Роспись по телу
Шрифт:
Карпович-младший поджидал ее за кулисами, почему-то очень нервничая.
– Гел, что ты задумала? Скажи, в том, что ты здесь, нет ничего криминального? Ты можешь сказать мне причину, по которой ты собираешься сегодня выступить?
– Это моя прощальная гастроль, – устало улыбнулась Гел. – И ничего криминального в этом нет. Это – мои чувства, не больше…
– Знаешь, все в зале уже знают, что ты здесь. У меня сегодня, боюсь, не хватит выпивки. Я же не знал, что тебя тут все так любят… Только думаю, что все это неспроста. Ты что-то задумала…
– Объяви им, пожалуйста.
– Что?
– «Черная лангуста». Разве ты не видишь, кто перед тобой? – она кокетливо покачала усиками. – Это же я, настоящая черная лангуста. Я – символ этого стрипбара, и я ничего не боюсь. Я устала бояться.
– Значит,
– Объявляй, иначе я начну танцевать без музыки и объявления…
Она была уверена, что ее собираются убить. И пусть. Она умрет от выстрела, упадет на сцене. У всех на глазах. Это лучше, чем когда тебя избивают или насилуют где-нибудь в грязном подъезде.
Она замерла, вцепившись рукой в бархатный малиновый занавес, и вся напряглась. И вдруг стало тихо. Она поняла, что на сцене появился Карпович-младший.
– Добрый вечер, дамы и господа. Сегодня мы приготовили для вас сюрприз. К нам вернулась… Гел!!!
И тут же взрыв аплодисментов потряс небольшое помещение битком забитого бара. Мужчины толпились в проходе, сидели и стояли на чем придется вокруг столиков, за которыми сидели те, кто пришел раньше и успел занять удобные места. Свет стал гаснуть, а на сцену упал сноп яркого красного света. Так всегда начинался ее номер.
– «Черная лангуста», – объявил почему-то дрожащим голосом Карпович, и занавес раздвинулся.
Гел увидела перед собой множество розовых от света лиц. И услышала тихий барабанный рокот. «Болеро». И она забыла себя, ее тело стало существовать как бы отдельно от нее. Оно, проснувшись и вспомнив прежние нагрузки, двигалось плавно, гибко, вдохновенно. Незаметное движение – хвост лангусты улетел в зал, и его схватили под свист и хлопки. Пальцы медленно расстегивают хрустальные пуговицы…
Освещение изменилось, и большой розовый световой круг лег на столик прямо напротив Гел. И вдруг она побледнела. Мужчина во всем черном смотрел на нее жадным взглядом. Танец ее стал нервным, движения резкими, угловатыми. Ей захотелось одеться. И вдруг случилось то, чего никогда еще на ее памяти не было. Мужчина встал и направился прямо к ней. Карпович, наблюдавший эту сцену, смотрел на его правую руку, которая в любой момент могла выхватить из кармана пистолет. Но он так и не дождался…
– Гел, – мужчина остановился перед сценой и сказал так, что его услышала только стриптизерша. – Я пришел за тобой. Ты, конечно, хороша в этом костюме, но мне бы хотелось, чтобы ты устраивала такие танцы только дома, мне. Закругляйся, хватит будоражить мужиков, а то мне придется набить им морды… Я люблю тебя, забыл сказать.
Гел, все еще не веря своим глазам, принялась поспешно застегивать пуговицы. Это было то, чего еще ни разу в жизни себе не позволила на сцене ни одна стриптизерша. Она не раздевалась, а одевалась на глазах изумленной и ревностно настроенной публики.
Нодень снял ее со сцены и на глазах у всех поцеловал.
– Мужики, Гел выходит замуж, вы уж извините… – и под дружный рев толпы он на руках вынес Гел на свежий воздух. Александр поставил Гел как куклу на землю, прижал к себе: – Я же сказал, что я вернусь. Ну чего ты дрожишь? Поехали домой. Сейчас приедут Земцова, Шубин. Мы с двух часов в Москве, все искали подарки, заезжали к Юлиной матери… Они сейчас поехали за водкой… Завтра же у вашей подруги свадьба…
Нодень обнял ее, нашел в темноте ее губы и припал к ним. Его руки обвились вокруг ее талии, заскользили по бедрам:
– Знаешь, у меня идея… Вот только бы найти таксиста, который разрешил бы разложить сиденья…
Гел ответила ему жарким поцелуем. Шапочка с черными перьями упала в траву.
