Россия ментовская
Шрифт:
Я прикусил папиросину зубами, а Беликов чиркнул спичкой.
Однако в тот момент, когда я, прикурив и слегка затянувшись, хотел сесть на стул, Беликов, размахнувшись, отвесил мне звонкую оплеуху. Папироса прилипла к щеке, в ушах зазвенело. Я упал со стула, больно ударившись затылком о паркет, и медленно пополз в сторону выхода.
– Ты куда, сынок?!
– жалобно вскрикнул капитан Беликов.
– Эх, что ж я так? Прости, не сдержался!..
Он вышел из-за стола и встал надо мной.
– Ты пойми, сынок, я ведь вам
Он даже всхлипнул - так, видимо, досадовал на свою несдержанность...
Я сел обратно на стул. Руки мои тряслись мелкой дрожью.
– Ты кем хочешь стать, когда вырастешь?
– продолжил разговор совестливый капитан.
– Физиком...
– всхлипнул уже я.
– Хорошее дело!
– обрадовался Беликов.
– Физики стране нужны, за атомом будущее!
Он вдруг посерьезнел, лицо окаменело, а глаза покрылись ледяной пленкой.
– Только вот незадача: можешь ты физиком не стать...
– Почему?
– расстроенно удивился я.
– Посодют. Или условно год дадут. А какой из тебя студент, если ты судимая морда? Какой?..
Я мысленно согласился с ним и опять заплакал.
– Да что ты, что ты, сынок?!!
– заорал Беликов.
– Шучу я... Не расстраивайся, все еще поправить можно. Лишь бы принадлежности нашлись, и гаденыша, что их стибрил, споймать надобно. Ты-то здесь не при делах?
Я энергично замотал головой.
Беликов тем временем потянулся к сейфу за спиной, открыл дверцу, и в руке его оказалась бутылка дешевого крепленого вина. Это было всем известное "Волжское".
Капитан откупорил сосуд и плеснул в стакан. Затем одним махом опрокинул в себя то, что осталось в бутылке. Крякнув и нюхнув рукав форменного кителя, он двинул стакан по столу в мою сторону.
– Вот, выпей чуть, успокойся...
– Да не пью...
– вспомнил я оплеуху.
– Я тоже не пью, нельзя. Сердце болит. За вас, между прочим, болит, за гаденышей... Пей, не боись! Я ведь те как отец родной, забыл, что ли?
(Вино я пробовал один раз, когда устраивали "штаб" в старом бомбоубежище. Ничего, забалдел. Только тошнило потом.)
Я потянулся к стакану. Но, как только мои пальцы коснулись стекла, Беликов, широко размахнувшись, ударил меня открытой ладонью по лицу захватил даже ухо...
Мне показалось, что я совершил сальто в три оборота - так вертелся перед глазами паркетный пол.
Приземлился я возле стены, ударившись на этот раз не затылком, а лбом, на котором сразу же выросла ощутимая и видимая шишка. Не было никаких сил встать или ползти.
– Что, гаденыш?!!
– орал капитан Беликов.
– К стаканчику тянешься, сволочь! Сегодня к стаканчику, а завтра к ножичку, завтра к ножичку, а послезавтра - пырь и готово!
Ответить было нечего, и я заорал благим матом, поминая дедушку и бабушку, - чтобы они забрали меня поскорее из этого страшного места.
– Эх, сынок, - вдруг снова обмяк Беликов, - что ж ты со мной делаешь? Что ты их, гаденышей, жалеешь? По ним тюрьма плачет, а ты физиком хочешь стать. Да пусть их посодют, ты только скажи, где инвентарь, кто во дворец-то шнырял?
... Наверное, если бы я знал - кто, наверняка взял бы грех на душу, заложил бы с потрохами... Но мне ничего не было известно, и поэтому я лежал под стеной тихо-тихо, безобидным зверьком, стараясь плакать как можно тише.
А Беликов уже стоял надо мной.
– Ладно, сынок, вижу, что ты здесь ни при чем. Иди домой, учись, становись физиком. А то, вишь, как расстроил ты меня, пожилого человека! Сердце болит за вас, гаденышей!
Он ласково пнул меня.
– Вставай, вставай, иди...
Я вскочил быстро, как раненый заяц, и схватился за ручку двери.
– А до свидания?
– укорил меня капитан.
– До свидания, - шепотом произнес я и открыл дверь.
... Передо мной стоял один из тех милиционеров, что везли нас в отдел. Круглолицый парень, светловолосый, эдакий добрый молодец, Алеша Попович...
Он широко улыбнулся и ударил... нет, не ударил, а именно тюкнул меня кулаком по лбу. Я совершил обратный полет, на этот раз под стол Беликова.
– Вася, ты что ж это делаешь?
– возмутился капитан.
– Кто тебе позволил пацана бить, он же ни при чем!
– Как ни при чем?
– удивился Вася.
– В соседнем кабинете его дружки уж признались: вместе в форточку лазали, вместе инвентарь тырили...
– Да ты что?
– изумился Беликов.
– А я было поверил ему! Ведь ты посмотри на него: хороший пацан, физиком хочет стать!
... Что было дальше, я запомнил смутно. Вроде я снова сидел на стуле и отвечал... нет, всхлипывал в ответ на вопросы Беликова. Алеша Попович то тюкал меня кулаком в разные места, то бил ладонью по лицу, а возмущенный капитан выговаривал ему за несдержанность. То вдруг сам Беликов орал страшным голосом, расписывая ужасы колонии, загоняя меня то под стол, то в угол кабинета.
Спас меня мой дед, явившийся в милицию при параде полковничьей формы и орденов. Деда знал весь район, он лет двенадцать занимал должность военкома и направил на срочную службу, наверное, всех, кто был годен... Начальника милиции он, конечно, знал лично, поэтому я был отпущен без лишних слов. Беликов и Вася потеряли ко мне всякий интерес мгновенно, как будто и не они минуту назад стояли надо мной с перекошенными лицами. На мое "до свидания" никто не ответил.
А про то, что происходило со мной в эти два-три часа, я никому не рассказывал, сообразил детским умишком, что это не обязательно.