Россия и Япония: стравить!
Шрифт:
Речь — об отце и сыне Лаксманах.
Уроженец Финляндии Эрик (Кирилл) Лаксман-отец после учебы в университете в Або в 25 лет переселился в Петербург. В 1770 году был избран академиком «по экономии и химии», в 1780 году навсегда переселился в Сибирь, бывая в столице наездами и пользуясь в столичном научном мире заслуженным уважением.
В 1791 году у русских берегов потерпел крушение японец Кодаи и вместе со своим спутником был привезен в Иркутск, откуда их отправили ко двору.
Японцев сопровождает в столицу Лаксман, а там он предлагает Екатерине воспользоваться удобным случаем отправки потерпевших на родину
13 сентября (старого стиля) 1792 года, в годовщину подписания Екатериной указа о «японской» экспедиции, на галиоте «Святая Екатерина» Адам вышел в море. Фактически посольство было актом политическим, но формально Адам Лаксман вез в Японию письма всего-то от иркутского генерал-губернатора, подарки от его же имени и подарки отца трем японским ученым.
9 октября 1792 года «Екатерина» вошла в гавань Немуро на северном берегу острова Хоккайдо, но только 29 апреля 1793 года в Немуро прибыло японское посольство из двухсот (!) человек с ответом от императора. Лаксману предлагалось доставить двух своих подопечных в самый южный порт Хоккайдо — Мацумаэ на японском судне.
Лаксман, тем не менее, отправился на «Екатерине» в Хакодате, порт в сотне километров к северо-западу от Мацумаэ. В Хакодате власти приняли его исключительно любезно, но абсолютно изолировали от каких-либо контактов с жителями.
В результате более чем непростых переговоров Лаксман добился разрешения для одного русского корабля раз в год приставать в порту Нагасаки. Когда читатель позднее ознакомится с историей Японии получше, он поймет, что успеха Адам добился фактически невероятного.
По возвращении Лаксман был вызван с отцом в Петербург, получил чин капитана и предназначался в новую экспедицию, которую предполагалось снарядить в 1795 году. Ученая часть поручалась Эрику Лаксману, а торговая — знаменитому основателю Русской Америки Григорию Шелихову...
Но экспедиция не состоялась. Шелихов внезапно умер в Иркутске 20 июля 1795 года, Лаксман — 5 января 1796 года на обратном пути в Сибирь. И тоже внезапно, в одночасье... Причем оба были отменного здоровья, да и лета имели не то чтобы преклонные.
Вскоре после смерти отца скончался и молодой Адам Лаксман.
И вот уж в трех последних смертях есть все основания предполагать руку вездесущей и вечно гадящей России «англичанки»... Так что неудивительно, что через двадцать лет после успеха (увы, незакрепленного) Адама Лаксмана — человека без серьезного положения и высших полномочий, камергера — и Чрезвычайного посла Резанова ожидал уже полный крах его миссии.
Почему? Ведь Резанов представлял Россию на высшем официальном уровне! Был сановником, чрезвычайным министром! Чтобы не раздражать японцев, не терпящих христиан, Резанов даже распорядился временно снять нательные кресты — особенно матросам, ходившим с открытой грудью. И тем не менее не добился даже подтверждения того, чего до него добился от японцев скромный армейский поручик...
Почему?
Не потому ли, что в случае успеха Резанова Россия могла бы первой из мировых держав мирно прервать ту самоизоляцию Японии, которую только через полвека грубо прервут США?
Неудачи первых русских посольств в Японию стали как бы прологом к постоянным провалам нашей «японской» политики вначале в XIX, а затем и в XX веке. В то время как США и страны Запада активно наращивали свое влияние в Японии, Россия позволяла Западу и внутренней его агентуре в России вести себя к активному противостоянию с Японией. Системным пиком ситуации стала Русско-японская война...
Не более умной была и «китайская» политика царского правительства... И — «корейская»...
Однако и сегодня российско-китайская граница проходит по Амуру... И на правом его берегу начинается огромный Китай. А в Приморье часовые Родины все еще охраняют узкую полоску нашей границы с Народной Кореей...
В отношениях с этими двумя нашими континентальными дальневосточными соседями, как и в отношениях с Японией, Россия на рубеже позапрошлого и прошлого веков упустила весьма заманчивые возможности... Обо всем этом и о многом другом читателю предстоит вскоре узнать самому.
И я надеюсь, что новые знания дадут толчок новому пониманию старых, однако все еще нерешенных проблем.
И еще одно предуведомление...
В конце 1919 года Василий Алексеевич Маклаков, помещик, член ЦК партии кадетов и посол Временного правительства в Париже (к тому времени представлявший в «столице мира» уже белую Россию), сообщал генералу Антону Ивановичу Деникину: «Со слов Черчилля я могу вас заверить — о чем он обещал вам лично телеграфировать, что они (то есть англичане. — С.К.) продолжают и будут продолжать посылать вам вооружение. Они просят вас не смущаться тем, что блокада с России снимается. Это вообще очень сложный вопрос...»
«Сложный вопрос» для белых был в том, что в Англии начинали потихоньку приходить к мысли о бесперспективности ориентации на деникинщину и белых вообще. А кое-кто из английской элиты — и тут уж усы у Антона Ивановича обвисали напрочь — даже подумывал о признании большевиков.
Имелись, впрочем, в Англии и настроения прямо противоположные, о чем Деникину сообщал знаменитый профессор-кадет Павел Николаевич Милюков. Суть этих англосаксонских настроений формулировалась им без околичностей: позволить Германии, только что потерпевшей поражение в Первой мировой войне, частично восстановить свою военную мощь и «допустить Германию и Японию покончить с большевизмом, предоставив им за это серьезные экономические выгоды в России».
Вот как рассчитывали «объединить» судьбы трех мировых держав на берегах Темзы. Этого же, вне сомнения, хотели и на берегах вашингтонского Потомака. И тут интересен не только факт существования подобных настроений, но и то обстоятельство, что уже тогда в мире были силы, видевшие возможную взаимозависимость отношений русских, немцев и японцев и опасавшиеся того, что эта взаимная зависимость будет развиваться на путях мира, а не войны.
Итак, англосаксы предполагали, что судьбы русских и немцев могут вновь пересечься. При этом, как сообщал позднее сам Антон Иванович: «Эти предположения находили весьма сочувственный отклик на берегах Шпрее, далекий, однако, от оптимистических чаяний англичан. Весьма показательно в этом отношении появление в 1918 году популярной книги немецкого профессора В. Дайа, проповедовавшего «новый тройственный союз XX века — Германии, России и Японии».