Россия – Украина: забытые и искаженные страницы истории
Шрифт:
Из “Курса русской истории” В.О. Ключевского (Т.2, ч. 11, лекция ХХХ. – М.: “Мысль”, 1988. – С.186):
“ЗНАЧЕНИЕ ЦАРЯ ИВАНА. Таким образом, положительное значение царя Ивана в истории нашего государства далеко не так велико, как можно было бы думать, судя по его замыслам и начинаниям, по шуму, какой производила его деятельность. Грозный царь больше задумывал, чем сделал, сильнее подействовал на воображение и нервы своих современников, чем на современный ему государственный порядок. Жизнь Московского государства и без Ивана устроилась бы так же, как она строилась до него и после него, но без него это устроение пошло бы легче и ровнее, чем оно шло при нём и после него: важнейшие политические вопросы были бы разрешены без тех потрясений, какие были им подготовлены. Важнее отрицательное значение этого царствования. Царь Иван был замечательный писатель, пожалуй, даже бойкий политический мыслитель, но он не был государственный делец. Одностороннее, себялюбивое и мнительное направление его политической мысли при
После необходимых по ходу изложения отступлений вернёмся к жизнеописанию Царя Ивана Грозного в соответствии с фундаментальным трудом историка Н.И. Костомарова (С.498). Отметим при этом, что от разных жён Царь имел трёх сыновей: старшего Ивана, среднего Федора и младшего Димитрия, жившего в Угличе.
“…Вскоре после смерти Сигизмунда-Августа Феодор Зенкевич-Воропай приехал в Москву и объявил, что польско-литовская рада (совет) желает иметь королём сына Иванова Фёдора. Это Ивану не полюбилось: ему хотелось, чтобы избрали не сына, а его самого… Предложение московского царя не понравилось многим панам, особенно польским. Те, которые готовы были избрать царевича Фёдора, совсем неохотно мирились с мыслью избрать в короли свободного народа государя, который так ославился своим тиранством. Горячих католиков соблазняло и то, что царь исповедует греческую веру, хотя, впрочем, в этом отношении многие ласкали себя надеждою, что царь соединит греческую веру с латинскою. Прошло шесть месяцев. В Польше не остановились ни на каком выборе. Литовско-русские паны начали уже отчасти склоняться к выбору отдельного государя от Польши и хотели его искать непременно в единоверной Москве. Папский легат и вся католическая партия видели с этой стороны большую опасность. Но Московский царь, так сказать, и пальцем не шевельнул в пользу дела, которого исполнения он прежде так добивался. Литовско-русские паны в феврале 1573 года отправили в Москву из своей среды пана Михайла Гарабурду изъявить царю желание выбрать по воле самого Ивана или его, или его сына, но с тем, чтобы царь уступил Литве Смоленск, Полоцк, Усвят и Озерище, а если он отпустит в короли сына, то пусть даст ему несколько волостей… Гарабурда, видя, что Ивану самому хочется быть королём, сказал ему, что паны и всё шляхетство склонны к тому, чтобы выбрать его на престол великого княжества Литовского, но пусть он покажет средства, как сделать это. Иван требовал Ливонии, отдавал Полоцк, просил Киева, говоря при этом, что он добивается его только ради имени (А чего добивается сегодняшняя киевская власть? Единой унитарной Украины, ради которой уничтожаются непокорные славянские города Донецк, Луганск и другие? – А. Г.); хотел, чтобы в титуле Москва стояла выше Польши и Литвы, чтобы венчал его на королевство православный митрополит, и в то же время делал странные замечания, противоречившие одно другому… Такое колебание было причиною, что партия, желавшая избрания короля из московского дома, совершенно исчезла. Одни паны хотели эрцгерцога Эрнста, другие – седмиградского князя Стефана Батория. Большинство осталось за последним. В апреле 1576 года избранный Стефан Баторий прибыл в Краков и получил польскую корону на условиях, явно враждебных московскому государству – отнять всё, что в последнее время было захвачено царём. Таким образом, вместо желанного соединения и мира, Ивану Васильевичу со стороны Польши и Литвы угрожала упорная, решительная война, тем более опасная, что теперь в соседней стране власть сосредоточилась не в руках вялого и слабого телом и душою Сигизмунда-Августа, а в руках воинственного, деятельного и умного Стефана-Батория…
…Прошла зима и весна в приготовлениях, и только 16 июня 1580 года Баторий выступил с войском из Вильны. Московские послы являлись одни за другими. Их не слушали; над ними ругались. Баторий требовал Новгорода, Пскова и Великих Лук со всеми их землями, само собою разумеется, не ожидая удовлетворительного ответа на свой запрос. Поход Батория был успешен, как нельзя более… С наступлением осени Баторий уехал в Польшу, но партизанская война продолжалась и зимою. Литовцы взяли Холм и Старую Руссу, а запорожские казаки с своим гетманом Оришевским врывались в южные пределы московского государства и опустошали их (выделено мною – А. Г.).
