Роспись по телу

Данилова Анна

Здесь ты можешь меня спросить, как я относился к твоему брату. Что ж, я отвечу и на этот вопрос. Мне не повезло и на этот раз, и Стелла делала все возможное, чтобы я как можно реже виделся с сыном и играл с ним. Мы могли увидеться лишь в выходные, когда собирались все вместе – и Нодени, и мы с Верой и детьми на даче. И даже там Стелла всячески старалась подчеркнуть, что настоящим отцом Валеры является Сашка. Женщины умеют это…

С Верой у нас отношения совсем разладились. И здесь виноват, конечно, только я. Мы с Сашкой занимались бизнесом и настолько удачно провернули несколько операций, что стали богачами. И тут нас понесло. Короче, мы позволяли себе много лишнего… Вино, женщины и все такое прочее. Я даже чуть не сел на иглу, так мне было хорошо… Стелла открыто презирала нас обоих, и в ее глазах вместо паники и страха я читал решимость и злость. И я знал, чувствовал, что она никогда не смирится с нашим поведением и что-нибудь обязательно придумает. И она придумала. Она вышла замуж за иностранца, взяла Валерку и улетела в Америку. С Верой мы уже давно не жили, с тобой я почти не встречался… Вот

и получилось, что я, отец двух сыновей, остался совсем один… Ты хочешь знать, зачем нам понадобилось с Ноденем распространять слух о смерти твоего брата? Вполне законный вопрос. Но я не смогу тебе на него ответить. И не потому, что не хочу, а потому, что не знаю ответа. Мы с Сашкой слишком уж разозлились на Стеллу, а потому решили вычеркнуть их из своей жизни. Мы много пили после того, как она эмигрировала, и кто-то из нас, скорее всего я, сболтнул кому-то из знакомых, что мальчик утонул, и эта весть быстро облетела город. Никто не знал о том, что Стелла в Америке. Все думали, что Валера утонул, а она – в психушке. Но уже очень скоро мы кусали себе локти. Нодень обвинял в распространении этой чудовищно циничной „утки“ меня, а я – его. Мы повели себя как два идиота, дорвавшихся до больших денег… И тогда я подумал: раз мои сыновья находятся под сильным влиянием своих матерей и отец им как будто бы даже и не нужен (Вера сделала все, чтобы ты возненавидел меня, она даже отказывалась от тех денег, которые я присылал вам), то позже, когда они повзрослеют, то вернутся ко мне. Ведь я работал, я очень много работал, я постоянно затевал новые дела, прокручивал их, встревал в новые проекты, и деньги сыпались на меня золотым дождем. Да, я был бы счастлив узнать, что у Стеллы все плохо, что она хочет вернуться, что у нее нет денег и все такое… Но этого не происходило. Все ее мужья были состоятельными людьми и могли дать моему сыну, Валере, все. Тогда я решил сделать все, что от меня зависело, чтобы вернуть тебя. Вера умерла, и я стал частым гостем в твоем доме. Но ты ненавидел меня. Я читал это в твоих глазах. Ты, изображая из себя вечного мученика, кристально чистого человека, не желавшего испачкаться в черном бизнесе, упивался своей нищетой, и ты делал все, чтобы я понял и почувствовал это. А я… я страдал! Ведь ты в отличие от Валеры постоянно был на моих глазах. Я часто видел тебя, и мне так хотелось, чтобы мы были вместе. Я не знал, что делать, чтобы вернуть тебя. Я был уверен, что ради денег ты простишь мне многое из того, что так раздражало тебя во мне. Ведь деньги – это путь к счастью. Но ты вел себя крайне неадекватно, когда я предлагал тебе их. И тогда я понял, что не только гены играют роль в формировании личности, но и воспитание. А воспитание у тебя было – врагу не пожелаешь… Ты можешь спросить меня, почему я, такой богатый и преуспевающий, остался в России, не уехал. Ты можешь мне, конечно, не поверить, но я не уехал из-за тебя. Я все еще надеялся на то, что мы подружимся.

