Россия и Ближний Восток. Котел с неприятностями
Шрифт:
Государство Израиль выделяется на фоне всех прочих стран региона, входя в узкий круг развитых стран и отличаясь военным потенциалом, который позволяет ему вести войну на нескольких фронтах даже без учета ядерного оружия. Развитие «мирного процесса» и попытка завершить конфликты с арабскими странами, включая вывод израильских войск и эвакуацию поселений с Синайского полуострова и из сектора Газа, а также эвакуацию израильского ЦАХАЛа из Южного Ливана, привели не к миру, а к укреплению радикалов. Это относится и к Египту, потерявшему после свержения Хосни Мубарака контроль над Синаем, и Иордании, где власть Хашимитов ослабляется за счет усиления «Братьев-мусульман». Ситуация еще хуже в Газе, где победил ХАМАС, и Ливане, власть в котором де-факто захватила «Хизболла». Надежды на создание рядом с Израилем демилитаризованного палестинского государства оказались несостоятельными: клептократический режим ФАТХ в Рамалле является для него источником наибольших проблем во внешней политике. Обращение Абу-Мазена в ООН в сентябре 2011 г. с требованием предоставления Палестине полноправного членства в этой организации, спровоцировало беспрецедентное давление на Израиль, в том числе со стороны его традиционных союзников. Фактическое прекращение
Противостоящие друг другу на БСВ суннитский военно-политический блок, на лидерство в котором, при поддержке Саудовской Аравии, претендует Турция, и шиитский альянс во главе с Ираном в равной мере заинтересованы в том, чтобы первой целью для атаки – возможно объединенной, стал Израиль, и лишь потом они решали спорные вопросы между собой. При этом и Анкара с Эр-Риядом, и Тегеран полагают, что смогут, разыграв палестинскую карту, нейтрализовать или заставить воздержаться от вмешательства в конфликт Запад, использовать пятую колонну из левых партий и местных арабов в самом Израиле и подставить под удар соперника, сохранив собственные силы. Усиление в регионе политического ислама, включая его радикальные структуры, обесценивает как мирные договора Израиля с Египтом и Иорданией, так и посредничество США и ЕС в попытке избежать конфликтов на межгосударственном уровне: провокации на границах Израиля рассчитаны как раз на втягивание в конфликт с ним под давлением «улицы» армий стран-соседей.
Парадоксальным образом свержение не только дружественных, но и таких враждебных режимов в регионе, как сирийский, противоречит интересам Израиля. Как показали последствия мирового экономического кризиса, который Израиль прошел значительно лучше США и стран ЕС, а также «арабской весны», обанкротившей западных инвесторов в затронутых ей странах, но миновавшей Израиль, отношения которого с ними были минимальны, региональная изоляция этой страны является скорее плюсом, чем минусом. Единственным существенным фактором для израильской экономики является неизбежное в ближайшем будущем сворачивание сотрудничества с Турцией.
Предсказывать, как именно будет развиваться конфликтная ситуация на БСВ, когда и в какой мере она затронет Израиль и каким будет ответ этого государства на внешние вызовы, чрезвычайно сложно, поскольку это будет в большой мере зависеть от того, на что будет готово в противостоянии с противниками руководство самого Израиля. Если оно вернется к стандартам первых десятилетий существования страны, это будет означать сворачивание «процесса Осло», возвращение контроля над территориями, управляемыми ПНА и ХАМАСом, и начало формирования на них местной власти, сориентированной на сотрудничество с Израилем, – процесс, занимающий два-три десятилетия. В случае разрыва Египтом кемп-дэвидского договора и столкновения с Израилем оптимальным для того является возвращение контроля над западным Синаем – до горных проходов, что не делает менее важным обустройство современной израильско-египетской границы на Синае электронным забором, предотвращающим нелегальную эмиграцию в Израиль беженцев из Африки. Падение Асада в Сирии сводит к нулю вероятность переговоров о возвращении ей Голанских высот и делает возможным масштабную «зачистку» «Хизболлы» в Ливане – без возвращения израильского контроля над «зоной безопасности» в Южном Ливане. В случае распада Сирии не исключен союз Израиля с какими-либо из территориальных структур, которые могут возникнуть на ее месте, – как вероятен он в условиях резкого охлаждения отношений с Турцией, с иракским Курдистаном. Это же касается Азербайджана (в скрытой форме), Кипра, Греции и других Балканских государств, опасающихся усиления Анкары. В новую внешнюю политику Израиля вписывается поддержка курдов (но не террористов РПК) и сотрудничество с Арменией и ее диаспорой по вопросу признания геноцида армян. В то же время влияние, которым пользуется в Армении Иран, не оставляет места для широкого военно-технического сотрудничества Израиля с этой страной.