В то время, когда Баторий брал у Ивана город за городом, сам Иван отпраздновал у себя разом два брака. Сначала женился сын его Фёдор на Ирине Фёдоровне Годуновой (вследствие этого брака был приближен к царю и получил боярство знаменитый в будущем Борис Фёдорович Годунов). Затем Иван выбрал из толпы девиц себе в жёны Марью Фёдоровну Нагую. Торжества по поводу свадеб (имевших в истории печальные последствия) вскоре сменились скорбью и унижением, когда царь узнал, что делается с его войском. Ещё раз отправил он посольство просить приостановки военных действий для заключения мира, и не только называл Стефана Батория братом, но дал своим гонцам наказ терпеливо сносить всякую брань, бесчестие и даже побои… Наконец, после трёх недель бесполезных споров, 6-го января 1582 года обе стороны подписали перемирие на десять лет. По этому перемирию московский государь отказался от Ливонии, уступил Полоцк и Велиж, а Баторий согласился возвратить взятые им псковские пригороды…
…В Александровской Слободе случилось между тем потрясающее событие: в ноябре 1581 года, царь Иван Васильевич в порыве запальчивости убил железным посохом своего старшего сына, уже приобретшего под руководством отца кровожадные привычки и подававшего надежду, что, по смерти Ивана Васильевича, будет в его государстве совершаться то же, что совершалось при нём… В наших летописях говорится, что царевич начал укорять отца за его трусость, за готовность заключить с Баторием унизительный договор, и требовал выручки Пскова; царь, разгневавшись, ударил его так, что тот заболел и через несколько дней умер…
…То было в конце 1583 года. Царь мечтал о женитьбе. Бедная женщина, носившая имя царицы и недавно родившая сына Димитрия, каждый час трепетала за свою судьбу, а между тем здоровье царя становилось всё хуже и хуже. Развратная жизнь и свирепые страсти расстроили его. Ему только было пятьдесят лет с небольшим, а он казался дряхлым, глубоким стариком. В начале 1584 года открылась у него страшная болезнь: какое-то гниение внутри: от него исходил отвратительный запах… Иван был в ужасе. В эти, вероятно, дни, помышляя о судьбе царства и находя, что Федор, по своему малоумию, неспособен царствовать, Иван придумывал разные способы устроить после себя наследство и составлял разные завещания… Все не любили Бориса Годунова, опасаясь, что он, как брат жены Фёдора, человек способный и хитрый, неизбежно овладеет один всем правлением. Сначала Иван составил завещание, в котором объявлял наследником Федора, а около него устраивал совет; в этом совете занимал место Борис Годунов…
…Иван то падал духом, молился, раздавал щедрые милостыни, приказывал кормить нищих и бедных, выпускал из темниц заключенных, то опять порывался к прежней необузданности… Но болезнь брала своё, и он опять начинал каяться и молиться…
…Ему казалось, что его околдовали, потом он воображал, что это колдовство было уже уничтожено другими средствами. Он то собирался умирать, то с уверенностью говорил, что будет жить. Между тем тело его покрывалось волдырями и ранами. Вонь от него становилась невыносимее.
Наступило 17 марта. Около третьего часа царь отправился в приготовленную ему баню… Он велел подать шахматы, сам стал расставлять их… и в это время упал. Поднялся крик; кто бежал за водкой, кто за розовой водой, кто за врачами и духовенством. Явились врачи со своими снадобьями, начали растирать его; явился митрополит и наскоро совершил обряд пострижения, нарекая Иоанна Ионою. Но царь уже был бездыханен. Ударили в колокол на исход души. Народ заволновался, толпа бросилась в Кремль. Борис приказал затворить ворота.
На третий день тело царя Ивана Васильевича было предано погребению в Архангельском соборе, рядом с могилою убитого им сына.
Имя Грозного осталось за ним в истории и в народной памяти”.
В контексте вышесказанного несколько слов о запорожских казаках, которые, по словам Н.И. Костомарова, “врывались в южные пределы московского государства и опустошали их”. Из книги Г. Кониского “История Русов или Малой России” (М., 1846. – С.19):
“Таким образом, и Руские воины назвались конные Козаками, а пешие стрельцами и сердюками, и сии названия суть собственные Руския, от их языка взятыя, на примере стрельцы по стрельбе, сердюки по сердцу или запальчивости, а козаки и Козаре, по легкости их коней, уподобляющихся козьему скоку. Чтобы же были они иностранцы или пришельцы, и Руский народ вверил бы таким бродягам судьбу свою и безопасность, сего ничто не доказывает, и выдумки о том и заключения суть безрассудны. Равно и мнение польских историков, приписующих заведение Козаков их Королям, касается только до холостых Запорожских Козаков, собравшихся внизу Днепра из Руских охотников, о коих История пространно повествует. Оседлые ж и запасные Козаки, названные от того реестровыми Козаками, были во всех провинциях и поветах Руских, и видны они доселе по древним кашнутам и самым оседлостям, т. е. околицам и куреням. А Короли Польские, Владислав Второй и Стефан Баторий, чрез гетманов своих Руских, хотя делали о Козаках распоряжения, но то касалось только управления и комплектования их полков, конных Козацких и пеших сердюцких, которые набирались из семейств Козачьих, жительствовавших околицами и куренями своими во всех воеводствах Руских, и касалось ещё до умножения их чиновников и урядников, а отнюдь не до новых заведений Козачества, о чём свидетельствуют самые тех Королей привилегии и универсалы, здесь описанные. Ежели же полагать первоначальное Козачество от Скифов и Козаров, то всё то же выйдет, что они произошли от своего племени Славянского; ибо известно, что скифы, или говоря правильнее Скиты, были Славяне, т. е. при Волге и Кавказе живущие, а Козаре, точные предки Руских Козаков, были жительством по всей Руси, яко набранные из того же народа на службу отечества”.