Россия и современный мир №2 / 2016
Шрифт:
Поскольку криминальные группировки на разных уровнях власти имели и имеют соответствующее политическое прикрытие, то борьба с ними тоже должна опираться на мощный политический ресурс. Речь не идет о какой-то «романтике», например о народных дружинах в поддержку российской законности, хотя в условиях надвигающейся Смуты и народное Ополчение может оказаться не лишним (вспомним про роль ополчения Минина и Пожарского в одной из отечественных Смут!) Но нужно восстановить политические институты и заставить их работать, т.е. партии должны быть партиями, выборы – выборами, депутаты – депутатами и т.д.
И половинчатость здесь может быть только во вред. Чем обернется нынешняя борьба с коррупцией на региональном уровне можно только гадать. Начать и не закончить – это хуже, чем вообще не начинать.
В ходе этого громкого, но довольно скоротечного скандала с арестом руководства северной республики, шум вокруг которого
На примере кризиса власти в РК видно, что никакой «политики» на региональном уровне в общем-то нет. В публичном пространстве она имитируется, официальные власти республики были заняты «отжиманием» собственности в свою пользу, депутаты только послушно раскрывают рот и нажимают кнопки, а то, что их избирателей десятилетиями обворовывают, – никому дела не было. На принятие самостоятельных решений никакие местные «политики» не способны.
И это тоже очень опасно, так как противоречие по линии Центр – регионы на несколько лет было снято не политическими, а административными методами. Сейчас эти противоречия оживают вновь, а политические институты во многом оказались разрушенными. Политическую модернизацию нельзя провести только силами Следственного комитета. В свое время в Концепции национальной безопасности России было записано: борьба с организованной преступностью и коррупцией имеет не только правовой, но и политический характер 12 (выделено нами. – В. К). Схожие мотивы звучат и в таком важном документе, как Указ Президента РФ от 12.05.2009 № 537 (ред. от 01.07.2014) «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года». Однако в документах можно записать всё, что угодно, но как обстоит дело на практике?
12
Цит. по: http://nvo.ng.ru/concepts/2000-01-14/6_concept.html
Пока мы видим, что институт выборов в РФ практически разрушен, несмотря на регулярно проходящие голосования. У россиян, по-видимому, нашла бы понимание отмена такого рода «электоральных кампаний», особенно в условиях кризиса. Если уж говорить о настоящих выборах, то их стоило воссоздавать заново, например, с воссозданием реальной конкуренции на муниципальном уровне, где население прямо выбирает глав городов и районов и имело бы возможность с них спросить. Сторонниками российской демократизации об этом говорилось бесчисленное количество раз, но размышления по поводу «гайзергейта» позволяют обнаружить некоторые новые повороты в этой, казалось бы, уже безнадежно избитой теме.
Как интерпретировать в терминах социальной и политической науки произошедшие в Коми события? Нам представляется, что мы имеем дело здесь с проявлениями так называемого неопатримониализма. Этот феномен уже неплохо проанализирован в научной литературе. Среди российских исследователей о нем справедливо писал П.В. Панов в связи с проблемой институционального порядка: «Неопатримониализм базируется не на воспроизводстве традиционных “обменных” практик, которые не ставятся под сомнение, а скорее на инструментальном (порой откровенно циничном) обмене ресурсами между элитными акторами, которые контролируют примордиалистские или (и) клиентелистские фрагменты». И далее: «В рационализированном неопатримониализме политические лидеры обязаны приобрести легитимность “снизу” (как правило, через процедуру выборов), однако выборы как таковые создают значительные риски для сложившейся клиентелистской дистрибуции ресурсов. В этих условиях, пожалуй, единственный выход – действуя в рамках процедуры выборов, свести их непредсказуемость к минимуму, т.е. обеспечить передачу власти “своему человеку” – “преемнику” – лицу, которое сможет гарантировать дистрибутивные интересы правящей группы» [8, с. 205–206].
Собственно, речь здесь идет о том, на что мы указывали в начале статьи, т.е. о неразрывной связи, амальгаме политики и уголовщины, но дело не просто в преступных намерениях и действиях отдельных лиц и организованных групп, а о структурах, порождающих такое поведение. Скорее ему подходит также популярное слово «мафия», в смысле системы отношений, транслируемых из прежних, домодерновых эпох в современное общество, что наглядно свидетельствует о недостаточной (неудачной, неоконченной) модернизации экономических, культурных и социально-политических отношений в нашей стране.
