Россия крепостная. История народного рабства
Шрифт:
Будущего «защитника отечества», надев на него ручные и ножные кандалы, запирали в сарае или в бане до отправки в военное присутствие. Делалось это для того, чтобы предотвратить побег, и подобные предосторожности были не лишними. Люди, обреченные на 25 лет военной каторги, делали все возможное для того, чтобы спастись. Бежали при всяком удобном случае — из-под стражи, или позже, несмотря на забритый лоб. Часто крестьяне, назначенные в рекруты, калечили себя, чтобы их признали негодными к военной службе. На этот случай законодательство предусмотрело карательные меры: тех, кто после нанесения себе увечий, сохранял способность обращаться с оружием, предписывалось наказывать шпицрутенами, прогнав сквозь строй из 500 человек три раза, и после излечения забирать
Писательница Елизавета Водовозова, [9] в детстве ставшая свидетельницей сдачи в рекруты одного из крепостных крестьян, принадлежавших ее матери, оставила описание этой сцены, запомнившейся ей на всю жизнь: «В эту ночь сторожа не могли задремать ни на минуту: несмотря на то что вновь назначенный в рекруты был в кандалах, они опасались, что он как-нибудь исчезнет с помощью своей родни. Да и возможно ли было им заснуть, когда вокруг избы, в которой стерегли несчастного, все время раздавались вой, плач, рыдания, причитания… Тот, кто имел несчастье хотя раз в жизни услышать эти раздирающие душу вопли, никогда не забывал их…
9
Водовозова Е.Н. (1844–1923) — писательница, мемуаристка. Автор книги воспоминаний «На заре жизни».
Чуть-чуть светало. Я пошла туда, откуда раздавались голоса, которые и привели меня к бане, вплотную окруженной народом. Из единственного ее маленького окошечка по временам ярко вспыхивал огонь лучины и освещал то кого-нибудь из сидевших в бане, то одну, то другую группу снаружи. В одной из них стояло несколько крестьян, в другой на земле сидели молодые девушки, сестры рекрута; они выли и причитали: "Братец наш милый, на кого ты нас покинул, горемычных сиротинушек?.." В сторонке сидело двое стариков: мужик и баба — родители рекрута. Старик вглядывался в окно бани и сокрушенно покачивал головой, а по лицу его жены и по ее плечам капала вода: ее только что обливали, чтобы привести в чувство. Она не двигалась, точно вся застыла в неподвижной позе, глаза ее смотрели вперед как-то тупо, как может смотреть человек, уставший от страдания, выплакавший все свои слезы, потерявший в жизни всякую надежду. А подле нее молодая жена будущего солдата отчаянно убивалась: с растрепавшимися волосами, с лицом, распухшим от слез, она то кидалась с рыданием на землю, то ломала руки, то вскакивала на ноги и бросалась к двери бани. После долгих просьб впустить ее дверь наконец отворилась, и в ней показался староста Лука: "Что ж, молодка, ходи… на последях… Пущай и старики к сыну идут!.."
Эта ужасающая сцена отдачи в рекрутымного лет приходила мне на память, нередко смущала мой покой, заставляла меня ломать голову и расспрашивать у многих, кто же виновен в том, что у матери отнимают сына, у жены — мужа и отвозят в "чужедальную сторонушку"?»
Еще в 1764 году монастырям запретили владеть населенными имениями, отписав в казну более миллиона крестьян. Они получили, название «экономических» и на деле ничем не отличались от крестьян казенных, или государственных, чья жизнь все-таки была намного легче, чем у принадлежавших помещикам.
Однако с самого момента их изъятия из ведения церковных вотчинников дворянами предпринимались попытки получить этих людей в свое распоряжение. Кажется, престарелая Екатерина уже готова была выполнить настойчивые просьбы душевладельцев и одарить их сотнями тысяч новых невольников, но этому помешала смерть императрицы.
