Россия и большевизм
Шрифт:
Разве они не пытались, где только было возможно, разжечь гражданскую войну, чтобы добиться всеобщего рабства. Это испытала на себе Испания. Таким образом, по опыту гражданской войны в Испании и, особенно, в России можно себе представить, к чему привела бы мировая гражданская война. Гражданская война отличается от международной, как жар накаленного добела железа от жара горящего дерева. В гражданской войне человек превращается в дьявола. Величайшей скорбью русских эмигрантов является сотрудничество их родных и просто соотечественников с убийцами России. В них вызывает горечь та легкость, с которой русский народ отрекся от своего тысячелетнего прошлого и обрек на кощунственное издевательство свою православную веру. Почему же русский народ оказался внезапно самым «безбожным»?
Достоевский в своем романе «Бесы» еще за сорок лет до революции предсказал это с такой точностью, что изображение им будущей русской революции является чудом, которое можно уподобить портрету, нарисованному
Что такое эта одержимость? С точки зрения медицины это просто душевная болезнь, но с точки зрения веры это более глубокое явление — это воплощение абсолютного Зла в человеческой личности, не только в его духе, но и во плоти. Бесноватый как бы раздваивается, в нем борются две враждебные силы. «Во мне боролись две воли, которые разрывали мою душу», — говорит блаженный Августин. В письме, написанном накануне своей кончины какой-то неизвестной, Достоевский писал: «Раздвоение является общим явлением человеческой природы. Я тысячу раз удивлялся способности человека и особенно русского носить в своей душе высший идеал и в то же время величайшую подлость». Когда Зло воплощается в человеческой душе и вынуждает ее действовать согласно своей воле, человек превращается в настоящего «одержимого». Тихая болезнь может захватывать не только отдельных лиц, но и целые народы: этому мы видим яркие примеры:
Революционный держите шаг……Товарищ, винтовку держи, не трусь.Пальнем-ка пулей в святую Русь……Мировой пожар раздуем,Мировой пожар в крови…Так пел в своей поэме «Двенадцать» великий поэт Александр Блок, запевая гимн большевистской революции. Но кто ведет этих двенадцать новоявленных апостолов? Увы!
Перед нами… невидимТихой поступью надвьюжнойВпереди Исус Христос…Когда поэт понял, что это был не Христос, а что его гимн оказался посвящен «двойнику» Христа, то его охватил ужас: «Что за чудовище воплотилось во мне?» Поэт умер, потеряв рассудок…
Можно ли назвать одержимым в наши дни тот европейский народ, который в своем тщеславии больше всех других гордился своим христианским поведением, благочестивым соблюдением воскресения и чтением Библии, раз он теперь внезапно, на наших глазах, кинулся в объятья большевиков, прижимает их к своей груди, пресмыкается перед ними и устами своих епископов заявляет, что большевизм надо считать глубоко христианским явлением? Нет, ни правительство, ни народ этой страны не одержимы, ибо их поступки и их слова только ложь, продиктованная страхом и надеждой на помощь большевиков. Но эта бесполезная ложь может им дорого обойтись. Скорее, здесь дело идет о расслаблении их рассудка или об их «нравственном помешательстве».
Только теперь, отдавая себе, отчет об угрожающей Европе опасности большевизма, которая, впрочем, грозит не одной Европе, мы можем оценить по достоинству величие геройского подвига, взятого на себя Германией в Святом Крестовом походе против большевизма. К этому походу присоединились и другие народы Европы. Вот почему теперь, когда зашатались стены этой проклятой Бастилии под страшными ударами германского оружия, русские эмигранты со всеми глубоко сознательными людьми всех народов чувствуют, что в них загорается пламенная надежда:
Она не погибнет — знайте!Она не погибнет, Россия,Они всколосятся — верьте!Поля ее золотые!И мы не погибнем — верьте.Но что нам наше спасенье?Россия спасется — знайте!И близко ее воскресенье!ТАЙНА РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Опыт социальной демонологии [40]
Das dreimal gl"uhende Licht.
40
Впервые: Мережковский Д. С. Тайна русской революции: Опыт социальной демонологии. Москва. Русский путь, 1998.
41
Трехкратно сияющий свет. Гете. «Фауст». Сц. 3.
ГЛАВА 1
«Будет или не будет война?» —
«„Гляньте, гляньте, земля провалилась!“ — „Как провалилась?“ Точно, прежде перед домом была равнина, а теперь он стоит на вершине страшной горы. Небосклон упал, ушел вниз, а от самого дома спускается почти отвесная, точно разрытая, черная кручь» (Тургенев. Конец света).