В ставших уже классическими западных разработках модернизация не сводится только к совершенствованию техники, но включает в себя совершенствование всех сторон жизни, в том числе и политики. В свою очередь политическое развитие понимается как демократизация. В качестве предпосылок и условий модернизации называются урбанизация, повышение уровня образования, распространение универсальных и рациональных ценностей и т.д. Но помимо этого Карл Дойч связывал модернизацию с тем, что он называл «мобилизацией». «Социальная мобилизация – это то, что происходит с большим количеством людей в ареалах, переживающих модернизацию, т.е. там, где вводятся и в значительных масштабах принимаются развитые, нетрадиционные практики в сферах культуры, технологии и экономической жизни. Следовательно, она не тождественна процессу модернизации в целом, но охватывает один из его основных аспектов, или, лучше сказать, повторяющийся кластер его последствий» [2, с. 116].
Препятствия для такой модернизации нередко носят субъективный, политический характер, корни которого в экономической заинтересованности господствующих групп в сохранении нынешнего положения, а его можно назвать «неозастоем». Властвующая элита современной РФ всеми силами стремится не допустить массовой мобилизации населения, особенно его наиболее «креативных» слоев, с целью не допустить изменения статус-кво. Верно и обратное: сами по себе предпосылки модернизации не реализуются без активности социальных и политических акторов, без массового изменения отношений в разнообразных кластерах – от политики до культуры.
Мы говорим здесь о региональных аспектах российской политики, но сейчас надо понимать, что сами по себе они не могут проявиться без изменения ситуации на общероссийском уровне. Может с недоумением восприниматься тезис, что сейчас политические институты в РФ менее стабильны, чем в «лихие девяностые», но это так. С начала «нулевых» годов региональные политики не способны на активные самостоятельные действия, по крайней мере в существующем правовом поле. Поэтому, когда мы видим, как на улице провинциального города толпа полицейских охраняет одиночного пикетчика, а попытка устроить митинг воспринимается наподобие землетрясения, то, разумеется, это отражение нынешней московской ситуации. То есть на федеральном уровне политические институты упростились до того, что не могут длительное время выдерживать ситуации политической конкуренции и т.п. (Такое уже было в нашей стране в период тоталитарной диктатуры и застоя, который при попытке реформ обернулся «геополитической катастрофой».) Естественным следствием подобного положения сейчас является стремление властей атомизировать общество, снизить уровень его мобилизации. Это не только и не столько политика «суверенной демократии», «борьбы с экстремизмом» и переключение внимание россиян с нечестных выборов и проделок «жуликов и воров» на «геополитику» и «происки американского империализма», словом, «Сирию». Такая политика имеет естественное экономическое основание, когда самостоятельный бизнес вести очень трудно, а получать большую прибыль возможно лишь в связи с государственно-коррупционной «вертикалью». Не может в таких условиях формироваться и устойчивый и независимый средний класс.
Но своя логика в проводимом курсе присутствует. Состояние социальных институтов надо привести к проводимому политическому курсу. А институциональная деградация уже, в свою очередь, заставляет предотвращать малейшие проявления недовольства и реального массового объединения, и делать это все более жестко. С. Хантингтон еще более полувека назад предупреждал: «Если мыслить политическое развитие как заключающее в себе мобилизацию людей в политику, то нужно также принять во внимание возможность того, что может произойти откат развития вспять (…) и люди будут из политики демобилизованы. Может произойти структурная дифференциация, но возможна и структурная гомогенизация. Национальный распад – не менее возможный феномен, чем национальная интеграция» [10, с. 152]. Последствия отмены избрания губернаторов, так фактически и не восстановленного, выхолащивание института выборов как такового вообще сказываются очень быстро. Таким образом, укрепляется существующий политический порядок и достигается чаемая многими стабильность. Но остается вопрос о перспективах этой ситуации, в которой перемешиваются институциональная деградация и культурное одичание. Что это будет за «политическая культура»?