Россия, которой не было – 4. Блеск и кровь гвардейского столетия
Шрифт:
Да нет, это не тупоумие… Вот Москва. Губернатор оглашает манифест Екатерины о восшествии на престол – тот самый, который мы только что прочли. Потом выкрикивает здравицу в честь новой государыни.
В ответ – всеобщее молчание, угрюмое, многозначительное и жуткое. Губернатор провозглашает здравицу вторично – и вновь молчание. Только в третий раз «Ура Екатерине!» подхватывает несколько голосов – это кричат стоящие рядом с губернатором офицеры, которым он злым шепотом приказывает немедленно изобразить «глас народа». А тем временем в солдатских рядах слышится глухой ропот: «Гвардия располагает престолом по своей воле…»
И это – никак не тупоумие! Это мнение!
А идеи, как
Подписанное Петром отречение и опубликованный через две недели так называемый Обстоятельный манифест о восшествии ее императорского величества на российский престол – документы крайне загадочные. Иные историки полагают, что отречение записано за Петра, а не им самим, другие – что он его и не подписывал вовсе. Есть версии, что Екатерина все же обещала отпустить Петра за границу – не всерьез, только для того, чтобы он подписал…
Но в принципе какая разница во второстепенных деталях? Главное – убить мужа велела Екатерина. По крайней мере, именно так полагал очевидец мятежа Шумахер. Именно он подметил, что придворный хирург Паульсен, отправленный Екатериной в Ропшу еще до убийства, поехал туда не с лекарствами… а с инструментами, необходимыми для вскрытия и бальзамирования! И Шумахер, и Рюльер пишут, что перед удушением была предпринята попытка отравить императора неким «питьем». Они основывались определенно на каких-то бытовавших в то время разговорах. Слишком много народу пришлось привлечь к убийству, там были не только офицеры, но и солдаты конвойной команды, кто-то обязательно начал бы болтать, так обычно и случается…
В письме к Понятовскому, между прочим, императрица выдвигает сразу две версии смерти Петра: «Его унесло воспаление кишок и апоплексический удар. Так уж несчастливо сложилось, понимаете ли – в один день и воспаление кишок случилось, и апоплексический удар присовокупился…»
Встретив как-то князя Федора Барятинского, одного из участников пьяной расправы, граф Воронцов спросил:
– Как ты мог совершить такое дело?
На что Барятинский, пожимая плечами, непринужденно ответил:
– Что тут поделаешь, мой милый, у меня накопилось так много долгов…
Хуже всего, что это было не просто быдло – а быдло мелкое…
Прощай, император!
В России нельзя быть европейцем…
Никаких виртуальностей я рассматривать не буду. Можно было бы, конечно, пофантазировать на тему о возможном будущем Петра и России в том случае, если он все же послушал бы с самого начала несгибаемого Железного Дровосека. Занимательная была бы история: как Миних, использовав то ли кронштадтский гарнизон, то ли армию Румянцева, в два счета занял опамятовавшийся, перетрухнувший Петербург; как Екатерина быстренько померла бы в одночасье, скажем, от воспаления желудка и апоплексического удара одновременно (вы полагаете, у Миниха было бы иначе?!); как воспрянувший Петр продолжал бы свои реформы, понемногу избавляясь от наиболее одиозных крепостнических пережитков; как Россия еще в XVIII столетии излечилась бы от тех недостатков и недугов, что мешали ей развиваться вровень с европейскими странами; как ширились бы наши владения в Америке, а наш флаг реял бы в Киле…
Но это была бы как раз фантазия, а никакая не виртуальность. О виртуальности имеет смысл говорить всерьез лишь тогда, когда история меняет свое течение в результате случайности. Вот, скажем, чистой случайностью была гибель Александра II при взрыве бомбы. Его могли и не подпустить к террористу, умчать во дворец, мог и не сработать взрыватель, похожее бывало… Случайностью было, что Гитлер остался жив при взрыве бомбы в 1944 году. И так далее, примеров можно
А вот проигрыш Петра как раз был не случайностью, а следствием его характера – настроенного не на лихие баталии с узурпаторами, а на спокойное, в рамках законов и обычаев правление европейского образца. Увы, он не мог не проиграть…
Вот с Гавриилой Романовичем Державиным приключился чистой воды случай. Молодого солдата-преображенца что-то слишком уж долго обходили капральским чином, и он, разобидевшись, стал искать Фортуну на стороне. Его знакомый по Казани пастор Гельтергоф был вхож к императору, знал немало придворных и всерьез обещал молодому Гаврииле через свои немаленькие связи устроить его в ряды голштинской гвардии, где и русских хватало. И сорвалось это предприятие только потому, что грянул мятеж. А если бы он произошел на пару-тройку недель спустя, то Гавриила Романыч встретил бы его голштинским офицером в Ораниенбауме (именно в офицеры собирался его протолкнуть пастор). Он, конечно, остался бы жив, но карьера его бесповоротно погибла бы. А оставаясь рядовым преображенцем, Державин нежданно для себя оказался в рядах триумфаторов…
Матерь Отечества
О царствовании Екатерины написано столько, что нет нужды его касаться. Наша тема довольно узка – гвардия и перевороты.
Я лишь упомяну – не без некоторого злорадства, каюсь – что Екатерина по некоему закону исторического возмездия сама оказалась жертвой изрядного количества сплетен, подчас довольно грязных (после того, как сама выплеснула на супруга немало брехливой грязи). В свое время упорно твердили втихомолку, что она на самом деле – дочь Ивана Ивановича Бецкого, незаконного сына князя Трубецкого, прославленного в осьмнадцатом столетии неисчислимыми романами и множеством бастардов. Якобы Бецкой, известный проказник насчет дамских сердечек, будучи в Париже при русском посольстве, сделал амор с княгиней Ангальт-Цербстской, тоже не монашкой. И получилась, мол, Екатерина, не зря же она как две капли воды на Бецкого похожа…
Дело это темное. Бецкой, уверяют современники, и в самом деле числился в свое время в амантах ветреной княгини, но достоверно насчет Екатерины, разумеется, неизвестно…
Болтали и похуже: что императрице в спальню для известных целей приводили жеребца – не двуногого, в переносном смысле, а настоящего, на четырех копытах и с хвостом. Болтали, что Екатерина порывалась совратить на лесбийский манер дочку А.В. Суворова. Эти сплетни оказались стойкими и дотянули до нашего времени…
Но не будем тратить на них время. Итак, перевороты и заговоры…
С момента восшествия на краденый престол Екатерина оказалась в крайне щекотливом положении. С одной стороны, в гвардии хватало прожектеров, склонных лихо планировать самые неожиданные предприятия. С другой – многие считали, что с вступлением в совершеннолетие великого князя Павла Петровича Екатерине следует, деликатно выражаясь, на цыпочках удалиться в темный уголок и более к трону не приближаться. И опасность усугублялась тем, что среди сторонников этой точки зрения хватало знатнейших бар, высоких господ, которых Екатерина не могла укоротить на голову – времена стояли уже не бомбардирские, даже не елизаветинские. Русский, выражаясь современным языком, истеблишмент возомнил кое-что о своих правах и крайне неодобрительно отнесся бы к попыткам даже не отправить на плаху кого-то из них, а хотя бы сослать в Сибирь. За все свое царствование Екатерина так и не наказала всерьез никого из знатных своих недоброжелателей, самое большее – удалила от себя, прекрасно понимая, где кончаются границы ее вроде бы византийской власти… Всю жизнь она отыгрывалась на мелкоте…