Россия, которой не было - загадки, версии, гипотезы
Шрифт:
У любого, кто достаточно хорошо знаком с обстановкой в Польше того времени, подобные утверждения могут вызвать лишь здоровый хохот...
В отличие от других европейских самодержцев польский король попросту не мог "повелевать". Поскольку самодержцем не был вовсе, а был не более чем своеобразной парадной фигурой, содержавшейся для чистой декорации. Шляхта, начиная от магнатов и кончая однодворцами, имела одну-единственную серьезную заботу - следить, чтобы очередной король, чрезмерно о себе возомнив, не вздумал "повелевать". В случае, если венценосец делал такие попытки, его усмиряли быстро и надежно - поскольку в стране не существовало механизма, способного обеспечить выполнение королевской воли...
Тогдашних польских королей нельзя даже сравнивать с нынешней английской королевой - английская королева, о чем как-то не вспоминают, имеет право, к примеру, одним росчерком пера распустить парламент (и случалось, что тонкими намеками на такую возможность были парализованы иные парламентские инициативы). Польский король не мог и этого, а бдительнее всего следили за тем, чтобы венценосцу не попало в руки войско...
Кстати, несколько слов о войске. Его в Жечи Посполитой тогда практически не существовало, если не считать так называемого "квартового". Оно было регулярным и содержалось на четвертую часть доходов с королевских имений, "кварту", но, во-первых, состояло лишь из пехоты, а во-вторых, не превышало четырех тысяч. Магнаты вроде Вишневецких, Радзивиллов или Потоцких могли посадить на коней в три-четыре раза больше обученных головорезов...
Полки "иноземного строя" появятся только в 30-х годах XVII века. Пока что в случае особой опасности для государства собиралось "посполитое рушение" - ополчение, состоявшее из шляхты, но о его боевых качествах говорить не приходится. В 1454 г., во время войны с крестоносцами, "рушение" заявило, что не сдвинется с места, не говоря уж о том, чтобы идти в бой, пока не получит добавочных привилегий. Король Казимир Ягеллончик был вынужден согласиться, и шляхетское ополчение нехотя тронулось-таки в поход, однако было вдребезги разбито крестоносцами под Хойницами. В 1537 г., в правление Сигизмунда Старого, история повторилась - "посполитое рушение", собранное для того, чтобы идти в поход на Молдавию, вместо похода принялось осыпать короля упреками касаемо его внутренней политики. И, не договорившись, попросту разбежалось по домам. В польской истории этот случай известен под насмешливым названием "петушиной войны" - поскольку скандальная шляхта, переругиваясь с королем не один день, тем временем слопала всю домашнюю птицу на мили в округе...
Можно еще вспомнить, что всякий шляхтич в те годы имел право самостоятельно отправлять посольства к иностранным государям, что твой король (правда, хватало ума этой привилегией не пользоваться, понимали, что при иностранных дворах таких выходок, мягко говоря, не поняли бы).
Одним словом, не зря родилась поговорка: "шляхтич в своем огороде всегда равен воеводе". Не зря существует даже версия, что Богдан Хмельницкий был тайным агентом польского короля, своими нападениями на Жечь Посполиту державший шляхту в страхе, что помогало королю "пробивать" собственные решения...
Короче, "повелевать" король Сигизмунд никак не мог. Не было у него такой возможности. Предприятие с походом на Москву было затеяно Вишневецкими и Мнишеком на собственный страх и риск, а отправленное в поход невеликое войско (числом не более четырех тысяч человек) состояло, за редчайшими исключениями, из православных...
И тут-то, в первые месяцы, был реальный шанс раз и навсегда разделаться с горсточкой искателей удачи, ведомых Дмитрием. После его первых успехов, после того, как несколько городов северо-западной Руси присягнули на верность самозванцу, стрельцы Годунова нанесли под Севском сокрушительный удар. У "царевича" осталось не более полутора тысяч человек, он едва не ускакал в Жечь Посполитую, но был насильно удержан жителями Путивля, понимавшими, что присутствие Дмитрия придает им, выражаясь современным языком, некую "легитимность", а оставшись один на один с Годуновым, они не сносят голов...
Именно "сидение" Дмитрия в Путивле и переломило ход войны самым решительным образом. Воспрянувший от успехов Борис Годунов не придумал ничего лучшего, кроме как начать самую широкую расправу не только с присягнувшими самозванцу - со всеми, кто имел несчастье обитать в областях, по которым проходило войско Лжедмитрия.
Вешали и рубили головы направо и налево, жгли избы, гумна и овины, насиловали женщин. Слово русскому историку:
"Годуновцы свирепствовали особенно в Комарницкой волости, за преданность Дмитрию мужчин, женщин, детей сажали на кол, вешали по деревьям за ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей, младенцев жарили на сковородах. Вся Северщина была осуждена царем на порабощение по произволу военщины; людей ни к чему ни причастных хватали и продавали татары за старое платье или за джбан водки, а иных отводили толпами в неволю, особенно молодых девушек и детей. В московском войске было наполовину татар и прочих инородцев, и они-то особенно варварски свирепствовали. Ничего подобного не делалось народу от дмитриевцев, и эта разница отверждала народ в убеждении, что Димитрий настоящий царевич" [98].
В условиях, когда по стране все шире распространяются слухи, что Годунов - узурпатор, а Дмитрий и есть подлинный царевич, методы умиротворения выбраны были далеко не самые лучшие... Естественно, это привлекало в войско самозванца все новых сторонников, а в Москве становилось все тревожнее. Патриарх Иов, глава русской церкви, выпустил грамоту, где объявлял все происходящее кознями "Жигимонта Литовскаго", который намерен "разорить в Российском государстве православные церкви и построить костелы латинские, и лютерские, и жидовские".
Совершенно ясно, что сия грамота готовилась в величайшей спешке и писавшие ее ничуть не заботились хотя бы о видимости правдоподобия - в самом деле, трудно представить себе короля-католика, который намерен строить "лютеранские и жидовские" храмы. Неизвестно, подметили ли русские люди эту логическую неувязку, но патриаршая грамота никакого заметного влияния на умы уже не оказала - власть вступала в ту печальную фазу, когда ей не верили ни на копейку, даже если утверждать громогласно, что солнце восходит на востоке...
Срочно провозгласили, что самозванец-де "есть беглый чернец Гришка Отрепьев", и патриарх предал его анафеме. Вот тут наши предки продемонстрировали неплохое логическое мышление: по словам современника, москвичи промеж собой говорили примерно следующее: "Прокляли какого-то Отрепьева - и бес с ним, а царевич-то настоящий, какое его касание до Отрепьева?!"
Дело в том, что Отрепьева слишком многие знали на Москве - и знали, что ему около сорока, зато царевичу не более двадцати четырех... (Позднее мы еще подробно рассмотрим версию, ошибочно отождествляющую самозванца и Отрепьева.)
В Жечь Посполиту срочно отправили гонца, упрекая за помощь, оказанную Дмитрию, и требуя решительных мер. Подробности переговоров неизвестны, однако знатный литовский магнат Лев Сапега дал резонный, в общем, ответ: "Этот человек вступил уже в Московское государство, и его там легче достать и казнить, нежели в наших владениях". В железной логике отказать нельзя - самозванец прочно сидел в Путивле, откуда его извлечь было крайне затруднительно кому бы то ни было...
Борис свирепствовал, казня и пытая по малейшему навету, но инициатива навсегда от него ускользнула. Видимо, в полном отчаянии он предпринял ряд совершенно нелепых шагов...