– Фиолетовый… – она улыбнулась сквозь слезы и прижалась к нему.
Солнечный луч упал на корзинку с апельсинами. Дмитрий взял один, очистил и, тяжело вздохнув, положил нежный плод обратно в корзину. В доме было очень тихо. Девушка, которая убирала здесь, ушла еще час тому назад. У нее нескладная фигура, но милое лицо. Маленький нос, большие черные глаза и красивый рот. Волосы – совсем черные волосы, ровно подстриженные, она закладывает их за уши. А уши просто чудесные – сливочного цвета, маленькие, аккуратные…
На
Дмитрий вставил кассету в видеомагнитофон, сел и приготовился смотреть. Сначала на экране появилась черно-белая рябь, а потом – Михаил Семенович Бахрах. В светлом костюме и черной рубашке. Он сидел в кресле и, глядя на Дмитрия, разговаривал с ним так, как если бы на самом деле был живой.
«Привет! Ты удивлен? Ты думал, что раз я умер, то ты никогда больше не увидишь и не услышишь меня? Значит, ты ничего не знаешь о жизни и смерти…»
Обычно после этого обращения Дмитрий выпивал немного вина и брал в руки сигареты. Но сейчас ему не хотелось ни пить, ни курить, ни даже съесть этот чудесный и уже очищенный от душистой кожуры апельсин. Ему хотелось понять…
«Дима, сынок… Да, именно так я мечтал обращаться к тебе, запросто, по-отцовски нежно и ласково. Но твоя мать лишила меня этого удовольствия. Она отняла тебя у меня, и моя ошибка состояла в том, что я недооценил ее в этом плане. Твоя мать, Вера, на самом деле не являлась твоей матерью. Тебя родила совсем другая женщина. Ее звали Стелла. Она была тогда совсем еще девчонкой, но очень красивой и отчаянной. Я влюбился в нее, когда уже был женат на твоей матери. Я был очень молод, а потому для меня вскружить голову девчонке, забить ей голову романтическими бреднями о побеге и спровоцировать ее на этот самый побег ничего не стоило. И вот мы со Стеллой сбежали в Москву. Нас приютили, и мы какое-то время жили там счастливо. Пока не поняли, что Стелла ждет ребенка. Для меня это было полной неожиданностью. Я не представлял, что можно вот так быстро забеременеть и родить. Ведь с твоей матерью, имею в виду Веру, ту, что вырастила тебя, у нас ничего подобного не происходило. А Стелла с какой-то легкостью и почти детскостью родила мальчика, то есть тебя, Дима. Но она была слишком молода и потому не готова стать настоящей матерью и быстро согласилась отдать своего ребенка на воспитание в чужие руки. Так ты появился у нас, у Веры, которая оказалась бесплодной и никогда не смогла бы родить мне ребенка. Стелла после родов вернулась домой, родители ее, ничего не зная о том, что у них есть внук, приняли и простили ей романтический побег, вот только сама она поостыла ко мне и вскоре вышла замуж за Сашу Ноденя, моего друга. Ты можешь спросить меня, зачем я тебе все это рассказываю. Объясняю. Дело в том, что все эти годы я тщетно пытался пробиться к тебе, приблизиться настолько, чтобы рассказать тебе тайну твоего рождения, но ты никогда не подпускал меня к себе, и стоило мне посягнуть на твое внимание и тем более на твою душу, как ты тотчас превращался в улитку и прятался в своем хрупком панцире.
Помнишь своего друга, Валерку Ноденя? Тебе сказали, что он утонул в Волге. Но он не утонул. И если уж рассказывать, то рассказывать все. Валерка Нодень – мой сын. Стелла вышла замуж за Ноденя, но продолжала встречаться со мной. Она забеременела от меня и родила сына. Ей ничего не стоило рассказать все мужу и вернуться ко мне. Но она почему-то этого не сделала. Она предпочитала поддерживать с нами обоими отношения. Она не знала, что ее старший сын – это ты. Ей и в голову такое не могло прийти. Она была уверена, что ребенка взяла та самая женщина, которая помогала мне принимать у нее роды. А я не признавался ей, потому что боялся за Веру. Она была впечатлительной женщиной и чрезвычайно нервной. Она знала, что мы усыновили ребенка какой-то десятиклассницы, что сделали это нелегально, против закона. Но разве могла она предположить, что твоей настоящей матерью была та самая Стелла, красавица Стелла, жена Ноденя, в обществе которой она проводила так много времени. Мы дружили семьями, и вы, братья, долгое время считались просто друзьями…