Россия и мусульманский мир № 11 / 2015
Шрифт:
Сам факт указанной классификации говорит, с одной стороны, о транснациональном (универсальном) характере технологии корпоративного менеджмента, а с другой – о том, что эта технология имеет некие национально-культурные различия: коль скоро вообще различают «англосаксонскую», «японскую» и т.д. корпоративные культуры. Поэтому возникает естественный вопрос о соотношении национального и транснационального в корпоративно-технологической мегаструктуре – насколько на самом деле существенны национально-культурные особенности применения данной структуры. Теоретической базой для такого анализа могло бы послужить общепринятое в научной литературе описание особенностей каждого из четырех «национальных» типов корпоративной культуры.
Между тем специалисты отмечают, что когда речь идет о транснациональных корпорациях, то эти корпоративные структуры, независимо от своей национально-культурной принадлежности, демонстрируют некий отдельный тип корпоративной культуры, который, таким образом, «выравнивает» между собой все указанные национально-культурные типы, причем, по экспертной оценке, смещая их в сторону англосаксонской корпоративной культуры. Иными словами, развитие транснационально-корпоративной культуры происходит как конвергенция международной
Итак, корпоративная организационно-управленческая система, получившая распространение по всему миру, свидетельствует о ее эффективности как для индустриальной модели, так и для постиндустриального типа экономического развития. В связи с этим возникает вопрос: в чем же состоит принципиальное различие между этими двумя моделями экономического развития?
Достаточно жесткий ответ на поставленный вопрос содержится в статьях В.Л. Иноземцева, посвященных анализу кризисной ситуации 1987 г. и непосредственно с ней связанным кризисом 1997–1999 гг., захватившим всю периферию постиндустриального мира.
Кризис 1987 г. начался довольно своеобразно. С 1974 г. по октябрь 1987 г. на фондовых рынках наблюдался быстрый рост котировок (ведущие американские индексы выросли более чем в 4 раза). Поэтому падение индекса Доу-Джонса 19 октября (самое большое в своей истории) в течение одной торговой сессии на 508 пунктов, или более 22% текущей рыночной стоимости, было неожиданным для большинства экспертов 3 .
Значительная часть, если не большинство, экспертов-исследователей, анализируя кризисную ситуацию, предсказывали депрессию в глобальном масштабе и окончательный переход роли мирового экономического лидера к Японии. Такой прогноз они делали на основе анализа исключительно финансового аспекта кризиса. Лишь немногие эксперты видели его причину в растущем социальном неравенстве, сокращении платежеспособного спроса, стагнирующей производительности и т.п. Весьма любопытно, что большинство экспертов-исследователей не принимали в расчет те факторы, которые способствовали быстрому выходу из кризиса и сохранению США лидирующей роли в мировой экономике.
3
Иноземцев В. К истории становления постиндустриальной хозяйственной системы (1973–2000) // Свободная мысль – XXI. – М., 1999. – № 7. – С. 22.
Для такого прогноза были довольно серьезные основания: во-первых, США в эти годы имели громадный дефицит бюджета и отрицательное сальдо своего торгового баланса с Японией; во-вторых, с конца 1970-х годов японская промышленность успешно вытесняла американских производителей с рынка микрочипов, обеспечив в 1989 г. разрыв в 16 процентных пунктов. Эти факторы были очень важными, но оказались недостаточными для пессимистического прогноза. Более существенным явилось то, насколько широко и эффективно использовались в стране достижения информационной революции. Так, простое сопоставление параметров по таким информационно-технологическим продуктам, как использование кабельных сетей, персональных компьютеров на 1 тыс. человек, электронной почты, было в США на порядок больше, чем в других странах, включая Японию. В начале 1990-х годов мировой рынок информационно-программных продуктов на 57% контролировался американскими компаниями, и их доля превышала японскую более чем в 4 раза. И как следствие этого, «в середине 1990-х годов было легко восстановлено равенство на рынке производства микрочипов, а доли США и Японии выровнялись». В 1991 г. «расходы американских компаний на информацию и информационные технологии, составившие 112 млрд долл., превысили инвестиции в основные фонды (107 млрд долл.). К началу 1995 г. в США при помощи информационных технологий производилось около 3/4 добавленной стоимости, создаваемой в промышленности, а американские производители контролировали 40% всемирного коммуникационного рынка, около 75% оборота информационных услуг и 4/5 рынка программных продуктов» 4 . Все это стало реальностью потому, что уже в конце 1980-х годов, в отличие от своих основных соперников, США располагали принципиально иным типом хозяйственного (экономического) роста. «Практика противостояния США и новых индустриальных стран во второй половине 1980-х годов показала, что период, в течение которого индустриальная модель развития могла эффективно конкурировать с экономиками, основанными на доминировании новейших технологий, уходит в прошлое» 5 . Отныне именно технологическое превосходство оказывается мощнейшим инструментом международной конкуренции. Крушение коммунистической системы, располагавшей наименее эффективной из всех моделей индустриального экономического развития, привело к резкому сокращению военных расходов, способствовавших снижению остроты проблемы внутреннего долга и позволившего увеличить ассигнования на социальные программы, что послужило в первой половине 1990-х годов мощным толчком расширения емкости внутреннего рынка.
4
Иноземцев В. К истории становления постиндустриальной хозяйственной системы (1973–2000) // Свободная мысль – XXI. – М., 1999. – № 7. – С. 22.
5
Иноземцев В. К истории становления постиндустриальной хозяйственной системы (1973–2000) // Свободная мысль – XXI. – М., 1999. – № 7. – С. 22.
