Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II
Шрифт:
Иван Грозный, развязавший войну против тогдашней политической элиты – старого боярства, предпочитал подстраховаться. В Вологде по царскому распоряжению даже строили суда, чтобы было на чем отплыть в Англию.
Елизавета, подумав, согласилась удовлетворить пожелание Ивана Грозного, но не сочла необходимым оговорить такие же условия для себя, чем необычайно уязвила самолюбивого царя.
Внезапное осложнение в отношениях между Москвой и Лондоном удалось, впрочем, быстро уладить. Обиды были заглажены любезностями королевы, подарками, новыми торговыми договоренностями, поставками в Москву оружия и даже
В качестве кандидатуры на роль русской царицы всерьез рассматривалась Мария Гастингс, племянница королевы по матери. Что касается досадной помехи, то есть тогдашней жены Ивана Грозного Марии Нагой, то московская дипломатия разъясняла ситуацию Лондону следующим образом:
Государь наш по многим государствам посылал, чтоб по себе приискать невесту, да не случилось, и государь взял за себя в своем государстве боярскую дочь не по себе; и если королевнина племянница дородна и такого великого дела достойна, то государь наш, свою отставя, сговорит за королевнину племянницу.
Любопытно, что в этих переговорах о сватовстве царь заставил участвовать даже Афанасия Нагого, брата своей жены.
Переговоры о женитьбе шли долго: англичане, зная характер жениха, вопрос затягивали. Сначала русским не разрешали сделать портрет невесты, потому что она якобы переболела оспой. Елизавета писала русскому послу:
Любя брата своего, вашего государя, я рада быть с ним в свойстве; но я слышала, что государь ваш любит красивых девиц, а моя племянница некрасива… да и больна, лежала в оспе.
Посол Писемский, не соглашаясь, отвечал:
Мне показалось, что племянница твоя красива…
Затем в ход пошла другая аргументация. Англичане убеждали царя:
Эта племянница королевне всех племянниц дальше в родстве… а есть у королевны девиц с десять ближе ее в родстве.
В конце концов вопрос о женитьбе заглох.
Многие русские историки убеждены, что западное влияние на Ивана Грозного было значительным. Сергей Платонов, утверждая, что «сам Грозный, с его острым умом и нервною впечатлительностью, подпал под обаяние любопытных пришельцев», приводит немало конкретных свидетельств тесного и неформального общения царя с иностранцами.
Сами иностранцы также любили вспоминать об этом неформальном общении, отмечая не только любезность царя, но и широту обсуждаемых тем: свободно дискутировались не только вопросы политические или торговые, но и философские, богословские, исторические, бытовые. Английский посол Боус, например, вспоминал, как царь, закончив деловую беседу, демонстрировал вещи, привезенные ему голландцами. Снял с руки перстень, чтобы показать гостю, затем хвалился перед Боусом большим изумрудом на шапке, в шутку и всерьез укоряя дипломата за то, что англичане таких хороших товаров ему не возят.
Другой английский посол, Томас Рандольф, сообщает о ночном свидании с царем в феврале 1569 года. Иван Грозный пожелал говорить с ним секретно и вызвал его к себе поздним вечером через доверенного боярина. Рандольф вспоминал:
…Место свидания было далеко, ночь холодная, и я, переменив
Столь тесные контакты с англичанами стали причиной появления среди русских множества кривотолков. Особенную ненависть в народе вызвал прибывший из Англии медик и астролог Елисей Бомелий, человек действительно ловкий, с задатками большого интригана. По общему мнению, Бомелий, гадая Ивану как звездочет, втерся к нему в доверие и стал всерьез влиять на решение многих вопросов при московском дворе. В том числе, судя по всему, на решения, что называется, кардинальные. Современники считали, что именно он изготавливал яды, с помощью которых царь Иван избавлялся от неугодных бояр. Ему же приписывалась и на какое-то время овладевшая царем идея жениться на самой английской королеве Елизавете.
Кончил Бомелий, правда, плохо: он сам стал жертвой придворной интриги. В перехваченной почте медика и астролога нашли текст, напоминавший шифровку. Бомелия пытали, и под пыткой он, судя по некоторым данным, сказал все, что только от него хотели услышать. Сведения о его смерти разнятся. По некоторым из них его казнили в 1580 году, по другим он умер несколько позже. Впрочем, для российской истории это уже не имело значения. Она просто вычеркнула Елисея Бомелия из своих книг.
Десять лет пребывания Бомелия около Ивана Грозного можно считать первым документально зафиксированным случаем «распутинщины» при царском дворе. Платонов пишет:
Известность Бомелия была настолько широка, и слава о его могуществе так шумела, что даже глухая провинциальная летопись того времени повествовала о нем в эпически сказочном тоне.
Согласно летописи, враги Москвы хитростью подослали к царю Ивану Бомелия – «немчина, лютого волхва». Далее летописец подробно повествует о всевозможных злодействах, совершенных Грозным не по своей воле, а под воздействием чужеземных колдовских чар. Писатель той эпохи дьяк Иван Тимофеев, резюмируя всю эту историю, констатирует: царь поддался слабости и отдал душу варвару.
То, что тогдашние русские объясняли колдовством, современная история пытается объяснить либо психическим нездоровьем Ивана Грозного, либо его особым представлением о роли государя, своеобразным пониманием того, чт'o есть польза и вред в политике. Недаром некоторые ученые упорно пытаются найти документальные доказательства знакомства Ивана Грозного с творчеством Макиавелли. Действительно, очень многое в мировоззрении и поступках Грозного совпадает с рекомендациями знаменитого флорентийца. Прямых свидетельств, что царь штудировал работы Макиавелли, до сих пор не найдено, но «косвенных улик» хватает.
Любопытно, что московским государям в разные времена и очень разные люди неоднократно приписывали склонность к макиавеллизму. Карл Маркс в «Хронологических записках», говоря о Софье Палеолог, называет ее мужа, то есть деда Ивана Грозного – Ивана III, «великим макиавеллистом».
Естественно, влияние идей Макиавелли на Ивана Грозного могло быть и не прямым, а опосредованным. Следует учитывать, что Макиавелли приписывали множество идей и афоризмов, к которым он никакого отношения на самом деле не имел.