Россия, которой не было – 4. Блеск и кровь гвардейского столетия
Шрифт:
Ему вторил прусский посланник Брюль: «Недовольны все, кроме городской черни и крестьян». Декабрист Фонвизин вспоминал: «В это бедственное для русского дворянства время бесправное большинство народа на всем пространстве империи оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге – до него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ даже любил Павла…»
Словом, указы и реформы Павла были, по выражению знаменитого Сперанского, «возможным началом целой системы улучшений крестьянского быта». Весьма похоже, что именно под влиянием идей Павла Сперанский и разрабатывал свои проекты реформ несколько лет спустя.
Основан
Вовсе уж революционным прорывом было утверждение в сентябре 1800 года «Постановления о коммерц-коллегии» – фактически новом министерстве торговли и промышленности. Из двадцати трех членов коллегии тринадцать, по замыслу Павла, купцам предписывалось выбрать из своей среды. Впервые в русской истории купцы и заводчики, политически бесправные даже при миллионных капиталах и отстраненные от руля государственной машины, получали, по сути, места в правительстве. Это – прямое продолжение нововведений Петра III.
Александр I уже на пятый день своего царствования поторопился ликвидировать это отцовское решение: «…оставя в той коллегии членов, от короны определенных, всех прочих, из купечества на срочное время избранных, отпустить в их домы, и впредь подобные выборы прекратить». «Плешивый щеголь» свои действия мотивировал… заботой о самих купцах, которые, оторванные-де от привычной торговли, на выборных постах моментально, мол, придут в полное ничтожество и разорение… И еще много десятилетий спустя самодуры-городничие, списанные Гоголем с натуры, таскали купцов за бороды, вымогали взятки и сажали под арест. «Третье сословие» в России пребывало в самом жалком состоянии – деньги были, но не было возможности влиять на развитие страны. Вплоть до бесславного крушения сгнившей до самой сердцевины русской монархии купцы и промышленники, в противоположность развитым европейским странам, от управления государством были отстранены. Лишь после 1905 года двое-трое видных буржуа получили второстепенные правительственные должности. В то же самое время британские монархи возводили в дворянское достоинство своих торговцев, промышленников и финансистов. Именно в пренебрежении наследников Павла к отечественным Карнеги, Дюпонам и Вандербильтам и крылся корень зла, а не в мифических масонских происках и «большевистских кознях»…
Как и его отец, Павел издавал указы, переводившие старообрядцев в «твердое легальное состояние», и пытался наладить нормальные отношения между двумя ветвями христианства – православием и католичеством.
Естественно, что после таких реформ кое-кто судил по-своему. Друг Александра I, польский магнат и русский чиновник Адам Чарторыжский вспоминал: «Высшие классы общества, правящие сферы, генералы, офицеры, значительное чиновничество, словом, все то, что в России составляло мыслящую и правящую часть нации, было более-менее уверено, что Император не совсем нормален и подвержен безумным
Мнением тех самых тридцати трех миллионов никто не только не интересовался: простому народу, как мы видим, вообще отказывали в праве считаться «мыслящей частью нации»… Кстати, именно потому, что шляхетные предки пана Адама сотни лет пестовали такие убеждения, Польшу и привело к краху ее буйное дворянство. Не зря так называемые польские восстания сплошь и рядом были чисто шляхетскими заварушками, а польское крестьянство от этих бунтишек часто отстранялось, а то и ловило мятежников для выдачи властям…
Дело тут, конечно, не в польском гоноре – русские вельможи точно так же считали только свое мнение хоть что-то да весящим. Если они считали, что император безумен – он безумен, и точка…
Потом к этим сомнительным медицинским упражнениям подключился и английский посол в Петербурге лорд Уинтворт, писавший в Лондон: «Император в полном смысле слова не в своем уме…»
Что же дало повод для столь безапелляционного заключения? Да исключительно то, что Павел решил сблизиться с Францией! С точки зрения Уинтворта это, конечно, форменное безумие. С нашей – как раз наоборот.
От тесных отношений с Англией России никогда не было практической пользы. Зато союз с Наполеоном открывал прямо-таки ошеломляющие перспективы. Почему-то принято вспоминать только планировавшийся Павлом удар по Индии и, конечно же, считать его очередной «безумной авантюрой». Между тем разрабатывался этот план совместно с Наполеоном – а Бонапарта можно упрекнуть в чем угодно, только не в увлечении утопиями. Как и генштабистов вермахта, позже разрабатывавших схожий удар.
При том, как тогда «обожали» в Индии белых английских сагибов, появление русских войск за Гиндукушем моментально стало бы тем самым фитилем, что взорвал бы под британской задницей нешуточную пороховую бочку…
Но ведь эти планы не ограничивались отправкой сорока тысяч русских казаков на Индию! Был разработан проект обширных изменений в Европе, которым занимался опять-таки не «безумный прожектер», а глава Коллегии иностранных дел граф Ростопчин. А участвовать в масштабнейшем переделе Европы должны были не только Россия и Франция.
Вот изложение проекта Ростопчина. Следует заключить союз с Францией, Пруссией и Австрией, установить торговую блокаду Англии, разделить Турцию, забрать у нее Константинополь, Болгарию, Молдавию и Румынию – для России, а Боснию, Сербию и Валахию отдать Австрии, образовать Греческую республику под протекторатом союзных держав, но при расчете перехода греков под российский скипетр. Замечание Павла на полях проекта гласит, что можно, не дожидаясь «перехода» греков под русский скипетр, «и подвести». Пруссия берет себе Ганновер, Мюнстер и Падерборн, Франция – Египет.
Резолюция Павла: «Апробуя ваш план, желаю, чтобы вы приступили к исполнению оного. Дай бог, чтобы по сему было».
Это была вовсе не утопия! Павел и его дипломаты исходили из насквозь практических расчетов. Ради Боснии, Сербии и Валахии Австрия охотно поддержала бы Россию в ее приобретениях. Так же поступила бы Франция – ради Египта, и Пруссия – ради Ганновера и других областей, отводившихся ей по плану Ростопчина. Ни утопии, ни романтики, ни филантропии – все участники коалиции точно знают, что получат и что ради этого согласны отдать союзникам. А ведь были еще обширнейшие заморские колонии Англии, подлежащие дележу!