В новых условиях важнейшими направлениями становления постиндустриальной хозяйственной системы в странах западного мира стало ее формирование как целостной социально-экономической формации, объединяемой, в том числе, и ценностными ориентирами ее граждан. Возможности вхождения в нее «Японии и государств Юго-Восточной Азии оставались незначительными, в первую очередь в силу того, что исповедуемая ими парадигма хозяйственного роста по самой своей природе не была адекватной ценностям постиндустриального строя. Не сумев одержать победу в технологическом соревновании с США, Япония перешла к оборонительной позиции, став не форпостом постиндустриального общества на Востоке, а создав вокруг себя сообщество государств, полагавшихся на экспансию индустриального производства. Уверенность японских предпринимателей и политических лидеров в возможности восстановления своей экономической мощи за счет экспансии в Азии привела к тому, что сама Япония к концу 1990-х годов откатилась далеко назад по сравнению с серединой 1980-х годов» 6 .
6
Иноземцев В. Указ. соч. – С. 24.
Развитие научно-образовательного потенциала и рост на его основе наукоемкого производства привели к глубокому кризису индустриальной модели экономического развития, происшедшему в 1990-е годы. Фактически произошло окончательное крушение индустриальной системы и перераспределение экономической мощи таким образом, который соответствует уже осуществившемуся перераспределению как технологического, так и интеллектуального потенциала между основными центрами современного мира. Это изменение В.Л. Иноземцев называет вторым системным кризисом индустриального типа хозяйства. Суть его заключается в неизбежном резком снижении роли индустриального сектора в мировом масштабе.
Кризис 1997–1999 гг., начавшийся на периферийных рынках, убедительно продемонстрировал то, что «несмотря на впечатляющий прорыв в ряды индустриальных держав, государства Юго-Восточной Азии не смогли заложить фундамент перехода к постиндустриальному типу развития, предполагающему высокие уровни потребления населения и широкое распространение постматериалистической мотивации» 7 . Здесь сложилась ситуация, когда образованность не воспринимается в качестве значимой ценности, а творческая деятельность не может стать органичной и настоятельной потребностью. В результате этих и других факторов государства этого региона не смогли сформировать необходимый для перехода научно-образовательный потенциал. Так, в силу сложившихся традиций большинство студентов учились в технических вузах и не получали всесторонней университетской подготовки, а молодые специалисты, получившие узкое техническое образование, могут успешно работать в сфере использования западных технологий, но не могут создавать новые. Как следствие, в Японии, не говоря о других странах региона, на протяжении всех послевоенных десятилетий фактор повышения квалификации работников оставался последним среди десяти наиболее важных составляющих экономического роста. Сформировавшаяся в 1980-е годы ориентация на обучение студентов за рубежом не оправдала себя: студенты, обучающиеся за границей, видя перспективы, открывающиеся перед ними в Европе и США, не возвращались домой после окончания учебы. Нерешенность во всех странах региона важнейших задач, жизненно необходимых для формирования основ постиндустриального общества, обусловила неизбежный застой и спад в их хозяйственной динамике. «Определяющей особенностью начавшегося в 1997 г. кризиса является то, что он представляет собой кризис индустриального хозяйства в постиндустриальную эпоху, со всей определенностью показывающий, что сегодня развитые страны вполне могут обойтись без “третьего мира”, в то время как “третий мир” не способен развиваться на собственной основе» [5, с. 35].
7
Иноземцев В. К истории становления постиндустриальной хозяйственной системы (1973–2000) // Свободная мысль – XXI. – М., 1999. – № 8. – С. 34.
Начало финансового кризиса связано с девальвацией тайского бата в августе 1997 г. «В течение считанных месяцев от благополучия азиатских стран не осталось и следа». В анализе кризисной ситуации, выполненном В. Иноземцевым, заслуживают особого внимания сделанные им два вывода.
Первый вывод. «Два года, прошедшие с момента девальвации тайского бата, со всей ясностью показали, что в современных условиях нормальное функционирование и эффективное развитие мировой постиндустриальной системы возможно даже при хозяйственной дестабилизации в других регионах планеты… В связи с этим финансовая поддержка оказавшихся в кризисной ситуации государств представляется нецелесообразной и даже опасной, причем прежде всего для самих развитых стран. Оказывая ее, правительства постиндустриального мира и международные финансовые организации закрывают глаза как на то, что в большинстве развивающихся стран, от Индонезии до России, средства, аккумулированные в национальной экономике или привлекаемые за счет иностранных инвестиций, используются в интересах либо отдельных финансово-промышленных групп, либо коррумпированных представителей государственной власти, так и на то, что возможности развития массового производства примитивных материальных благ, основанного на импортируемых технологиях и капитале, являются сегодня абсолютно исчерпанными. Налицо второй системный кризис индустриальной модели экономического развития, который представляет собой уже не прелюдию общего кризиса индустриального общества, а непосредственно процесс его разрушения» [5, с. 37].
Второй вывод. «Сегодня становится ясно, что даже активная технологическая и инвестиционная “накачка” индустриальных стран не делает их постиндустриальными и не порождает нового социального порядка, который устанавливается сегодня в Соединенных Штатах и в странах Европейского союза. При этом расширяется не только хозяйственная, но и гуманитарная пропасть между двумя мирами, а готовность относительно отсталых стран отстаивать сегодня под лозунгами национальной и культурной идентичности свое право на отсталость, не сильно отличается от той, с какой в прошлом веке они защищали свое право называться величайшими державами планеты» [5, с. 38].