Россия и мусульманский мир № 1 / 2015
Шрифт:
При этом не надо забывать, что движение второй волны также имеет советскую предысторию. Уже в 1970–1980-е годы была сформулирована «проблема перенаселенности» Центральной Азии в результате быстрого демографического роста в этой части СССР, и тогда же было предложено решать эту «проблему» путем постепенного переселения «избыточного» сельского населения Центральной Азии в Россию, где уже в то время наметился демографический спад. Это перемещение поначалу имело временный характер – набор рабочих по вахтовому графику (сюда же можно отнести и «стройбаты», или военно-строительные отряды, которые комплектовались в значительной мере центральноазиатскими призывниками и работали как на оборонных, так и на гражданских объектах). В 1980-е годы были предприняты попытки, правда неудачные, планового переселения жителей Центральной Азии в Россию и создания для них условий для постоянного семейного проживания 19 .
19
Rahmonova-Schwarz D. Op. cit. – P. 66–68.
Кризис, который поразил Россию и страны Центральной Азии в начале 1990-х, после распада СССР, сделал идею контролируемого переселения рабочей силы бессмысленной, так как экономика резко упала и потребность в дополнительных рабочих руках исчезла. Быстрое экономическое восстановление России после 1998 г. вкупе с продолжавшимся сокращением общей численности населения и его трудоспособной части к середине 2000-х годов опять создало ситуацию относительного дефицита рабочей силы на российском рынке труда. Это вызвало эффект притяжения рабочей силы прежде всего из бывших советских республик, которые сохранили безвизовый режим въезда в Россию, а также многие общие культурные привычки и навыки общения, включая русский язык.
Из стран Центральной Азии первыми двинулись жители самых бедных государств – Таджикистана и Киргизстана, не имеющих собственных сырьевых отраслей; в обеих странах политическая нестабильность привела к глубокому экономическому упадку. Чуть позднее, в середине 2000-х, к ним присоединились жители Узбекистана, страны относительно богатой сырьем, но значительно перенаселенной. Казахстан скорее оказался в положении России: растущая на сырьевой основе экономика сама сформировала запрос на притяжение, а не выталкивание рабочей силы. В Туркменистане же экономический рост на сырьевой базе был обеспечен собственной избыточной рабочей силой. По официальным данным Федеральной миграционной службы России, осенью 2013 г. на территории страны единовременно находились около 4,5 млн выходцев из стран Центральной Азии. Примерно 4 млн из них относятся к рассматриваемой мною категории «титульного» населения 20 .
20
Сведения в отношении иностранных граждан, находящихся на территории Российской Федерации, в половозрастном разрезе (по состоянию на 13 ноября 2013 г.). . Еще порядка 0,5 млн выходцев (титульных национальностей) из Центральной Азии получили российское гражданство.
Движение 2000-х годов имеет несколько существенных особенностей, которые отличают его от 1990-х.
Во-первых, как было отмечено, оно чаще всего мотивировано экономическими причинами и связано с поисками заработка.
Во-вторых, преимущественно экономический характер движения обусловливает основные социальные характеристики самих мигрантов. Это в большинстве своем сельские жители или жители небольших городов, малоквалифицированная рабочая сила, т.е. те, кому сложнее найти работу с хорошим заработком у себя дома. Преимущественно это мужчины трудоспособного возраста, с очень большой долей молодых. По мере того как поездки на заработки за границу и денежные переводы домой становятся частью повседневной жизни и необходимым элементом социального статуса и социальных связей, происходит некоторая диверсификация стратегий, мотиваций и участников. Возрастает доля представителей среднего класса, которые выезжают за пределы страны для открытия собственного бизнеса. Кроме того, возрастает доля женщин, часть из которых едет, как и мужчины, за заработками, часть – вслед за мужьями и потенциальными брачными партнерами. Расширяется список стран, куда люди выезжают. Сугубо экономическая мотивация дополняется другими соображениями, такими как социальная мобильность, освоение профессиональных навыков и получение образования, поддержание социальных отношений 21 .
21
Недостаточность экономического объяснения хорошо видна в антропологических исследованиях, которые вскрывают сложную и противоречивую мотивацию людей, отправляющихся или не отправляющихся в путь. См., например: Ривз М. По ту сторону экономического детерминизма: микродинамика миграции из сельского Киргизстана // Неприкосновенный запас. – 2009. – № 4. – С. 262–280.
В-третьих, те, кто выезжает в Россию, как правило, не имеют в виду перебраться сюда на постоянное жительство. Большинство выходцев из Центральной Азии сохраняют гражданство своих стран и с разной регулярностью возвращаются на родину, часто с тем, чтобы снова отправиться за границу на заработки. У большинства семьи остаются дома, а зарабатываемые средства они отправляют на их содержание, на повседневные нужды родственников, ремонт или строительство нового дома, приобретение предметов престижа, проведение разного рода социально престижных публичных ритуалов (свадьбы, празднества по случаю обрезания сыновей, разного рода религиозные мероприятия), оплату лечения и учебы. Даже те выходцы из Центральной Азии, которые фактически большую часть времени находятся в России и редко выезжают в страну исхода, продолжают считать свое состояние «временным», поддерживают тесную связь с семьей и исходят из того, что рано или поздно вернутся на родину.
