Россия молодая (Книга 1)
Шрифт:
– Пусть всегда десять футов воды под килем!
– засыпая в своем углу, бормотал лейтенант Улоф Бремс.
– Надо пить только за десять футов...
Бубен забил джигу.
Новые гости вошли в трактир.
Якоб стоял, опершись плечом о плесневелую стену, и думал свою думу. Это сосредоточенное и угрюмое лицо вдруг вывело трактирщика из себя.
– Ты опять ничего не делаешь!
– крикнул он.
– Проклятый моряк! Пока что ты не получил своих денег и рискуешь не получить ни скиллинга, если не отработаешь нынешнюю ночь. Подай этим дьяволам джин и пиво...
Бубен все бил и бил джигу.
Трактирные девки в чепцах
– Угощай меня, потому что так велел Мартин Лютер.
– Мартин Лютер?
– Кто не любит вина, женщин и песни, тот останется дураком на всю свою жизнь, - так говорит Лютер.
– А деньги у меня кончились. Как же мне исполнить заповедь?
4. ПРОЩАНИЕ СО СТОКГОЛЬМОМ
По скрипучим, истертым ступеням Якоб быстро поднялся в комнаты трактирщика. Отсюда, из окон этого высокого дома было видно море и узкие, яркие, развевающиеся на мачтах корабельные флаги. Уже взошло солнце, внизу шумел, просыпаясь, город, гремели по булыжникам колеса огромных, окованных железными полосами фур, ржали лошади торговцев углем, зеленщицы и молочницы выхваляли на разные голоса свои товары; было видно, как закусывают на ходу плотники, как пошли в порт таможенные писцы, как проехали сменять ночную стражу королевские драгуны. Из переулка, с корзиной свежих хлебцев подмышкою, пробежал знакомый подмастерье булочника Кринкера. С песней прошли каменщики, и старейшина их цеха мастер Доринг помахал Якобу рукою. "Нынче зайдет выпить в долг стаканчик, другой, - подумал Якоб.
– Магистр туго платит этим беднякам за их работу. Все меньше и меньше денег в Швеции". За каменщиками прошли кузнецы со своими молотками, клещами и мехами на тачках. Много честных тружеников жило в этом городе, в этом большом, красивом, богатом городе, где всегда пахло морем и откуда постоянно уходили корабли в далекие удивительные страны. Многих людей здесь хорошо знал Якоб, и многие знали его - простого малого, трактирного подручного, круглого сироту...
Он улыбнулся, все еще глядя в окно: как удивились бы они, увидев его на эшафоте, как не поверили бы своим глазам и долго после казни вечерами говорили бы о нем шепотом, качая своими головами в ночных колпаках. Нет, он постарается не попасть в лапы палача, пусть досточтимый палач города Стокгольма - папаша Фридерик, как его здесь называют, - поищет себе другого простака.
Морской ветер трепал его легкие волосы, он все смотрел и смотрел в окно, на город, где прошло столько лет его жизни: нет, он ничем не повинен перед ними, перед своими знакомыми горожанами. И вряд ли они подумают о нем дурно. Они не слишком жалуют наемников-моряков, этих пиратов и проходимцев с больших дорог, которым ничего не стоит убить человека. Без восхищения они смотрят на парады рейтар и драгун, на королевскую гвардию и легкую пехоту. Все дороже и дороже делается жизнь, все больше и больше молодых ребят угоняют на войну, и все это только для того, чтобы про Карла XII говорили как про Александра Македонского...
– Ты уже здесь, - сказал за его спиною трактирщик.
– Я здесь...
Жалуясь на проклятую одышку, трактирщик сел в свое кресло у стола и принялся, шепча, считать ночную выручку. Он раскладывал монеты столбиками по
– Ты твердо решил уходить от меня, парень?
– Да, дядюшка Грейс, твердо.
– Ты во что бы то ни стало решил стать моряком?
– Да, я решил стать моряком.
– Моряки часто гибнут в пучине. Моряков убивают в сражениях. Эскадру, на которую ты поступишь, могут разгромить враги...
– Вы так думаете?
– Все бывает в битве!
– осторожно ответил трактирщик.
– Пути господни неисповедимы...
– Король Швеции непобедим!
– сказал Якоб.
– Ужели вы в этом сомневаетесь, дядюшка Грейс?
Трактирщик торопливо согласился с тем, что король Швеции непобедим. Он давно держал погребок и знал, что случается с людьми, которые сомневаются в королях.
– Что бы ни произошло, - сказал он, - знай одно: я приму тебя в любой час. Ты недурной парень, ты сейчас почти что и не московит. Тебя можно принять за шведа. Конечно, если бы ты перешел в лютеранство...
Трактирщик вздохнул:
– Со временем ты поймешь и это. Служа во флоте, тебе придется принять лютеранство... Что же еще посоветовать тебе на прощанье? Я могу, пожалуй, посоветовать тебе не попадаться в плен к московитам. Московиты - варвары, и хоть в тебе течет русская кровь, кровь славянина, они, несомненно, жестоко расправятся с тобою. Если они тебя повесят, я от души пожалею...
– Благодарю вас!
– сказал Якоб.
– Вы всегда были ко мне добры.
– Я был к тебе добр, да!
– опять вздохнул трактирщик.
– Я пожалел тебя, сироту. Многие меня упрекали тогда, что я так жалостлив, но что можно поделать со своим сердцем?
– Вы добрый человек!
– согласился Якоб.
– Вы всегда кого-нибудь да жалели и давали работу за кусок хлеба или миску ячменной каши...
Трактирщик подозрительно взглянул на Якоба: может быть, колыванин смеется над ним? Нет, Якоб не смеялся. У него было серьезное лицо.
– Да, в свое время я спас тебе жизнь!
– опять заговорил трактирщик. И вывел тебя в люди. Ты это должен всегда помнить. Я не погнушался тобой, нисколько не погнушался...
Якоб молчал. Трактирщик еще поговорил про Московию и про то, что самый лучший народ - это шведы, Якоб смотрел в окно - на корабли. Сердце его билось: эти корабли пойдут в Россию. Там он будет спать спокойно - целую ночь, или неделю, или еще больше. Он не будет думать, что кто-то услышал, как он бредил во сне. Ему не будут мерещиться тайные агенты короля. Еще немного - и он бы уже не выдержал. Он стал хуже работать, чем раньше. Он может сорваться на пустяке, и тогда всему конец...
– Почему ты меня не слушаешь?
– спросил трактирщик.
– Ты опять о чем-то размышляешь? Вечно размышляешь...
После раннего завтрака трактирщик открыл свой тайник и принялся вновь считать деньги. Считал он долго, задумывался и опять считал.
– Вот тебе все, что причитается от меня!
– сказал он ласково. Надеюсь, ты останешься доволен?
Якоб подкинул на ладони три монеты.
– А вы не ошиблись?
– Разве я дал тебе слишком много?
Теперь Якоб улыбался весело. Так весело, что трактирщику стало не по себе. Еще никогда за все эти годы Якоб не улыбался так широко и ясно, как сейчас.