Россия молодая (Книга 1)
Шрифт:
– Ты ведал, что рискуешь жизнью?
– перебил Измайлов.
– Понимал.
– А России никогда и не видел?
– Не видел, господин. Однако многое о ней узнал от Андрея Яковлевича Хилкова и от Щербатого. Слова покойных моих родителей, сказанные мне в Колывани, хорошо помнил: все силы положить, но вернуться в Россию.
– Теперь идешь с эскадрой?
– С эскадрой. Взяли меня помощником адмиральского буфетчика. В Стокгольме на подозрении я, оставаться более не мог...
Слуга ловко сменил на столе скатерть, налил мед в кубки.
– Что это за напиток?
– спросил
– Не знаешь?
– улыбнулся Измайлов.
– Это мед. Доброе старое русское питье. Хорош?
– Хорош...
Глаза у Измайлова смотрели лукаво:
– Как вернешься в Россию, будь осторожен с сим напитком. Многим он развязывал языки, многие с непривычки слишком резво болтали о том, что не по душе в своем дому; оттого и худо приключилось...
Внезапно спросил:
– Что ж Щербатый рассказывал тебе о Руси?
Якоб взглянул на посла своим упрямым взглядом, помолчал, словно размышляя, потом ответил с разумной осторожностью:
– Везде по-своему хорошо и по-своему худо, господин, но не было для меня хуже жизни, нежели тут. Рассуждаю так: рожден человек на свет недаром, должно ему нечто свершить. Чувствую в душе своей стремление к делу, а какое же дело мое тут? Ужели всего и предначертано мне судьбою, что угождать трактирщику да подавать в погребке пиво и водку загулявшим матросам?
Измайлов слушал внимательно. Слуга убрал блюда с едою, подал кожаную сумку с табаком, вересковые и глиняные трубки. Посол, удобно откинувшись в креслах, раскуривая трубку, сказал:
– То справедливо, хоть и несколько туманно. Теперь будем толковать о деле, филозофию оставим для часов досуга. Расскажи мне с подробностями, что за адмирал у вас, каковы офицеры, много ли солдат для пешего бою, для абордажу, для пушек... Надобно немедля обо всем отписать, пошлю завтра же курьера в Либаву, оттуда к полякам, те доставят к нашим.
Якоб говорил все, что знал. Слушая, Измайлов кивал головой:
– Славно, славно! Остер у тебя глаз, умница, хорошо...
За закрытыми, занавешенными окнами процокали копыта лошадей, послышалось бряцание оружия, смех. Измайлов объяснил:
– Стража разъезжается - значит, шведы на корабли ушли. Весь город нынче поднялся, крепко не любят своих победителей, полвека с ними храбро бились, да, вишь, нынче - конфузия. Когда будешь на Руси - скажи: многие датчане ныне говорили в открытую - завязнуть бы проклятым шведам в Московии с их кораблями...
– Что же, всего одна эскадра шведская викторию не определит!
– сказал Якоб.
– Пустое! Не определит, но вдохновит наших к последующему, - понимать надобно! По нынешний день шведа мы не бивали. Ежели эскадру близ Архангельска разгромят - будет шведам первая морская конфузия. И от кого? От россиян, которых почитают они лишь пехотинцами, да разве еще и конниками, но никак не моряками. А россияне - мореплаватели природные, то мне и многим другим доподлинно известно. Архивариус здешний, почтеннейший человек, преизрядный филозоф и близкий мне приятель, недавно снял для меня копию с письма Фредерика, писанного датским королем в марте 1576 года, то есть более ста лет тому назад, некоему Людовику Мунку. Сей Мунк оповещал короля датского о том, что русский кормщик из Мальмуса знает дорогу в Гренландию
Измайлов поднялся, открыл ключом замок в небольшой, орехового дерева шкатулке, достал вчетверо сложенный лист, прочитал по-датски, пропуская лишнее:
– "Людвигу Мунку об одном русском, который посещает Гренландию. Известно нам стало из твоего сообщения, что прошлым летом несколько тронгеймских бюргеров вступили в Варде в сношения с одним русским кормщиком Павлом, живущим в Мальмусе и..."
Посол поднял палец, прочитал с особым выражением:
– "...обыкновенно, ежегодно около Варфоломеева дня, плавающим в Гренландию. Кормщик Павел уведомил их, что если за его труды ему дадут некоторое вознаграждение, он, пожалуй, сообщит им данные об сей земле и проведет их суда..."
Он сложил бумагу, спросил:
– Понимаешь, что сие означает? Король датский в давнопрошедшие года обращается к своим бюргерам с тем, чтобы они под предводительством русского кормщика помогли ему спасти своих людей, закованных льдинами в Гренландии. Вот что сие означает.
Измайлов запер бумагу в шкатулку, опять сел в кресло, сказал громко:
– Российские поморы - хозяева и в море и в океане. В то самое время, как многие немецкие, аглицкие и иные ученые со славою для себя печатают преглупые трактаты, в которых изображают несуществующих вовсе в полярных странах полулюдей с единым глазом, - поморы наши давно зимуют на Груманте, на Медвежьем, на Колгуеве и на Вайчаге, на Мангазею ходят...
Часы пробили два. Посол усмехнулся:
– Ишь, наговорил я тебе сколь много, - не с кем тут, от дум иногда голова пухнет. Слушай внимательно: попадешь живым в Архангельск - ищи капитан-командора Иевлева. То добрый мне приятель, много мы с ним стран вместе исколесили, всего было - и дурного и хорошего. Он тебя знает по моим к нему письмам. Завтра буду эскадру вашу провожать. Есть тут такое место, что виден каждый корабль, идущий через Зунд. Провожу и курьера отправлю к Сильвестру Петровичу - дескать, эскадра миновала пролив, готовьтесь к достойной встрече...
Якоб, улыбаясь, смотрел Измайлову прямо в глаза.
– А тебе - еще спасибо!
– сказал посол.
– Яков... как по батюшке-то величают?
– Федором.
– То-то, Яков Федорович. И не обижайся, что Русь пушечным огнем тебя встретит. Пойми сей шум как салют благородству твоему и храбрости. Давай по-русски попрощаемся. Небось, и не знаешь, как оно делается, обасурманился?
Они обнялись, поцеловались трижды. В серых глазах Якоба блестели слезы. Измайлов сделал вид, что не видит их, сказал озабоченно:
– Нехорошо тебе после всех на корабль приходить... Вот что... ты у них помощником буфетчика. Прояви, братец, догадку, снеси адмиральской бабе как бы презент.
Он наморщил лоб, думая, потом засмеялся:
– Икры битой снесешь. Они, шведы, ее весьма почитают, а ты будто икру отыскивал для удовольствия своей госпожи. Все гладко и сойдет... А до порта тебя мой Степка проводит - его тут все знают, пойдете тихими улицами. Его не пасись: не человек - могила!
Адмиральский буфетчик на "Короне" ахнул, увидев лубяную коробку с черной икрой. Ахнула поутру и фру Юленшерна.