Но время шло, в наших отношениях ничего не менялось, зато совсем разладились отношения с Ноденем. После того как на моих счетах скопилось много денег, я потерял всякий интерес к бизнесу. Я вдруг понял, что все эти годы бился и рисковал своей жизнью напрасно. Что мои деньги никому не нужны! Это как огромный пирог, размером с целую комнату, который надо скорее съесть, а то он испортится. Вот так и я со своими миллионами. Что мне было с ними делать? Отдать их государству? Но это не то государство, чтобы так щедро одаривать его. И я скорее бы сжег все деньги, чем отдал бы государству. Они все равно пошли бы в карманы тех мерзавцев, которые обворовывают людей. Я-то хоть воровал нефть да газ…

Между тем время шло, и я начал замечать за собой, что уже не так силен, не так проворен, не так легок на подъем, каким был раньше. И тогда я начал подумывать о завещании. Но как я могу завещать деньги, если они находятся на счетах совершенно чужих мне, по сути, людей? Я специально выбирал этих девушек и делал все для того, чтобы своим поведением, своими деньгами и теми условиями, в которых им придется жить, парализовать их волю, чтобы они жили в постоянном страхе перед расплатой. И мне, как видишь, удалось это сделать. Согласись, что девушки – чудесные… Но я, кажется, отвлекся. Я начал рассказывать тебе о том, что у меня испортились отношения с Ноденем. Да, у него появилось много новых проектов, которые требовали огромных капиталовложений. Он собирался строить заводы, фабрики, словом, чуть ли не промышленную зону, но я-то уже к этому всему остыл. У меня и так было много денег. Спрашивается, ну хочет человек заниматься бизнесом, пожалуйста! Как бы не так. Деньги Ноденя, причем немалые деньги, хранились у меня, на счетах моих девочек. И я вдруг понял, что боюсь Ноденя, его размаха, его энергии. К тому же я начал понимать и другое: Нодень после того, как я соглашусь перевести на его счет деньги, может нанять людей, которые проследят за ними, и им станет известно, где я храню деньги. А этого не должен был знать никто. И тогда я решился на предательство. Я выдал Ноденя с потрохами. Отдал на растерзание прокуратуре. И когда ему дали семь лет, понял, что совершил очередную в своей жизни ошибку. Теперь я был его живой мишенью, ведь стоит ему только выйти на свободу, как он сразу же убьет меня. Я совсем потерял покой. Стал нервным, у меня начала развиваться паранойя… Мне стало известно, что Нодень планирует побег… И тогда я подумал о том, что не успел сделать никаких распоряжений по поводу наследства. Я даже не составил никакого завещания! И вот однажды я сел за стол, взял бумагу, ручку и решил составить хотя бы список лиц, которым я хотел бы оставить свои деньги. Я долго сидел, размышляя о том, кого я любил, люблю и кто достоин быть одаренным такими большими суммами. Но время шло, а листок по-прежнему оставался пустым. Да, именно так все и было… Я понял, что я совсем один, что у меня нет никого, кто смог бы меня даже похоронить! Ты? Вместо того чтобы поехать в морг и забрать мое тело, изрешеченное

пулями Ноденя, ты бы взял в руки гитару и играл грустные испанские мотивы. Валера? Он далеко, и ему не нужен мертвый отец, который ни разу не приласкал его при жизни, у него своя жизнь, своя семья, своя страна, наконец… Стелла? Я собирался оставить ей треть своего состояния, но, когда она вышла замуж еще раз, я вдруг понял, что испытываю к этой женщине только отвращение. Такое бывает, когда страсть, бешеная страсть переходит в нечто омерзительное, гадкое… У Стеллы чуть пониже талии сзади был шрам, который и положил начало нашей любви. Он сильно возбуждал меня. И точно такой же шрам мне пришлось сделать женщине, которая появилась у меня после Стеллы… Разве это нормально? Но если раньше меня возбуждал сам шрам, то потом мне стало приносить наслаждение само сознание того, что молодая женщина или даже девушка ради меня идет на то, чтобы изуродовать себя… Я вообще боялся, что мои чувства и желания разовьют во мне садизм, но этого, слава богу, не произошло, и эти шрамы нашли свое продолжение в другом. Я решил зашифровать название острова… И вот теперь мы подошли к самому главному. Спроси меня: зачем ты, проклятый Бахрах, создал столько препятствий для получения наследства? Разве нельзя было сделать гораздо проще?..»

Дмитрий прошептал: «Зачем ты, старый Бахрах, все это придумал?»