Резкое ухудшение отношений с Израилем, участие в операции в Ливии и обострение отношений с Сирией, совместная с Ираном военная кампания против боевиков в иракском Курдистане, ультиматумы ЕС по кипрской проблеме и создание военно-морской группировки в Восточном Средиземноморье летом – осенью 2011 г. обозначили рубеж в турецкой военно-политической доктрине. Пересекая его, Турция приступила к отстраиванию системы своего доминирования в той зоне национальных интересов, которую руководство этой страны полагает необходимой для создания «новой Османской империи». До этого на протяжении десятилетий турецкая политика могла быть охарактеризована как активная оборона. Сегодня – это политика наступательная и последовательно агрессивная. Разумеется, Турция не раз угрожала Сирии в случае локальных конфликтов из-за водных ресурсов или намеков Дамаска на сирийскую принадлежность Хатая. Была на грани войны с Грецией, членом НАТО из-за проблем судоходства в акватории находящихся у турецкого побережья греческих островов. Вводила войска в Северный Ирак после очередных атак курдских боевиков на турецкие населенные пункты, полицейские посты и военные гарнизоны.
Внешнеполитическая риторика Анкары становится откровенно великодержавной и шовинистической. Военно-политическое наступление на всех фронтах, которое она ведет, напоминает реваншизм Берлина 30-х годов ХХ века. Это сходство становится разительным, если проанализировать обращенные к европейской турецкой диаспоре заявления лидеров страны, словно списанные с текстов фюрера немецкого народа о «Фатерланде». Пантюркистская агитация в «этнически близких» странах и регионах напоминает о действиях Третьего рейха в Силезии, Судетах, Эльзасе, Лотарингии и Скандинавских странах. Разумеется, всякие параллели верны до определенного предела, однако баланс сил на турецких границах и складывающееся сотрудничество-соперничество исламских геополитических блоков чрезвычайно напоминают конец 30-х годов в Европе. Конечно, Эрдоган и Ахмади Нежад не копируют Сталина и Гитлера, ведут свои страны схожим с их европейскими предшественниками курсом по собственным причинам и обстоятельствам, и многие из этих обстоятельств объективны. Однако милитаристский популизм, возведенный в ранг государственного приоритета, имеет свои законы. Вопрос не в том, будет ли Турция вовлечена в региональные конфликты различной интенсивности, но лишь в том, когда и в какой очередности это произойдет. Самым существенным во всем этом, однако, является успешная координация военных операций Турции и Ирана против курдских боевиков в Ираке – своеобразный ближневосточный «пакт Молотова – Риббентропа». Не исключено, что он сможет стать репетицией совместных действий Анкары и Тегерана против Израиля, которые оттянут их неизбежный конфликт из-за столкновения интересов в Сирии, Ливане и том же Ираке.
