Россия и Япония: стравить!
Шрифт:
В сторону Китая — к русскому Нерчинску — на долгих три года отправилось посольство Федора Алексеевича Головина — образованного умницы, будущего сподвижника Петра и будущего генерал-фельдмаршала.
Первая статья в инструкциях Головину предписывала: «Настаивать, чтобы между русскими и китайскими владениями границею была написана река Амур».
Головин добрался до Нерчинска 9 августа 1689 года. Под городком уже стояли китайские великие послы, а теперь рядом выросли и наметы русского посольства — для переговорных съездов.
Одна деталь начавшихся переговоров была символической, и помнить о ней надо бы и русским, и китайцам. Для обсуждения процедуры к Головину приехали три представителя китайских послов. Платье, естественно, китайское, китайские шапочки, бритые головы, косы... Поклонились они тоже по-китайски, а потом... поинтересовались, нет ли толмача, разумеющего... латынь.
Ну, с этим «вариантом китайского языка» был знаком и сам великий полномочный русский посол. И вот что выяснилось...
Двое из троих посланцев китайских послов — отцы-иезуиты! Испанец Перейра и француз Жербильон.
И переводили они потом, на переговорах, весьма своеобразно...
Головин объявил, что границей должен быть Амур до самого моря: «Левой стороне быть под властию царского величества, а правой — богдыханова»...
И тут китайские послы (в переводе иезуитов) обнаруживают удивительное знакомство с древней европейской историей и возражают, что Амур-де был во владении богдыхана со времен Александра Македонского...
Головин невозмутимо ответствует, что «об этом хрониками разыскивать долго, а со времен Македонского многие земли разделились под державы многих государств».
Тогда китайские послы (в переводе иезуитов) заявляют, что пусть граница будет до Байкала, а если что не так, они приведут сюда своих «ратных людей»...
Головин опять же невозмутимо ответствует, что при посольских съездах «не обычай грозить войною», а если китайцы хотят войны, то «пусть объявят прямо».
И эти последние свои слова Головин, как сообщает Сергей Михайлович Соловьев, «велел перевести на мунгальский язык, заподозрив иезуитов, что они, переводя с латинского на китайский, многие слова прибавляют от себя»...
Умен был Федор Алексеевич, и все заподозрил он правильно. Китайские послы — уже на «мунгальском» языке — заверили, что они велели иезуитам говорить только о границе, а не угрожать войсками.
В Европе Франция и Испания вековечно враждовали, но тут иезуит-испанец и иезуит-француз выступали в трогательном единении, охваченные общим искренним чувством вражды к России (да и к Китаю) и желанием ссорить ее с Китаем.
Деталь, повторяю, не лишняя в памяти русских и китайцев и в XXI веке.
К слову, сообщу уж читателю и то, что в ходе переговорной переписки иезуиты ничтоже сумняшеся просили Головина прислать им «соболей, горностаев, лисиц черных на шапки, вина доброго, кур, коровьего масла».
Посол отослал
Иезуиты же «отдарили» двумя «готоваленками» с ножичком и ножничками «ценою по 10 алтын» (тридцать копеек), двумя гравированными портретами Людовика XIV и «версальской» книгой.
Деталь тоже показательная, и ее русским людям тоже желательно бы знать и даже в XXI веке не забывать.
Китайские богдыханы обходились в Восточной Сибири данью с «мунгальского» хана, и ничего похожего на освоение этих земель — в отличие от русских — не предпринимали. Соответственно, и географию этих мест знали они не лучшим образом... Однако когда наше посольство на переговорах предоставило русские карты, то китайцы-маньчжуры, впервые увидев — всего лишь на бумаге — новые просторы, сразу же потребовали от нас всю территорию к востоку от Лены.
Не обломилось... И Нерчинский договор зафиксировал, в общем-то, провал попыток воцарившейся в Китае с середины XVII века маньчжурской династии Цин завоевать — без особых военных усилий — чуть ли не всю Восточную Сибирь.
Провал этот был вполне объясним. Скажем, поведение того же Хабарова резко контрастировало с политикой сознательного террора, набегов и резни, проводимой маньчжурами на той стороне Амура, по которой позднее пройдет русская «железка» со станцией Ерофей Павлович на ней.
Бывало, конечно, всякое... И, скажем, во время тех же нерчинских переговоров «ясачные» буряты поддержали не русских, а китайцев, чем повлияли на результаты переговоров.
Однако жизнь народов измеряется мерками не одного дня, и опыт межнационального общения приходит не сразу. Но — приходит. И в результате многолетних сравнений амурские аборигены были склонны идти все же не под китайскую, а под русскую державную руку.
Впрочем, победой России Нерчинский договор не стал — по нему мы вынуждены были уйти в то время с Верхнего и Среднего Амура. Юридически вернул нам эти земли лишь договор Айгунский.
Нерчинский договор разграничивал ряд сопредельных территорий и определял характер торговых отношений двух стран. Позднее условия русско-китайской торговли были подтверждены Кяхтинским договором 1727 года.
Еще ранее — с 1712 года — Россия (опять-таки — единственная из иностранных государств) имела в столице Циньской империи постоянное представительство в виде Российской духовной миссии.
Интересная деталь: после Кяхтинского договора 1727 года китайские купцы вели торговлю с Россией по строгой «Инструкции», где, в частности, говорилось: «Жадности в покупке русских товаров не иметь и в торговле не показывать, хотя бы кому и была крайняя необходимость».