Россия и Ближний Восток. Котел с неприятностями
Шрифт:
Борьба за власть на БСВ ведется между руководством армий и спецслужб, традиционалистами и лидерами радикальных исламистских группировок. Большинство правящих элит региона относится к первой группе, причем свержение верховных лидеров, как показал пример Туниса и Египта, отнюдь не означает автоматической потери ее представителями власти: перераспределение полномочий и ресурсов чаще происходит в рамках прихода на первые роли «заднескамеечников» из офицерского корпуса и генералитета. Часто среди них на ведущие роли выдвигаются представители небольших племен или религиозных меньшинств, не играющих заметной роли в торговой и землевладельческой элите в масштабах всей страны, подобно каддафам в Ливии, тикритцам в Ираке или алавитам в Сирии.
Традиционалисты играют решающие роли в управлении «на местах». Их ряды формируют консервативные лидеры религиозных орденов, сохраняющих традиции умеренного патриархального ислама с его суфийской составляющей и местными культами, шейхи и вожди племен и племенных объединений, наследники торговых и аристократических родов. С военными диктаторами и
Исламистские радикалы, как правило, противостоят и силовикам, и сторонникам традиционного уклада. Укоренившееся на Западе политкорректное разделение исламистов на экстремистов и умеренных весьма условно: придя к власти, умеренные открывают дорогу радикалам, а зачастую сами переходят в их ряды. При этом инфильтрация исламистских идей в силовые ведомства, как это видно на примере Египта, Пакистана и других стран региона, происходит непрерывно даже в случае борьбы с этим явлением верховного командования. Чистки в армии и ее освобождение от сторонников политического исламизма были обычным явлением при Хосни Мубараке в Египте, Саддаме Хусейне в Ираке, Хафезе Асаде в Сирии. Однако эта борьба обычно связана с силовым противостоянием группировок типа «Братьев-мусульман» с центральными властями и немедленно прекращается после падения авторитарных режимов – после чего исламизация силовых ведомств идет ускоренным путем. Некоторые из них превращаются в этноконфессиональные военизированные группировки, как в современном Ираке, где большая часть подразделений МВД является шиитскими «эскадронами смерти», а в армии шииты доминируют во всех провинциях, кроме Курдистана. При этом вырастает роль негосударственных религиозных военизированных подразделений и племенных милиций – Ливан, Ирак, Судан, Афганистан и Пакистан дают этому пример.
Сторонники «чистого ислама», которых за пределами БСВ чаще всего называют ваххабитами: салафиты или неосалафиты на протяжении десятилетия, прошедшего после теракта «9/11», перешли от сверхзадачи построения исламского Халифата к реальным проектам, связанным с увеличением своего влияния в отдельных странах исламского мира. Борьба с шиитами и неисламскими общинами, противостояние с западными воинскими контингентами и теракты, призванные добиться вывода западных армий из мусульманских регионов БСВ, – основа их текущей практической деятельности. Привлечение к ней населения требует или контакта с традиционными лидерами, как в Афганистане, Йемене и Ливии, или их вытеснения и уничтожения, как в Ираке и Сомали. Дискуссия о допустимости и целесообразности ведения военных действий против мусульман, терпимости к местным обычаям и возможности использования их в собственных целях, если обычаи эти противоречат «чистому исламу», ведется в рядах лидеров «Зеленого интернационала» тем активнее, чем шире их деятельность захватывает регионы исламского мира, далекие от ваххабитского пуританства. Не менее широкое поле деятельности исламистов – Интернет. «Аль-Каида» стала не только своеобразным брендом, но и наладила систему распространения идеологии, напоминающую многоуровневый маркетинг, в котором ее центральные органы выступают в качестве консалтингового центра, а непосредственной деятельностью занимаются самофинансирующиеся автономные местные структуры по «франчайзингу». Эта бизнес-схема неудивительна, если учесть, какое количество среди радикальных исламистов насчитывается людей, получивших хорошее западное образование, имеющих опыт маркетинга и работы в современных корпорациях.
Несмотря на значительное число регионов, захваченных радикальными исламистами, государств, целиком находящихся под их контролем, пока нет. Даже Газа, управляемая ХАМАСом является всего лишь первой территорией, где правят «Братья-мусульмане», ответвлением которых является эта организация. Не исключено, что распределение ролей такого рода в мире суннитского политического ислама сохранится и закрепится: «умеренные радикалы» будут осуществлять руководящие функции на государственном уровне, а салафиты, контролируя отдельные районы, выполнять роль ударного отряда и козыря в переговорах с Западом. Именно такую роль они играют в Йемене и в этом качестве используются своими основными спонсорами: арабскими монархиями Залива.
