашний телефон тестя бесконечное количество раз, кусая ногти и накуриваясь до одури. Мне нужно с ВАМИ срочно посоветоваться, Александр Иванович, по одному важному делу.
Телефон не отвечал.
Ах, да, он на даче! Конечно, на даче! Какой уважающий себя человек сидит в майский теплый вечер в Москве?
Дачный не отвечал.
Четверг пропал даром. Пушку не отыскали. По воробьям пальнуть.
В пятницу утром Игорь звонил на работу. Уши распухли, налились кровью. Гудки были полные, длинные, апатичные, как переваренные макароны…
Телефон секретарши не отвечал.
Летело время. Рабочий день вот-вот обещал упереться в обеденный перерыв. Игорь опаздывал на лекцию. Игорь гримасничал, волнуясь и колеблясь. Позвонить — не позвонить? Он залепил носом левый глаз как куском пластилина, натянул нижнюю губу на подбородок, затушил сигарету и, взволнованно чертыхаясь, набрал номер засекреченного телефона, который стоял у тестя в кабинете и был приравнен по рангу к «вертушке». Тесть собственноручно снимал трубку и говорил отчетливо:
— Слушаю!
Такие игрушки продаются в Японии.
Засекреченный глухо урчал от бессилия. Трубку никто не поднял.
О, подлость! Игрушка сломалась!
Игорь беспорядочно рассылал звонки направо и налево, путаясь и не понимая, кому они адресуются… Тесть был неуловим и вместе с тем вездесущ — он бесстрастно созерцал мышиную возню Игорька из окон высокого расписного терема, как и полагается особе значительной.
Наконец дозвонился!
До тестева помощника.
— Это Игорь Михайлович? — помощник обладал исключительной памятью на телефонные, исковерканные километрами проводов голоса и очень приятным тембром голоса, который составляет привилегию людей, устроившихся в жизни недурственно и с известным основанием надеющихся устроиться со временем еще более недурственно.
Александр Иванович?
Но он же в Киеве.
Со среды…
Укатили царь-пушку! Упавшим голосом: И сколько он…
— Да нет, ненадолго, он ожидается сегодня, после обеда. Обещал заглянуть на работу. Конечно, попробуйте! После обеда.
Не заглянул.
Не приехал.
И не позвонил, улетая в Киев.
С какой яростью он пылесосил квартиру, как беспощадно тер щелью густой вишневый ковер! Носился по магазинам в поисках апельсинового сока (напрасно), поругался с кассиршей из овощного магазина, обозвал ее «старой варежкой». Зачем все это? Лишнее.
Пятница. Вечер. Почти ночь. Неужели не приедет до понедельника?
Александр Иванович, милый, спасайте!
Неужели не приедет?..
Внезапно возникшая мысль о том, что тесть, возможно, выходные решил провести в Крыму (сам себе хозяин), куда неделю назад отправился в санаторий бледнолицый похудевший Колька, трехлетний Игорев сынишка, мучительно перенесший в марте воспаление легких, вместе с мамой-Танькой, бабушкой-тещей и любимым слоненком, повергла его в полное уныние.
Субботу Игорь продержался в институте героически, но каких сверхъестественных усилий ему это стоило!..
Разгуливал по коридорам Сперанский, с обворожительной улыбкой, неся с достоинством шарообразный живот-симпатягу, в коротких узких брючках; бросались в глаза носки в красно-белую полоску. Игорь пробовал подарить ему свой новый галстук. Румынский. Старик фыркнул и отвернулся. Подарка не принял. Да и на что ему румынский галстук? У него есть свой, за восемьдесят копеек — скромность украшает — бедность не порок. Игорь ломал руки: Почему не хотите румынский?
Стало ясно: тесть сбежал в Киев, как тать. А там развернулся. Якшается с браконьерами, курит дорогие офицерские папиросы. ЗАГОВОР.
Игорь «поймал» Александра Ивановича, не веря своему счастью, на даче, в восьмом часу вечера.
— А я, брат, в Киеве был. На торжествах по случаю.
— Как прошло, Александр Иванович?
— Замечательно! Ты знаешь, должен тебе сказать, киевляне — народ удивительно радушный… Слушай, приезжай сюда, чего тебе в городе зря сидеть. Тут кино сегодня показывают… подожди, как его?.. забыл! Ну все равно приезжай!
Игорь глубоко затянулся ароматной сигаретой, особенно приятной после плотного неторопливого обеда, оживленного двумя стопками украинской горилки с перцем (подарок радушных киевлян) и бокалом «Мукузани», замечательно гармонировавшего с жареной телятиной под грибным соусом, положил ее на борт бильярдного стола с девственно ворсистым сукном, тщательно освещенным двумя низко повешенными лампами под массивными темно-зелеными абажурами, прицелился, с удовольствием ощущая в руке добротную тяжесть свинца, прицелился другой раз — и заколебался.
— Ну чего же ты?! — воскликнул его партнер, невысокий, уже изрядно полысевший мужчина лет около шестидесяти, с серебристыми висками и весьма заметным брюшком, одетый в свою излюбленную дачную униформу: тренировочный костюм. Игорь повернул к нему голову, склоненную над бильярдом и, выпустя табачный дым через узкие ноздри, произнес с сожалением:
— Не войдет, Александр Иванович.
— Да ну, рассказывай! Не войдет! Должен войти! — запротестовал тот. — Прекрасный свояк. Подставка! Бей только несильно и вот сюда примерно, — прищурившись, он указал точку.