В-четвертых, из сказанного выше вытекает, что для большинства выходцев из Центральной Азии «ассимиляция или интеграция» в российское общество не является стратегической задачей. Значительная их часть входит в разнообразные сети, которые построены по родственному, земляческому или этническому принципу. Внутри этих сетей они воспроизводят многие «домашние» практики, приспособленные к условиям перемещения и временного проживания. В сетевых сообществах создается своя собственная инфраструктура доверия, помощи, оказания тех или иных услуг, проведения досуга.
Почему движение из Центральной Азии в Россию вдруг стало важным элементом жизненных стратегий значительной массы населения? Ответ не так очевиден, как кажется. Конечно, крушение советской системы привело к демонтажу всей прежней социальной и экономической политики, которая удерживала население на своем месте разного рода ограничениями – пропиской и принудительными мерами, с одной стороны, а также инвестициями в порой убыточное производство и социальные программы – с другой. Резкое, почти катастрофическое падение уровня жизни, неопределенность жизненных перспектив и периодически возникающие политические катаклизмы не могли не спровоцировать поток желающих найти новое благополучие и новую устойчивость за пределами собственной страны. Безработица и ничтожно маленькие зарплаты и пенсии выталкивают людей на новые рынки труда туда, где даже небольшие, по тамошним меркам, доходы оказываются намного выше тех, на которые можно рассчитывать в своей стране.
Такой подход к движению как результату деградации объясняет спусковые механизмы процессов, но упрощает, на мой взгляд, картину происходящего в целом. В результате неверно выстраивается перспектива, и многие важные факторы остаются без внимания. Если взглянуть на рост мобильности населения в Центральной Азии в более широком контексте, то окажется, что масштабы, дальность и регулярность движения растут на всем постсоветском пространстве, а также в мире в целом. Кроме того, наблюдается безусловная связь между мобильностью и современной стадией развития капитализма, которую иногда называют глобализацией, иногда постиндустриализмом, иногда постмодерном. С этой точки зрения центральноазиатская ситуация предстает в несколько ином свете, нежели просто отражение бедственного состояния дел в странах, недавно получивших независимость. Территориальные перемещения становятся не только и не столько способом выживания, но и импульсом для распространения и «сборки» людей, капиталов, информации, навыков в новые социальные конфигурации. Последние имеют логику и смыслы, которые не зависят напрямую от особенностей той или иной конкретной страны, а подчиняются более широким закономерностям.
Какие же дополнительные объяснения – помимо реакции на постсоветскую деградацию – можно найти перемещениям большого количества населения из Центральной Азии?
Представляется, что этот процесс можно описать как инерцию тех связей и взаимных зависимостей между Центральной Азией и Россией, которые складывались и укреплялись на протяжении как минимум полутора столетий существования в едином государстве. Обычно такого рода отношения характеризуются как имперские или, если хотят подчеркнуть неравенство, колониальные 22 . Принято считать, что империи неизбежно распадаются, а им на смену приходят освобожденные нации. В этой простой телеологической схеме, которая сегодня господствует в постсоветских странах, многое не до конца ясно, а одним из самых спорных является вопрос, который задают многие постколониальные критики: действительно ли империя исчезла или она приняла новые формы, где нации, т.е. созданные самой империей конструкты, выполняют прежние функции окраин, по-прежнему перекачивая в бывшие метрополии ресурсы и получая взамен покровительство и контроль. Если признать последнее, а оснований для этого немало, то тогда и массовое движение людей из Центральной Азии в Москву, Петербург и другие российские земли выглядит как постимперская ситуация, где продолжается, приобретая другие темпы и векторы, циркуляция рабочих рук, денег, практик, представлений и информации. Это движение по-новому фиксирует разделение труда между прежними «центром» и «окраинами», их иерархию и взаимную потребность друг в друге, даже если в риторике господствует резкое отторжение.
22
Адамс Л. Применима ли колониальная теория к Центральной Евразии? // Неприкосновенный запас. – 2009. – № 4. – С. 25–36.
Еще одно объяснение, почему массы людей перемещаются из Центральной Азии, тоже достаточно очевидно, хотя на него мало обращают внимания. Как отмечено выше, значительную, если не основную, долю масштабной мобильности составляет выезд сельских жителей на заработки за границу. Иными словами, речь идет о весьма классическом процессе пролетаризации до сих пор преимущественно аграрного центральноазиатского общества. Советская модернизация пыталась по-своему организовать этот процесс, постепенно превращая местных жителей в сельскохозяйственный рабочий класс. При этом в качестве своеобразной компенсации за полупринудительный труд в регионе сохранялись частный аграрный сектор и соответствующие ему сельские практики, отношения и мировосприятие. Крушение СССР означало, в частности, и крах такой модели трансформации. После чего неизбежной стала стандартная версия капиталистического развития с разорением крестьянства, его обнищанием и исходом в города, где крестьяне становятся наемными работниками и подвергаются нещадной эксплуатации. Иначе говоря, то, что воспринимается как деградация, является, по сути дела, сменой социально-экономического порядка, но не возвращением к каким-то прежним укладам, как это иногда кажется, а вхождением в совершенно новую форму общежития.