Россия молодая
Шрифт:
Едва Сильвестр Петрович начал спускать свои суда в Неву, шведы разведали русских и под покровом плотной осенней ночной мглы послали из крепости несколько лодок, вооруженных пушками, — бить картечью. С визгом летело раскаленное железо, изредка слышался крик, стон — погибший солдат, матрос или трудник падал в воду. Во тьме совсем близко переговаривались шведы, был слышен плеск весел, шведские командные слова.
Меншиков тайно подтащил к берегу Невы несколько пушек, самые опытные пушкари долго наводили стволы, потом ударили ядрами.
Шведы
— Вишь, каков! — со злорадством сказал Александр Данилович. — Не нравится ему… А ну еще, ребяточки, пирожка им, чертям!
Шведы ушли.
Этой же ночью тайно к Сильвестру Петровичу нехожеными болотными тропами явилось трое ладожских рыбаков. Иевлев принял пришельцев в своем балагане, вгляделся в лица, обросшие бородами, спросил, что за люди.
— Люди русские, — сказал тот, что был постарше, — да сидим кое время под шведом. В том безвинны — и отцы наши сидели и деды. Ныне прослышали кое-чего, — деревня наша невелика, сорок три двора, мир собрался, велел идти поклониться старым обычаем…
Рыбак дотронулся рукою до земляного пола балагана, разогнулся, прямо и остро посмотрел в глаза шаутбенахту русского корабельного флота.
— Орешек будете промышлять?
— Будем! — твердо ответил Иевлев.
— Доброе дело. Воду здешнюю знаете?
— Узнаем со временем.
— А мы и ныне знаем. И реку Неву знаем по всему ее ходу. Небось, сгодится. Еще знаем крепостцу Ниеншанц. Ходим туда водою, почитай до залива, по торговым делам. Деревеньку Усть-Охту знаем, городок торговый прозванием Ниен. Еще речку Оха-иоки, Чернавку, мызы Кискена и Вихари, Эйкие и Макуря, еще Еловый да Березовый острова…
— Ты погоди, отец, — попросил Иевлев. — Садись, да толком побеседуем. Тебя звать-то как?
Старого рыбака звали Онуфрием сыном Петровым Худолеевым. Двух других Степаном и Семеном. Не чинясь, сели на рогожи, приняли кружки с горячим на меду сбитнем. Попозже в балаган наведался Рябов — тоже присел послушать. Пришел и Меншиков. Рыбаки подробно рассказывали нужные вещи — об обороне шведами морского устья Невы, о том, что за человек шведский майор Конау, да комендант Иоганн, да советник Фризиус, да каковы пушки там, да сколько народу солдат, пушкарей, офицеров. По словам старика Худолеева выходило, что майор Конау — главный властелин крепости Ниеншанц, великий любитель охоты и загонщиками держит многих русских мужиков, те мужики все шведские дела ведают и немалую пользу могут принести русскому лагерю.
Иевлев кивнул:
— То умно. Ищи их, Онуфрий Петрович.
Еще Худолеев рассказал, что в Ниене в заключении томятся двое русских людей, имена их неизвестны, один — царев слуга — шел будто бы морем к своей земле, да был перехвачен шведскими воинскими моряками, другой первому денщик, малый расторопный, тому назад недели две пытался было бежать, да, видать, не в добрый час — споймали шведы…
— Надо освободить! — сказал
— Без золота того не сделать, — вздохнул Худолеев. — Ребятки наши хотели, да, вишь, мошна пуста. А швед на золотишко падок…
Александр Данилыч порылся в кошельке, высыпал на ладонь рейхсталеры, выбрал три — похуже видом, поистертее — и, отдавая Худолееву, пообещал:
— Уворуешь червонцы — повешу! У меня суд скор и строг, шутить не люблю, на сивую бороду не взгляну…
Рыбаки обиделись все трое. Младший, Степан, сказал старику:
— А ну его и с золотом, дядя Онуфрий. За сии монеты и беседу не зачнешь, а он еще грозится. Пущай обратно берет… Где кто постарше, царь, что ли?
Меншиков засмеялся, хлопнул Худолеева по плечу, произнес примиряюще:
— Полно тебе, дядечка! Говори толком, сколько денег давать? Мне на дело не жалко, я порядок люблю, понял ли?
На рассвете, в холодном, сыром тумане, Рябов из-за мыска вместе с тремя рыбаками вышел на верейке делать промеры, чтобы флот, когда отправится на правый берег, не застрял на мелях. Онуфрий Худолеев посмеивался:
— Не верите нам, черти. Мы как говорим, так оно и есть…
Иван Савватеевич мерил сначала шестом, потом веревкою с камнем. Степан да Семен напамять перед промером говорили глубину. Все сходилось точно. Онуфрий, определив по ухваткам в Рябове моряка, спросил:
— Ты-то откудова такой уродился, дядя?
— Придвинские мы, с Белого моря…
— Ишь… Это к вам шведы большим флотом пришли — жечь город ваш? Что-то болтали здесь в Ниене.
Рябов пожал плечами, вздохнул:
— А откудова мне ведать?
Шведская пуля цокнула в корму верейки, другие злым осиным роем пропели над головами рыбаков. Онуфрий Худолеев пригнулся, удивился:
— По нас бьют?
— По нас, дядечка. Война, вишь! — со смешком ответил Рябев.
Утром в балагане Иевлева Рябов рассказывал про здешних мужиков, что смекалисты и ничего не врут — свое дело знают. Можно верить сим троим сполна.
Ладожских рыбаков Худолеева да Степана с Семеном отпустили к делу почетно. Сильвестр Петрович сказал им доброе напутствие, дал по ножу белой стали, компас, по два листа бумаги — замечать на ней шведские укрепления. Онуфрий, прощаясь, сказал:
— Нашего брата, русского мужика, здесь немало. Живут — хуже нельзя. Вроде и не человеки — божье подобие, хуже скота. Ты, господин контр-адмирал, теперь жди — прослышишь наши дела…
От громкого разговора проснулся Ванятка, которого Сильвестр Петрович взял к себе в балаган, проводил взглядом уходящих незнакомых мужиков, потянулся сладко и рассказал:
— А я, тятя, теперь барабанщиком буду. Ей-ей! Давеча дядечка Александр Данилыч мне повстречался. «Ты, говорит, для чего дарма царев хлеб заедаешь? У нас так не водится. Служить надобно…»
Иевлев подтвердил:
— Верно, так и было: Меншиков велел…
— Кафтан, приказал, чтоб мне справили…