Новый виток конфликта вокруг Кипра, связанный с намерениями Никосии добывать газ на шельфе острова, исключает возможность достижения национального примирения и объединения страны. Нагнетание обстановки по инициативе Анкары произошло после оценки турецкими экспертами запасов газа в Восточном Средиземноморье ($ 7 триллионов) как достаточных для ведения войны. Контроль над Северным Кипром дает ей не только доступ к этим запасам, но и плацдарм за пределами собственных границ, который может быть использован для продвижения турецких интересов в Леванте и Северной Африке. Прекращение турецкой оккупации Северного Кипра в настоящее время исключено, любые попытки мирового сообщества добиться этого вызовут силовую реакцию. Именно из-за заметного роста внешнеполитической агрессивности Турции Греция, мотивируя свои действия необходимостью пресечения потока нелегальных эмигрантов, прибывающих на ее территорию с турецкой стороны, обустроила свою границу с этой страной линией обороны, возводя на всей ее протяженности укрепления, в состав которых входит противотанковый ров.
Единственные границы Ирана, которые можно считать спокойными, – это границы с Турцией и республиками бывшего СССР. Разумеется, существуют противоречия на Каспии, однако до прямого столкновения интересов Азербайджана, Казахстана и России с Ираном далеко, и силовой сценарий противостояния в настоящее время маловероятен. Ситуация с Турцией не столь однозначна. Анкара и Тегеран сотрудничают друг с другом по многим направлениям, в том числе в борьбе с курдскими боевиками в Ираке. Они в равной мере заинтересованы в организации транзита иранских углеводородов через турецкую территорию в Европу. В то же время размещение в Турции американской системы противоракетной обороны, включая радар, контролирующий воздушное пространство Ирана, является для этой страны серьезной угрозой и доказательством готовности Эрдогана к любому исходу возможного регионального противостояния, в котором его страна будет защищать только собственные интересы. Мгновенный переход Турции от союза с Израилем, добрососедских отношений с Сирией и дружественных с Ливией к враждебным со всеми этими странами свидетельствует о возможности такого же изменения курса в отношении Ирана. Серьезной угрозой безопасности Исламской республики служит нарастающее давление племен – в первую очередь белуджских, со стороны Афганистана и Пакистана. На восточной границе Ирана Корпус стражей исламской революции противостоит террористам, сепаратистам и наркоторговцам – часто в лице одних и тех же группировок. Эти конфликты не приводят к противостоянию с Афганистаном или Пакистаном на государственном уровне – настоящий кризис в иранской внешней политике связан с отношениями ИРИ с Израилем и арабским миром.
Конфликт с Иерусалимом – результат сознательного выбора руководства страны в небезуспешной попытке превратить Тегеран в идеологический и духовный центр не только шиитского, но и всего исламского мира. Эта тема десятилетиями эксплуатировалась лидерами арабских стран, а в начале второго десятилетия XXI века – политическим руководством Турции, однако именно ирано-израильский конфликт имеет все шансы перерасти в региональную войну, поскольку для ИРИ отношения с США, в отличие от Турции и арабского мира, не являются сдерживающим фактором. Жесткая антиизраильская риторика президента Ахмади Нежада в отношении Израиля вышла далеко за рамки политических деклараций его предшественников и дополнилась прямой поддержкой противостоящих Иерусалиму военно-политических группировок и политических движений по всему миру.
Несмотря на неформальные контакты, поддерживаемые Израилем и Ираном в третьих странах, вероятность прямого военного столкновения между ними высока, тем более что она соответствует интересам Саудовской Аравии и ее союзников, которые в этом случае имеют значительно более высокие шансы на продолжение существования правящих в этих странах династий, чем в случае их собственного столкновения с ИРИ. Конфликтный потенциал ирано-израильского противостояния может быть исчерпан в рамках локальных столкновений, привести к обмену ракетными или авиационными ударами либо перерасти в региональную войну с участием Соединенных Штатов. Возможности мирного выхода из ситуации не просматриваются, тем более что попытки Израиля выйти с Ираном на уровень взаимного сдерживания не получили взаимности: необходимость уничтожения Израиля открыто декларируется иранским руководством.