Как указано выше, элементы этой схемы действуют не только в исламских странах БСВ, но и на Кипре и в Израиле. Особенно показателен пример последнего, где военная элита, традиционалисты – еврейские и арабские, а также умеренные исламисты вписаны в государственные институты и представлены в парламенте. Что касается собственно исламского мира, движение по кругу между коррумпированными военными автократиями, коррумпированными гражданскими режимами и коррумпированными – как показывает опыт не меньше, чем две первые группы, исламистскими властями, составляет основу политического цикла, повторяющегося на протяжении десятилетий. Благие идеи о демократии как основе построения гражданского общества современного модернизированного типа, копирующего западные образцы, хорошо звучат в университетских аудиториях и на международных
Глава 14
Энергобезопасность и меньшинства
Поставки углеводородов из стран БСВ играют ключевую роль для мирового рынка. Стабильность добычи, переработки и поставок зависит от уровня безопасности инфраструктуры и транспортных путей. Смена правительств, теракты, войны, в том числе гражданские, действия пиратов дестабилизируют мировую экономику в той же мере, что и бойкоты, санкции и торговые войны. История БСВ в ХХ веке во многом – история борьбы за энергетические ресурсы. Уязвимость ближневосточных поставок доказали арабо-израильские войны, ирано-иракская война 80-х годов, оккупация Кувейта в 1990–1991 годах и война западной коалиции против Ирака в 2003 г. В итоге рынок нефти и газа приспособился к ценовым колебаниям и высоким ценам. Ядерная и альтернативная энергетика, добыча углеводородов из нетрадиционных источников сделали мировую экономику гибкой. Однако энергобезопасность ЕС, Соединенных Штатов, Индии и стран АТЭС по-прежнему зависит от того, что происходит в регионе. Опасность грозит районам добычи нефти и газа и производственным комплексам, портовым терминалам и танкерам, проходящим через Суэцкий канал и проливы: Гибралтарский, Ормузский, Баб-эль-Мандеб. Но одной из главных проблем, исходя из самой протяженности требующих защиты маршрутов, является обеспечение защиты трубопроводов. Сепаратизм национальных меньшинств и партизанская война, которую они ведут против центральных правительств, на БСВ превращается в проблему транзита энергоносителей. Пример курдов и белуджей демонстрирует это особенно ярко.
Нашумевшая американская карта перекроенного «Большого Ближнего Востока» по завершении «крестового похода против международного терроризма» включала, помимо прочего, государства «Свободный Курдистан» и «Свободный Белуджистан», борьба за создание которых ведется курдами и белуджами несколько десятилетий. В Курдистане она близка к завершению вследствие дезинтеграции Ирака, хотя и не в тех границах, которые были обещаны курдам Лигой Наций по Севрскому договору 1920 г. Шансы белуджей на собственное государство не столь велики, но оно почти наверняка будет создано, если распадется Пакистан. Общая численность этих народов, по максимальным оценкам, составляет до 35 миллионов курдов и 20 миллионов белуджей, хотя их национальное единство весьма условно: племена, из которых они состоят, используют разные диалекты. Оба народа занимают территорию, входящую в состав нескольких стран. Земли курдов делят Турция, Ирак, Сирия и Иран, белуджей – Иран, Пакистан и Афганистан. Стратегическое значение этих районов настолько велико, что любые попытки этих меньшинств, если так можно назвать столь крупные по численности народы, добиться территориальной или национально-культурной автономии воспринимаются правительствами в Анкаре, Тегеране, Багдаде, Дамаске и Исламабаде как опасный сепаратизм и встречают отпор, жесткость которого зависит лишь от дееспособности центральных властей.
Территория Курдистана и Белуджистана богата полезными ископаемыми, в том числе углеводородами – нефтью и природным газом. Однако, как бы важны эти запасы ни были, гораздо большую роль в исторических судьбах обоих регионов играет их значение как транзитных зон, а для Курдистана – еще и контроль над истоками и верхним течением рек Тигр и Евфрат. Последнее жизненно важно для всего Двуречья, водный баланс которого целиком зависит от этих рек. На территории турецкого Курдистана образуется 89–98 % вод Евфрата и 45–52 % Тигра. Реализация Турцией проекта развития Юго-Восточной Анатолии стоимостью $ 32 млрд, по которому планируется построить 22 плотины и 19 гидроэлектростанций, может уменьшить сток этих рек в Сирию и Ирак от 40 до 90 %. Манипулируя водными ресурсами Курдистана, Анкара добилась от Дамаска прекращения поддержки курдских сепаратистов и отказа от претензий на Александретту. Еще важнее водный фактор для Ирака, наиболее влиятельными игроками на территории которого, после вывода американских войск в 2011 г., будут Иран и Турция, а обеспечение водой суннитского центра и шиитского юга страны будет зависеть от курдского севера.
С точки зрения транзитных перспектив, трубопроводы, проложенные через Курдистан, открывают Турции доступ к нефти и природному газу Ирака и Ирана, причем для иранского газа этот маршрут единственный, позволяющий вывести его на европейский рынок. В частности, в июне 2010 г. Ирак и Турция договорились о продлении эксплуатации введенного в 1976 г. нефтепровода Киркук – Джейхан. Еще более безопасность маршрута через Курдистан важна для реализации проекта магистрального газопровода «Набукко», стоимостью 7,9 млрд евро, начало строительства которого намечено на 2011 г., а первые поставки газа – 2014 г. По этому газопроводу, протяженностью 3400 км, ежегодно более 31 млрд кубометров природного газа из Прикаспия и Средней Азии должны транспортироваться в Центральную Европу через Азербайджан, Грузию, Турцию, Болгарию, Венгрию, Румынию и Австрию. В проекте Nabucco Gas Pipeline International акционеры – австрийская OMV, венгерская MOL, болгарская Bulgargaz, румынская Transgaz, турецкая Botas и немецкая RWE в равных долях оплачивают 30 % его стоимости, а остальные 70 % погашаются за счет кредитов. Трубопровод имеет стратегическое значение для ЕС, Турции и Ирана, противоречит интересам российского «Газпрома», а США поддерживают проект в целом, пытаясь исключить из числа участников ИРИ, хотя состояться без иранского газа он не сможет.