Бывшая Россия — б'oльшая часть Европы, шестая часть земной суши, — провалилась, а строители европейского дома двадцать лет искали и доныне ищут мира — устойчивого равновесия над пропастью.
Можно ли писать книги на землетрясении? Если можно, то разве таким людям, как русские изгнанники. Чудом спасшиеся от великого русского землетрясения, носятся они над землею Европы, тоже нетвердой, и будут носиться, как бестелесные духи, потому что родная земля для человека есть второе тело; жить в изгнании — все равно что выйти из этого тела — умереть заживо. Знают русские изгнанники то, чего в Европе никто еще не знает или не хочет знать, — что вопрос, погибнет ли Европа в войне или спасется в мире, — будет решен вместе с вопросом, погибнет или спасется Россия; знают, что победа коммунизма в России есть продолжающаяся первая Великая война и готовящаяся вторая — мост между ними — и что вот уже двадцать лет, как Европа только и делает, что переходит по этому мосту от первой войны ко второй; что вот уже двадцать лет, как видимый мир есть невидимая война по слову пророка: «Господь излил на них ярость гнева Своего и лютость войны; пламенем окружала их война со всех сторон, но они не замечали ее; и горела у них, но они не разумели этого сердцем» (Ис. 42, 25).
Только русские изгнанники поняли, что вторая Великая война может быть концом Атлантиды-Европы.
«В мире жить, никогда не подымать друг на друга оружия был главный и святейший закон, самим Богом начертанный в сердце Атлантов», — сообщает Платон незапамятно-древний миф или мистерию, предание или воспоминание, дошедшее от первого, погибшего человечества до второго, нашего. Солнце вечного мира озаряло «Остров Блаженных», Атлантиду — рай на земле, потому что вечный мир есть рай; не было иного рая и не будет. Миром начали Атланты — кончили войной и гибелью. «В один злой день, в одну злую ночь… остров Атлантиды, погрузившись в море, исчез». «Если не покаетесь, все так же погибнете» (Лк. 13, 3). Что это значит, поняли как следует только русские изгнанники, — поняли и хотели сказать, но не могли, потому что говорить можно словами слышащим и даже глухим — знаками, но тем, кто не хочет слышать, нельзя ничего сказать; а все-таки надо говорить до конца, до той последней минуты перед гибелью, когда еще можно спастись.
Эта книга, писанная в дни землетрясения, так что писавший не знал, кончит ли писать или не кончит, есть не что иное, как тщетная — или не тщетная (этого нельзя сказать до конца) — попытка сказать хуже чем глухим, — не желающим слышать — необходимейшее для них, остерегающее слово о грозящей Атлантиде-Европе гибели и о последнем, возможном для нее спасении.
ГЛАВА 2
«С русской революцией, рано или поздно, придется столкнуться Европе, — не тому или другому европейскому народу, а именно Европе как целому… С пристальным и тревожным вниманием следит она за русской революцией, но, может быть, недостаточно все-таки тревожным и пристальным, потому что происходящее в России страшнее, чем кажется Европе. Россия горит — в этом нет сомнения; но что Россия одна будет гореть и Европы не подожжет, так же ли это несомненно? Все внешние события русского переворота до мельчайших подробностей известны Европе, но глубокий, внутренний смысл их от нее ускользает. Движущееся тело русской революции видит Европа, но движущей души ее не видит: эта душа остается для нее вечною загадкой… Русская революция есть не только политика, но и религия (точнее, антирелигия), — вот что всего труднее понять Европе, для которой и сама религия давно уже политика. Европейцы судят по себе: им кажется, что Россия переживает естественную болезнь политического роста, которую в свое время переживали все европейские народы; пусть же перебесится — все равно выше головы своей не прыгнет, кончит тем же, чем другие народы кончали: остепенится, взнуздается парламентским намордником и удовольствуется буржуазно-демократической лавочкой. Может быть, и было бы так, если бы русские люди не были „европейцами наизнанку“; если бы не воля ко всему крайнему, безмерному, заставляющая русских людей разбивать голову об стену… Для того чтобы тысячелетняя громада русской государственности окончательно рухнула, нужно такое землетрясение, что все ветхие демократические лавочки попадают, как карточные домики, — ни на одной из них русская революция не остановится. Но тогда на чем же и что же далее? Прыжок в неизвестное, лежащее за пределами исторического опыта… возможный и для равновесия всего земного шара опасный провал шестой части земной суши — бывшей России… Когда Европа это поймет, то бросится тушить русский пожар, но, может быть, не потушит его, а сама зажжется».