Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II
Шрифт:
Специальный Монастырский указ ведал монастырскими вотчинами. В 1701 году, заявив, что поскольку нынешние монахи, не в пример древним, не питают нищих своими трудами, а, наоборот, кормятся за чужой счет, царь отнял у монастырей право распоряжаться их вотчинными доходами.
К этим экстраординарным мерам по исправлению финансового положения следует добавить введение государственной монополии на целый ряд новых услуг и товаров: соль, табак, мел, деготь, рыбий жир и даже на последнее утешение русского зажиточного гражданина – дубовый гроб. Значительный, хотя, естественно, и временный доход дала официальная подделка монеты (доля серебра
И уж последним ходом в этой отчаянной борьбе за казну стала подушная подать, то есть подать с каждой мужской «головы», невзирая на то, чья эта «голова» – работоспособного человека, древнего старца или младенца. Если вспомнить, что война оттянула в армию огромные массы работоспособного мужского населения, что царь регулярно забирал мужчин то на рытье каналов, то на корабельные верфи, то на строительство новой столицы (где люди гибли от болезней и голода столь же трагически, как и на войне), тогда становится очевидным, что Петр подстегивал кнутом страну, больше всего напоминавшую изможденную клячу.
Экономическая безграмотность подушной подати и несправедливость – когда бедного калеку, не имеющего ни дома, ни хозяйства, с двумя голодными сыновьями обязывали платить больше зажиточного крестьянина с одним сыном – были очевидны, кажется, всем, но этот абсурдный способ взимания налогов при Петре так и не отменили. И здесь царь почему-то не захотел воспользоваться западным опытом, хотя соответствующие рекомендации запрашивал.
Понятно, что при таком подходе к реформам вести их можно было, только сохраняя в России рабство и, естественно, надсмотрщиков. К сбору податей и недоимок по приказу Петра присоединились военные, расквартированные в различных районах страны.
Это уже были новые русские полки, формировавшиеся не по территориальному признаку и, следовательно, не имевшие связи с местным населением. По словам Ключевского, с заменой местных связей казарменными армия, и особенно гвардия, могла быть «под сильной рукой только слепым орудием власти, под слабой – преторианцами или янычарами». Историк замечает, что полковые команды, руководившие сбором подати, оказывались разорительнее самой подати:
Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России татарские баскаки [наместники и сборщики подати] времен Батыя… Создать победоносную полтавскую армию и под конец превратить ее в 126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по 10 губерниям среди запуганного населения, – во всем этом не узнаешь преобразователя.
К тому же созданная царем бюрократия с младенчества несла на себе порок казнокрадства и взяточничества. Трудно определить, насколько справедлив подсчет современников Петра, но в народе в те времена бытовало представление, что из собранных в качестве налогов 100 рублей в казну реально попадает только 30. Конечно, не следует к подобным утверждениям относиться как к данным серьезной статистики, но при анализе отношения населения к реформам подобное мнение учесть стоит.
Тем же временем датируются и первые случаи бегства русского капитала за рубеж. История свидетельствует, что первопроходцем здесь стал ближайший друг царя, многократно им битый за воровство, но очевидно так и недобитый Александр Меншиков: он держал в английских банках не один миллион. Фискальная система, созданная Петром для пресечения казнокрадства и укрывательства капитала, дала плачевные результаты. Все главные фискалы в конце концов сами оказывались
Считать подобную финансовую политику успешной могут лишь самые горячие поклонники Петра I. Часто говорят о том, что Петр после своей смерти в 1725 году не оставил государственных долгов, а доходную часть бюджета за годы своего правления более чем утроил. Это правда. Но правда и то, что в наследство преемники реформатора получили дочиста обобранную страну.
Есть любопытное примечание к ведомости Камер-коллегии 1726 года, где объясняются причины неудач при сборе налогов:
…В Камер-коллегию губернаторы, и вице-губернаторы, и воеводы… и земские комиссары доношениями и рапортами объявляют: тех-де подушных денег по окладам собрать сполна ни которым образом невозможно, а именно за всеконечною крестьянскою скудостью и за хлебным недородом, и за выключением из окладных книг, написанных вдвое и втрое [то есть сами податные «головы» были посчитаны неверно], и за сущею пустотою, и за пожарным разорением, и за умерших и беглых безвестно, и за взятых в рекруты, и за престарелых, и увечных, и слепых, и сирот малолетних…
И так далее.
Если встать на позицию строгого налогового инспектора, то можно, конечно, заподозрить, что в жалобе кое-что преувеличено: например, может быть, неурожай или пожар не были столь уж катастрофическими, – но в целом картина, безусловно, объективна. С рекрутов, а также с беглых, малолетних и убогих не много возьмешь, «за сущею пустотою», как верно подмечено в этом официальном и трагическом документе.
Один из самых последовательных критиков петровской финансовой реформы Павел Милюков замечает:
…Утроение податных тягостей и одновременная убыль населения по крайней мере на 20 % – это такие факты, которые… красноречивее всяких деталей.
Россия была возведена в ранг европейской державы ценой разорения страны, резюмирует Милюков.
Зеркальное отражение: Петр Алексеевич и Алексей Петрович
На детях великих людей природа, как часто говорят, отдыхает. Так что сын Петра I не исключение. Вопрос в причине этого феномена. Пока еще никто толком не объяснил, чего здесь больше: действительно генетики или недостатка внимания к собственным детям со стороны гениальных, но вечно занятых своим делом родителей.
Царевич Алексей, родившийся 18 февраля 1690 года от Евдокии Лопухиной, оставил в русской истории след смутный и трагический. Царь Петр Алексеевич и царевич Алексей Петрович – как зеркальное отражение, где все перевернуто. Похожи отец и сын были, кажется, только фигурами: оба высокие и узкогрудые. Во всем остальном полное противоречие. Отец по своему темпераменту походил на извержение вулкана, сын – на малую свечу. Один ненавидел Москву, другой – Петербург. Первый любил строить, второй – молиться.
Все это было бы делом сугубо семейным, однако Алексей, будучи наследником престола, не желал наследовать отцовские дела. Более того, постепенно царевич стал принципиальным противником Петровских реформ и мечтал после смерти отца повернуть всё вспять, к старине. Если Петр твердой рукой вел свой корабль на запад, в Европу, то Алексей ждал, когда освободится место капитана, чтобы направить судно на восток. Таким образом, коллизия переставала быть внутрисемейной, а столкновение становилось неизбежным.