Вступление на престол Александра I сопровождалось слухами о том, что новый самодержец, сторонник либеральных идей и противник рабства, поклялся не отдавать больше людей в собственность другим людям. Действительно, в правление этого императора новые пожалования «душами», на которые так были щедры его предшественники, были прекращены, и отныне крепостное состояние лица могло возникать только по рождению от крепостных родителей. Вольные крестьяне, экономические и казенные, благословляли великодушного государя, избавившего их от вечного страха в любой момент, по одному росчерку монаршего пера, потерять все личные и имущественные права, и самим превратиться в частную собственность какого-нибудь помещика. Казалось, теперь они могли уверенно смотреть в будущее и не бояться за участь своих детей.
Но скоро они убедились, что государственное рабство может быть ничуть не легче дворянского, и что их «свободное состояние» — лишь иллюзия, которую очень легко разбить.
Во многом именно привычка видеть в крестьянах, вне зависимости от того, принадлежат они казне или помещику, не живых людей, а только безликую рабочую силу, обязанную выполнять любую прихоть господина, сделала возможным практическое воплощение идеи создания так называемых военных поселений.
Как сократить расходы на армию, не сокращая ее численно? — ответ на этот извечный вопрос представился российскому самодержцу очевидным: нужно было отказаться от устаревшего принципа содержания армии на государственный счет и просто заставить солдат обеспечивать самих себя. А их детей записывать в солдаты. И тогда получалась армия, которая сама себя воспроизводит и кормит.
Идея показалась Александру настолько блестящей и эффективной, что он не желал слушать никаких предостережений. На все возражения достойный сын Павла I отвечал, что ради осуществления своего плана он готов устлать трупами дорогу «от Петербурга до Чудова» на сто верст, до границы первого военного поселения. По поводу такого свирепого намерения современник императора заметил: «Александр, в Европе покровитель и почти корифей либералов, в России был не только жестоким, но что хуже того — бессмысленным деспотом».
Как ни велик был страх перед рекрутской повинностью, но действительность военных поселений оказалась еще тяжелее. По желанию императора сотни тысяч крестьян в одно мгновение были обращены в солдат, а их дома обрели вид казармы. Взрослых семейных мужиков заставляли сбривать бороды, менять привычную им традиционную русскую одежду на военный мундир. Быт поселенцев также устроен был по образцу казармы — строго регламентированное время пробуждения и отхода ко сну, регулярные строевые занятия на плацу, обучение ружейным приемам и проч. Из отведенных под военные поселения местностей зачислению на службу подлежали все лица мужского пола от 18 до 45 лет, а их дети с возраста от 7 и до 18 лет проходили обучение в группах кантонистов, откуда также поступали в строй. Уволенные «в запас» не имели возможности заняться устройством своего быта, а должны были выполнять вспомогательные работы в поселении.
Строевая служба не только не освобождала военных поселян от сельских работ, но вменялась им в обязанность—именно в этом и была основная задумка императора. Не менее половины урожая «строевой» крестьянин должен был сдавать в полковое хранилище. Но оставшаяся часть произведенного также шла во многом на казенные нужды. Обыкновенно в каждый крестьянский двор подселялось еще по двое-трое переведенных из регулярной армии солдат, которых военный поселянин должен был кормить, а они, по замыслу правительства, — помогать ему в ведении хозяйства.
Сомнительная польза от насильственного подселения непривычных к сельскому труду холостых солдат в крестьянскую семью, в которой было немало женщин, была очевидна всем, кроме императора и его ближайшего помощника в этом деле, графа А. Аракчеева. В результате и урожаи, и боевая подготовка, и состояние нравственности в военных поселениях были неудовлетворительными. Среди офицеров, а отправляли в такие поселения далеко не лучших, обычным делом было воровство крестьянского и казенного имущества, грубость. «Экзекуции», всевозможные телесные наказания над измученными крестьянами производились едва ли не ежедневно.