«Отвечаю: да потому что листок бумаги был белым, понимаешь? Белым! Я не хотел оставлять деньги ни тебе, ни Валере, ни Стелле – никому, потому что вы никогда не любили меня. Я бы лучше оставил их своим девочкам. Уж они-то сумели бы ими распорядиться с толком. Им было нелегко в жизни, можешь мне поверить. Среди них нет случайных людей, с каждой из них в отдельности была проведена определенная работа… И если бы ты, Дмитрий, не отправился на поиски Гел в „Черную лангусту“ и не получил своего жирного куска от моего огромного пирога, то каждая из девушек рано или поздно узнала бы о том, что является вкладчицей банка Науру. Ведь в договорах указаны их настоящие имена, настоящие адреса и даже телефоны… Хотел я отправить по такому же тернистому пути и твоего брата и даже раздал девочкам его фотографии, но потом передумал. Вы могли бы встретиться на этом пути и в конечном счете стать заклятыми врагами. Ведь я не знал вас, по сути. Я до сих пор удивляюсь, как это ты, Дима, добрался до острова? И кто надоумил тебя обратить внимание на шрам очаровательной стриптизерши Гел? Я понятия не имею, как повел бы себя Валера. Хотя я, конечно же, много раз представлял вас, ваши лица в тот момент, когда вам передадут мое первое письмо. Я могу рассказать тебе, какой я вижу эту сцену в отношении тебя, например. Во всяком случае, такой я себе ее представлял на тот момент, когда писал письмо. Ты сидишь в ресторане и играешь на своей чертовой гитаре. К тебе приходит Рома и говорит о том, что твоего отца убили. Да, мне кажется, что меня все-таки убьют. Ведь физически я совершенно здоров. Вижу твое лицо. Ты бледнеешь. А потом, возможно, на твоем лице проступит выражение настоящего облегчения. Все, отца нет, теперь некому будет трепать тебе нервы, напрашиваться в гости. Больше того, теперь тебе достанется квартира отца со всем, что там есть, и, если повезет, немного наличности, которой можно будет воспользоваться, благо отец не видит… Я понимаю, тебе неприятно это слышать. Но разве я так уж далек от истины? Рома вручает тебе конверт, ты распечатываешь его, а там всего одна строчка, которая приводит тебя просто в бешенство, ты, возможно даже, рвешь мое письмо и бросаешь в мусор… Разве можешь ты в тот момент предположить, что шрам на попке стриптизерши приведет тебя к баснословному богатству? Тебя унижает сам факт того, что тебя направляют не в библиотеку, не в нотный магазин, а в стрип-бар, в клоаку… Ты воспринимаешь это как личное оскорбление. Тебе невдомек, что твой папочка позаботился о том, чтобы каждая моя девочка (а их всего пять, как пять букв, из которых складывается название острова; вот только не знаю, успею ли я соблазнить последнюю девочку Женю Рейс…) оставила доверенность на твое имя на часть вкладов, а некоторые вклады так и просто оформлены на два лица… Другими словами, я оставил тебе все мое состояние!

Но вернемся к сцене в ресторане, где ты комкаешь или рвешь мое посмертное письмо, по сути – завещание. Что будет тогда? Да ничего. Хотя существует еще один вариант, о котором мне не хочется даже думать. Это все равно что впустить в свой дом змею. Я имею в виду то обстоятельство, что кто-то посмекалистее тебя подберет выброшенное тобой письмо и отправится на поиски Гел. Но Гел – дисциплинированная и порядочная девушка, и она не сможет отдать этому человеку следующее письмо, которое приведет к третьему и четвертому… Значит, Гел будет подвергаться опасности… Но если все-таки к Гел пришел ты сам, законный мой наследник Бахрах-младший, то мне и в аду не будет так жарко от мысли, что ты хотя бы какие-то мои качества унаследовал. Только человек бесстрашный, обладающий здоровым авантюризмом и игрок по натуре, был, по моим расчетам, в состоянии разгадать тайну моих вкладов. Если же за тебя это сделал кто-то другой, но в результате ты все-таки получил и деньги, и документы, и эту кассету, что ж, это тоже неплохо. Только не забудь поделиться с теми, кто был так добр к тебе. И позаботься о своем брате, о Стелле, своей родной матери…»

– Ты все лжешь… – прошептал Дмитрий, глядя немигающими повлажневшими глазами на экран и испытывая чувство безысходности и тоски. – Ты все сделал для того, чтобы эти деньги не достались никому. И ты знал, когда писал это письмо, что никому и никогда не разгадать твоего дурацкого «завещания». Разве я не прав?

Дмитрию показалось, что, пока он говорил, отец внимательно слушал его и даже как будто улыбался.

– Тебе смешно? – заорал Дмитрий и швырнул об пол стакан, который разлетелся вдребезги, и остатки вина брызнули на паркет.

«Может, ты и прав…» – ответил спокойным голосом Бахрах, после чего не спеша достал сигарету и закурил. И Дмитрию почудилось, что в комнату с экрана потянуло сигаретным дымом…